Я часто охотился с хорошо поставленным смычком вязких пестрых гончих примерно в одних и тех же местах. Местные лисы моих выжлецов уже знали, с подъема делали маленький кружок вокруг лежки, наверное, убеждались в преследователях, и в полные ноги, прямиком летели в ближайшие норы.
Фото автора.
Если не успевал перехватить лису у лежки, то охота быстро заканчивалась.
Лиса норилась. Гончие уходили искать следующего зверя.
Захотелось как-то достать лису из норы.
Попытки выкурить ее дымом были безрезультатны.
Один раз с большим трудом раскопал нору и достал зверя, но это была уже не охота, а земляные работы.
Решил взять себе норную собаку с перспективой использовать и на других охотах и как сторожевую собачку на частых ночевках на природе.
Выбирал из трех норных пород; такса, ягдтерьер и фокстерьер. Такса для меня слишком специализированная, потому что низкая.
Ягдтерьер — ходила про них слава самоубийц, типа они лезут в барсучью нору напролом, и барсуки их там закапывают. Терять рабочую собаку больно.
Фокстерьеры, порода с тысячелетней историей, еще от римлян идет, по зверю работают в отрыв, самостоятельны и добродушны, могут жить в вольере.
Так что взял себе щенка жесткошерстного фокстерьера от рабочих родителей, назвал Рэй, а так как «маленькая собачка до старости щенок», то уменьшительное Рэйка так и прилипло к нему на всю жизнь.
Жил он вместе с гончими в вольере, веселил их. Шерсть я ему не стриг, и он стал похож на маленького барашка, зато любые холода переносил легко.
В восемь месяцев отроду, на весенней охоте, добыл Рэйка первого зверя. Поймал и придушил матерого хоря. Тогда и убедился я, будет из него охотник хороший.
Той же весной Рэйка помогал находить сбитых на тяге вальдшнепов.
В ночевках в лесу постоянно был рядом со мной и караулил мой сон. При приближении посторонних смело бросался в темноту и облаивал их. Как-то облаял даже стадо кабанов, приближающихся к костру.
Радовал все больше, умнел на глазах и стал постоянным партнером во всех выездах на природу. В машине никогда не пачкал. В плавании на лодке тоже вел себя очень достойно, ни разу не свалился в воду, не скулил.
В уазике всегда старался смотреть вперед через лобовое стекло. Как-то летней ночью, из машины, в свете фар увидели енота. Я остановился и выпустил Рэйку. В темноте он догнал его, хватками и лаем остановил, позволил мне подойти и принять енота. Это была уже серьезная работа.
На летне-осенних утиных зорьках разыскивал в высокой траве сбитых уток. Пару раз даже вплавь доставал уток с воды, но здесь ему было тяжело.
По осени провел я Рэйку по лисьим норам для натаски, и тут оказалось, что в норы он лезть не хотел, сунется внутрь на полметра и назад. Тогда повез его на искусственные норы притравочной станции по подсадному зверю.
По лисе в норе он отработал нормально, прошел все тоннели и колодцы. Оставили его на «злобе», без контакта, чтобы не испугать дракой. Но такого бойца не испугаешь, пустили Рэйку к еноту.
Рэй до него дикого зверя давил, а здесь домашняя животина (человеком пахнет), тогда он вместо драки стал делать на него садку, как на самку. То-то инструкторы подивились. Так проявилась его гиперсексуальность, которая и потом не исчезла.
На зимних охотах с гончими, когда лиса уходила в старые барсучьи норы, глубоко внутрь так и не залезал, на метр зайдет внутрь и назад. Я уже начал расстраиваться, что в своем главном деле от него толку не будет.
Организовал специальную охоту на лису, взяли ее из-под гончих, дали Рэю. Он ее немного потрепал, а потом сделал на нее садку, как на суку.
Тогда я специально накинул гончих на лису, а сам занял номер на лисьем ходу рядом с неглубокой норой, Рэйка был рядом. Лиса прошмыгнула мимо меня плотным ельником и скрылась в отнорке.
Рэйка, может, видел ее, а может, запашок словил, но заскочил за ней в нору. Я едва успел встать на соседнем отнорке, как из него выскочила лиса прямо под мой выстрел. Следом из того же отнорка вылез и Рэй.
Следующие охоты были уже интереснее. Гончие загоняли лису в нору, по GPS мы подходили к ней, напарник оставался искать отнорки и закрывать их ветками, а я шел к машине за Рэйкой. Приносил его и пускал по входному следу в нору.
Напарник перекрывал какой-нибудь дальний отнорок, и мы замирали. Долго ждать не приходилось, обычно через несколько минут лиса выскакивала на кого-нибудь из нас, здесь было главным не промахнуться.
А в августе мы показали Рэйке первого битого кабана, вместе с нами он искал его после выстрела, увидел уже мертвого, смело подскочил к нему и вцепился в ногу. Пока мы волокли кабана к машине, Рэйка фактически ехал на нем и все время трепал.
Уже на следующей охоте Рэйка показал отличную работу по кровяному следу. На овсах, с лабаза, напарник крепко ранил кабана. Тот с кровью ушел в лес. Пока все собирались и выжидали, чтобы кабан лег, стало достаточно темно, крови уже не было видно.
Так как все были с фонарями, пошли добирать. Рэйка по следу шел впереди, отбежит метров двадцать и ждет, когда мы подойдем, потом опять отбежит и опять ждет. Со следа не сбился. Метров через двести подвел нас к кабану, тот был еще жив и вскочил.
Рэй вцепился ему в ногу, мы положили ему пулю за ухо. Кабан был взят. Трепал Рэй его сильно.
Вообще реакция у Рэйки была мгновенная, так налетающих на него слепней он просто ловил и ел. Однажды мне пришлось ненадолго оставить его в уазе, полном слепней. Я сильно удивился, когда, вернувшись, не нашел в салоне ни одного слепня. Рэйка их просто съел.
Единственной его слабостью были ежи, он так и не научился их пропускать. Облаивал, пока не оттащишь.
Рэй сопровождал меня в нескольких дальних поездках. Ходил под парусом по Рыбинке, жил в палатке на Раскатах, напрямую пересекал астраханско-калмыцкие степи и искал волчьи логова в глухом бархане Бадухча. По кровяному следу днем и ночью находил наши трофеи.
Стойко переносил все сложности походного быта и при этом был любимцем компании. Его любили все, даже суровые буфетчицы из придорожных кафе и заправок находили ему косточки.
Хороший был пес и верный друг.
