Первый раз в жизни оказался я на охоте благодаря отцу. Именно благодаря. Потому что всю последующую жизнь охота и все, что с ней связано, сопровождает меня неотступно
Сказать, сколько тогда мне было лет, не могу, да и охота ли это была или просто натаска лайки по белке осенью, не помню. Хотя я уже учился в школе. Было это в окрестностях Тростянского озера. Там был родительский дом моего отца.
Вкратце расскажу историю моего деда. В сорок первом именно из этого дома ушел он на фронт. Дома остались жена и четверо детей. Последнее письмо в том же году от него пришло из-под г. Ельни Смоленской области. К сожалению, оно не сохранилось. Вскоре пришло извещение о том, что дед пропал без вести. Всю жизнь семья жила в этом статусе.
Только несколько лет назад, уже после смерти последней его дочери, на сайте «Подвиг народа» я нашел подтверждение последних дней жизни моего деда — Николая Алексеевича Масоликова. Там был опубликован документ из концлагеря. Теперь я знаю, как погиб и где захоронен мой дед. На месте лагерных захоронений стоит стела. Это Западная Германия, но сегодняшняя ситуация не позволяет там побывать. Сохранилась единственная фотография, подтверждающая, что дед был охотником. Его родной младший брат Павел Алексеевич тоже был охотником. Я хорошо его помню. Лаек они с моим отцом держали вместе. Очень добрый был дядя Паша.
Возвращаясь к рассказу о моей охоте, скажу, что удивляюсь себе, тогдашнему начальному школьнику. На охоту выходили еще затемно, а возвращались уже по темному лесу. Останавливались на короткий перерыв, чтобы перекусить, — и вперед. Зимний денек ох как короток! Как я ходил за отцом целый день (ему тогда было лет тридцать) по январскому снегу без лыж? Все две недели школьных каникул! Тогда пушнина ценилась.
Помню, как я первый раз самостоятельно выстрелил из ружья и добыл первую в своей жизни белочку. Зверек сидел спокойно и с голой осины с любопытством смотрел на все происходящее. Наверное, больше на собак. Белочку было хорошо видно, и отец предложил мне выстрелить. Легко сказать, но ружье удержать, чтобы зверек уверенно был на мушке, я еще не мог. Тогда отец сломал тонкую рябинку и положил горизонталку, оперев стволами на обломанный ствол деревца. Из такого положения прицелиться и метко выстрелить было несложно. После этого и повелось: если белка шла ходом, то стрелял отец, а если сидела, это была моя законная добыча. Я был счастлив.
На тягу отец почему-то меня не брал, но добытых вальдшнепов мне показывал. Помню, птиц было две-три. Интереса эти охотничьи трофеи у меня не вызывали.
В силу обстоятельств уже самостоятельно пришел я в охоту после тридцати. Очень хорошо помню первого увиденного мною белячка, неспешно прыгающего между еловыми посадками, первый след лисицы, следы табунка косуль на стоянке, глухаря, с шумом слетевшего с ели. А когда я понял, что набрел на след рыси, во мне проснулся настоящий следопыт. Как магнитом потянуло меня туда, куда ушла сказочная лесная кошка. Читал, что рысь, чтобы посмотреть на преследователя, может забраться на дерево. На этот случай я и рассчитывал. Но увидеть в один день столько интересного, да еще и рысь — это перебор. Не успел. Стемнело. Надо ли говорить о впечатлениях от увиденного в первый день моей охоты в зимнем лесу с ружьем на плече, хотя и без единого выстрела? И все это происходило в Московской области непосредственно рядом с тем местом, где я строил дачу.
Той же весной и там же оказался я на своей первой тяге. Все, что происходило со мной в тот день: сборы на охоту, получение путевки, дорога до самой лужайки, которую подобрал заранее, гомон птиц, закат — все сильно волновало и будоражило. Когда меня, быстро ехавшего на машине, остановил гаишник, спросив: «Куда спешим?», я с нескрываемой улыбкой, на выдохе ответил: «На тягу». Он тоже на выдохе, но с грустью произнес: «Везет же! Аккуратней!» — и вернул мне права.
После всего пережитого было одно желание: добыть первого в своей охотничьей жизни вальдшнепа. Появление и сам полет лесного кулика тогда меня не тронули. Возможно, сказалось волнение перед первым в жизни выстрелом по летящей птице и боязнь промаха. Так и вышло. Первого вальдшнепа, говоря языком охотника, я пропуделял. Добыл второго и единственного в тот вечер. Я был счастлив.
С тех пор не пропускаю ни одной весны. Ездить в машине на тягу стал спокойнее. Спокойнее провожал взглядом вальдшнепа, тянущего вне выстрела. Спокойнее начал относиться к промахам Но все остальные переживания, связанные с выходом на тягу, да и на другие охоты, остались прежними.
В первый же год охоты я задумался о собаке. На выставке познакомился с Игорем Квятковским, который торговал кассетами с фильмами про охоту с русским охотничьим спаниелем. К тому же он оказался экспертом породы и подробно рассказал мне, как и что. Очень мне понравилась эта охота. И в тот же год у меня появился первый спаниель. Всего у меня жило три русских спаниеля.
Конечно, подача собачкой битого на тяге вальдшнепа делала меня счастливым, но равнодушие к самой птице сохранялось. Летние и осенние охоты со спаниелем проходили весело и удачливо. Коростелей и перепелов было предостаточно. Тетеревов в угодьях прибавилось, и они нередко становились добычей. Позже добавилась охота на утку. Но это после того, как меня накормил гречневой кашей с уткой мой новый друг Виктор. Вкуснота была необыкновенная! До этого охота на уток меня не интересовала. Виктор был уроженцем севера Сахалина, а там с дичью умеют обращаться. Я пытался приготовить блюдо по его рецепту, но так, как у него, не получилось. Познакомились мы на Эльбрусе. Затем вместе охотились у него в Озерах и других местах. Недавно он построил домик на юге Сахалина, на самом берегу океана, и окончательно переехал туда.
Когда заканчивалась осенняя охота, становилось как-то тоскливо и пусто на душе. Только спаниелька и прогулки с ней согревали и бодрили сердце охотника в ожидании следующей весны. Без удержу тянуло туда, где есть природа и дичь. Однажды задумался я об охоте с гончей по зайцу. Много тогда я, начинающий охотник, читал о разных охотах. Попались мне очерки об охоте с гончей Василия Луканичева «Чудная песня гона». От одного названия сразу хотелось вступить в общину гончатников.
Громадным дополнением к этому состоянию стала статья Марии Муромцевой «Рассказать о гончих». Фактически это была азбука языка гончатников, который так естественно лег на душу, будто я всегда знал его. Как только начал строить дом и появилось место для вольера, я завел выжлеца русской гончей. Но со щенком на охоту пойдешь не сразу. Его еще надо наганивать. И приобрел я выжловочку русской гончей третьей осени. Ясно, что очень хорошую собачку не продадут, но мне важно было быстрей почувствовать себя настоящим гончатником. Каково же было мое удивление, когда получал я первую мою путевку на охоту с гончей. Меня направили именно в то место, где я добыл первую в своей жизни белочку. С каким же душевным трепетом входил я в тот лес! Как и много лет назад, разговаривал я с вековыми елями: «Помните меня?»
С тех пор и повелось: весной я охотился на тяге, летом в лугах, а осенью то со спаниелем, то с гончей. Вплоть до снега. И потом всю зиму.
