Дядя Коля

Фото автора.

Родившемуся в восьмой год Победы, мне удалось лично знать скромных героев Великой Отечественной, которые жили и в нашем рабочем поселке «Нефтебаза № 4» на берегу любимой Волги, в Астрахани.

Это были простые солдаты и офицеры Красной Армии, сломавшие хребет гитлеровской Германии и окончившие войну на разных фронтах.

Не все мои земляки пришли с той войны, иные остались в братских и неизвестных могилах, разбросанных по пути к Победе.

Их истории нам рассказывали в школе и на встречах с живыми участниками войны. Сейчас имена павших бойцов и командиров увековечены на плитах мемориала погибшим и умершим участникам Великой Отечественной войны, что стоит в нашем поселке на берегу реки.

Не все знакомые и родные участники Великой Отечественной после войны стали охотниками. Причин я у них не спрашивал, сами они об этом не рассказывали. Однако охотником стал родной брат моей матери дядя Коля Степанов, участник войны.

После призыва в 1943-м, пройдя краткую подготовку и приняв военную присягу, его направили на фронт рядовым бойцом. В боях от пуль не прятался, с войны пришел живым. После Победы его не демобилизовали, а перевели охранять государственную границу. Ему было чуть за двадцать, когда место выцветшей на войне пилотки заняла зеленая фуражка.

После ускоренного обучения он был направлен нести пограничную службу. Служить на государственной границе ему пришлось недолго: благодаря боевому опыту его перевели в одно из специальных пограничных подразделений.

Николай Степанов оказался на неизвестной многим секретной войне пятидесятых годов прошлого века. Войне без тыла и флангов, часто с неизвестным числом противников, без передышки.

Это была борьба с пособниками фашистов, уцелевшей вражеской агентурой, бандами дезертиров, вооруженным подпольем и боевыми отрядами националистов из УПА и «лесных братьев», что вели свою деятельность в Прибалтике.

Именно на этой боевой службе у когда-то сельского парня развились качества следопыта и охотника. Он научился находить схроны и места дневок боевиков, все примечать на местности и разбираться в следах. Развивал в себе бдительность и готовность к немедленным действиям.

Но однажды в одной из боевых операций во время прочесывания лесного хутора боевая удача ему изменила. Боевик, что скрывался на чердаке хаты, выстрелил ему в сердце тогда, когда он начал подниматься по приставной лестнице.

Пуля прошла у сердца, повредив легкое. После многих месяцев по госпиталям пограничник Николай Степанов был признан военно-врачебной комиссией негодным к дальнейшей службе и уволен в запас.

Он вернулся к своей семье в поселок, женился, работал в пожарной охране, позже стал мне крестным отцом. И конечно — охотником. Это была не блажь, а возможность разнообразить пищу своей семье в непростые послевоенные годы.

Мой отец часто рассказывал мне, как они вместе охотились, и всегда подчеркивал, что именно пограничная служба позволила моему крестному неслышно ходить в лесу и по мелководью, по молодому и засохшему камышу.

Он умел хорошо ориентироваться в незнакомых местах, в том числе и в камышовых зарослях Раскатов.

Дядя Коля любил больше охоту на благородных уток на Каспийском взморье. Вдвоем с моим отцом, подкопив отгулов, они за охотничью осень по нескольку раз отправлялись в свои охотничьи экспедиции.

К месту охоты шли на куласе или плоскодонке больших размеров, позволявших отдохнуть и взять все необходимое. Обратно часто возвращались на буксире попутного судна.

В пятидесятых годах охота на Нижней Волге и на Взморье была неплохая. На Раскатах осенью скапливались иногда сотни тысяч разной пернатой дичи, и большинство этих мест было доступно для простых охотников.

Как рассказывал отец, свой охотничий стан они оборудовали в колке камыша, недалеко от мест скопления дичи. До места охоты шли в сапогах, разгоняя при этом разжиревших от обилия корма сазанов и другую рыбу.

Память из детства нет-нет да возвращает в один из дней, когда мои дорогие люди вернулись с одной из таких охот. Мы их ждали, как тогда казалось бесконечно долго, а их все не было… И вот, наконец, вечером дома появился отец, чтобы забрать тележку для перевоза домой охотничьего скраба и дичи.

Приняв от отца поцелуи, я сразу же побежал на место, где стояла всегда на цепи наша лодка. Добежав до берега Волги, сразу увидел крестного…

Дядя с улыбкой обнял, поднял и усадил в лодку, в которой лежала громадная куча уток и еще какой-то дичи. Здесь была дичь с красивыми алыми ногами, в пестром оперении и серушки, кашкалдаки с белыми бляшками на головке и даже гагарки.

Увидев мои загоревшиеся глаза, дядя стал красочно рассказывать об утках и охоте на них.

Я слушал и представлял, как они с моим отцом тихо подходили к камышам, как готовили себе места засидки, подминая камыш и одновременно заботясь, чтобы их не было видно. Виделось, как они, притаившись, поджидали стайку летевших уток.

Вот пятерка утей, как говорил дядя, поднялась с соседнего плеса и пошла в сторону колка, а на выстрел так и не долетела. Живо представлял в своем еще детском разуме, шорох крыльев уток, что проходили рядом с затаившимся дядей, но были не видимы в спустившихся густых сумерках. И как он разглядел все-таки их силуэты на фоне появившихся на небе звезд.

Казалось, я вижу, как он поднял свое ружье, как целился, а после выстрела бежал по мелководью, разгоняя рыб к месту падения утки в надежде увидеть ее и найти. И грезилось, что уж через год, когда пойду в первый класс, отец и дядя возьмут меня с собою на охоту…

Но однажды ранним утром вернувшийся со смены отец сказал маме, что дядя Коля умер в больнице от воспаления легких.

Врачи связали с тем старым ранением от пули бандеровца. Упокоился мой крестный на нашем сельском погосте, не дождавшись своих внуков, один из которых так мне всегда напоминает моего крестного.

После этого отец все реже стал ездить на Взморье, охотился в ближайших к поселку угодьях, где были утки, но еще больше болотной дичи…

Мне жаль, что я не сохранил дядину полевую сумку и что по малолетству мне не пришлось разделить с ним страсть к охоте, и часто вспоминаю, как он играл со мной маленьким. Его рассказы, зеленая фуражка и фронтовая гимнастерка со временем предопределили и мою судьбу.

В детстве я грезил погонами офицера-пограничника, но, к сожалению, мой стаж службы в погранвойсках всего полтора месяца. Офицером я стал в других войсках.

Когда найдет грусть об уходе старшего поколения, нахожу его фотографию военных лет. С пожелтевшей карточки из ушедшего времени и канувшей в историю великой страны смотрит он со своими однополчанами.

На фото Николай Степанов в верхнем ряду, второй справа. Фотографии более семидесяти лет. Уже нет дяди и его жены, и трудно узнать хоть что-то об этих людях с фото, подаривших нам мир. Но вдруг случайно, кто-то взглянув на фото, вспомнит и откликнется…