Подчас смотришь на собаку, и смотреть-то не на что. А увидишь ее рабочие качества, удивлению и восхищению нет предела. И забываешь про хвост не в два кольца, и про вид неказистый, и становится она дороже всех породных собак, доставляя тебе радость и удовольствие на охоте.
Фото автора
Бросить охотиться, как и бросить курить, пытаются многие, да не у всех получается. Но я, как человек волевой и решительный, после двадцати табачных лет бросил (курить, разумеется). С охотой же все оказалось гораздо сложнее. За многие годы она стала частью тебя, частью жизни твоих домочадцев, желающих традиционного ни пуха ни пера, провожая главу семьи до машины.
Но после юбилея и выхода на пенсию решил, что хватит длительных охот, перетаскивания мяса, тяжелых рюкзаков, ночлегов, где придется. Оставил для поддержания физического и эмоционального долголетия утиную охоту и сучку лаечку тукайских кровей из Зырянского района. Линия этих собак особая. Отбирали их не для экстерьера, выставок и испытаний, а для добычи мяса лося. Кто был с мясом, тот выжил. И не количество завитков хвоста, ни формат, ни высота в холке, а рабочие качества были главным условием отбора.
Мне посчастливилось выхватить кобелька лет пяти из тукайских собак. А у меня уже подрастал кобель своих кровей, которые я вел очень тщательно, не допуская сторонних, случайных вязок.
Ну и, конечно, проявилась ревность. Мой кобель, набрав силу, давил пришлого. А тот тоже был не из робкого десятка. В общем, на охотах получались сплошь одни разборки и драки. И, как следствие, порванные уши и прокушенные лапы. Устал я от постоянных конфликтов и испорченных охот. Повязал тукайского кобеля и оставил себе сучонку. А его подарил знакомому егерю.
От двух рыжих лаек родилась всего одна самочка, черно-белая, да еще с крапом на передних лапах, как у спаниеля. То есть порок на пороке.
Подросла она, взял я ее на утиную охоту. Никакой реакции на птицу. Как бы не царское дело с уткой возиться. Подранков из травы носом выталкивает, но из воды — доставай сам. Апортировку битой птицы вообще считала оскорблением. Еще и посмотрит с укоризной, хозяин, ты что, спятил? Но куда деваться, генофонд надо хранить, мало ли что…
Мой же кобель стал скотинником, и пришлось его усыпить. Перестав себя рвать на охотах, и собаке предоставил возможность пожить по «человечески», без привязи, без голодовок. Спи, где хочешь, гуляй, сколько хочешь. Уходила надолго, приходила вся грязная, нос в земле, где и чем занималась, неизвестно, но глаза были счастливые. «Значит, живет по-человечески», — думал я. Только физиологию, как шило в мешке, не утаишь. Был ли выбор, была ли собачья любовь, не скажу, но снег во дворе заимки был утоптан как на танкодроме. От женихов отбою не было. Но, как известно, всему прекрасному приходит конец. Моя лайка повязалась. В положенный срок собачка округлилась, образовались грядки сосков. А во второй половине января появились на свет шесть рыжих мохнатых комочков. Три кобелька и три сучонки. Никаких удобств, в виде конуры или утепления места щенения, я не делал. Она сама выкопала яму под полом летней кухни. Мое участие ограничилось только охапкой сена, брошенной в нору.
После месяца жизни в логове перевез семейство в город, в вольер своей ветеринарной клиники для наблюдений за результатом классической собачьей свадьбы и раздачи потомства. Компания получилась активная, громкоголосая и постоянно бегающая за матерью рыжим шлейфом. Но мамка только одному отдавала предпочтение, и только ему позволяла есть из свой чашки. Остальных отшвыривала и довольно болезненно прикусывала. Я начал присматриваться к этому кобельку и не удержался, оставил его себе.
Осмотрел щенка и удивился, на языке у него были пигментные пятна, как у собак породы чау-чау. Вот так коктейль получился, поразился я. Остальных раздал. Как только они остались с мамкой вдвоем, я их вернул на заимку в родное гнездо.
Подрос чудо-юдо, названный Малышом. Проявилась нехорошая черта таскать ботинки, тапочки на середину двора и там с ними забавляться. Я думаю, что это было способом обратить на себя внимание. Понятно, что комментарии в его адрес были нелестными. Начались огородные дела, и здесь приключилась полная беда. Клумбы, грядки в результате игр основательно затаптывались. Пришлось и мамку, и сынка посадить на цепи.
Как-то раз я приехал и не обнаружил ни цепи, ни ошейника, ни щенка. Пропал чудо-юдо. А спустя месяц, воскресным утром увидел в углу маленького огородика заимки около дыры скромно сидящего Малыша, повиливающего хвостом, как бы спрашивающего, можно ли ему зайти, не забыли ли его тут, пустят ли обратно. Это был как гром среди ясного неба. Откуда? Как? Где он столько времени пропадал? Хотя я проплывал на обласке вдоль берега озера, заросшего тальником, и звал, надеясь, что он зацепился цепью и сидит где-то в кустах. И по дороге проезжал не раз, останавливаясь, и тоже звал. Честно сказать, уже потерял надежду и смирился с потерей. Больше думал о своем кобеле, который свихнулся и начал рвать сухожилия и вымя коровам. Но Малыш вернулся. Худой, как велосипед, без следов ошейника. И был он посажен на привязь повторно и накормлен. Главное, что подошел пес ко мне сам и покорно дал себя привязать, а наевшись, глубоко вздохнул, залез в конуру и уснул мертвым сном. Невольно вспомнишь А.С. Грибоедова: «Когда постранствуешь, воротишься домой, то дым отечества так сладок и приятен»…
Продолжение следует…
