Многие знакомые охотники знали, что, работая в лесхозе, я задумал найти места глухариных токов. Немало дней и ночей было потрачено на их поиски.
фото: fotolia.com
Еще с осени отмечались случайные встречи глухарей на брусничниках и черничниках.
Находил на снегу пятна помета под деревьями, на которых глухари кормились побегами сосен и осин в зимние дни.
Фотографии таких находок сохранились как свидетельства, что здесь был глухарь или глухарка.
Если в начале марта находили многочисленные, пересекающие друг друга следы-крестики с короткими дугообразными полосами от волочащихся крыльев – на картах лесничества с квартальной сеткой ставился крестик.
А это значит, что в свое время нужно как-то добраться до этого участка, переночевать под елкой или у костра, часа в три ночи встать и найти токующего глухаря.
Охотники оберегают места глухариных токов, подходы к ним и, как правило, не выдают их другим. По-разному ведут себя люди, охотясь на глухаря. Вот несколько примеров из моей практики.
Как друг «помог»
Знакомый охотник моих лет обещал показать глухариный ток. Километров за сорок от города схожу с первого автобуса в еще спящем поселке. Ночью выпала пороша. От домов редкие следы на автобусную остановку и следы бродячих собак.
Поднимаюсь на второй этаж. Володя открывает мне дверь. Он уже одет. Проводит меня на кухню. Обращаю внимание на его шерстяные носки на ногах и мокрые коленки.
– Ну что, Володь? Пошли!
– А я уже сходил…
– Как?! – И тут я понял, почему он был уже одет. Это значит, что он не стал ждать моего приезда.
Один сходил на ток и вот теперь в носках отдыхает на кухне.
Вышел я из подъезда. Поселок спит, кругом темно, только со второго этажа падает свет на белый снег. Следы от подъезда ведут в сторону хозяйственных сараев и гаражей. Он не один ходил в сарай? К сараям я не стал подходить. Еще чего подумают, что я воровать сюда пришел с ружьем и мешком.
Такое зло меня взяло. Не спал ночь, боясь проспать первый автобус. Почти час ехал. Пришел к нему, чтобы услышать:
– А я уже сходил!
Ну, думаю, найду, где ты был. Кроме тебя, по такому снегу ночью в лес никто не пойдет.
Начал по дорогам обрезать участки леса. От поселка Савино до деревни Гребчиха. От Гребчихи до Ново-Николаевки. И все же нашел его тропу на старой дороге от Ново-Николаевки до поселка.
Нашел, как он подходил мелкими шажками и крупным шагом к токующему глухарю. А вот и сосна, а под ней углубление с капельками крови упавшей после выстрела птицы.
Позже, уже дома, поставил еще один крестик в одном из кварталов Белавинского лесничества.
Не охота, а так…
Переночевали мы с Михаилом Федоровичем в доме знакомого лесника и утром ушли на ток. Проспали мы малость, вечером засиделись и вышли из деревни с опозданием. Нужно что-то одно: спать по утрам или в конце ночи, поеживаясь, слушать – не поет ли глухарь на болотах.
По колено в воде бредем по пониженным местам, распугивая ночевавших уток. То и дело слышим и взлет по темному, и тревожное шварканье селезня.
Много времени заняла переправа через разлившуюся речку Сеньгу. Небо чуть посветлело за нашей спиной. Как нарочно, чуть не потеряли в темноте начало просеки от реки. Она выводила прямо на ток.
фото: Семина Михаила
До старой узкоколейки шли ускоренным шагом. Не подумали, что надо остановиться, послушать… Торопились…
Показался просвет – узкоколейка поперек нашей просеки. Поднялись на нее, и тут же услышали токующего глухаря, метрах в тридцати от квартального столба.
Вот он, большой коричневокрылый петух, сидит почти на самой вершине, сверкает белым пятном подкрылья, яростно трясет зеленой шеей. На краю просеки так хорошо было видно его в первых лучах восходящего солнца.
Я шел первым, Федорыч чуть сзади. Не успел я рукой показать в сторону токующего глухаря, как выстрел оглушил меня от неожиданности и гулко раскатился по лесу.
Ломая ветки, с треском рухнул лесной великан на просеку.
– Федорыч! Ты чего?
– А что?
– Зачем же ты сразу-то? И послушать не дал.
За этим тащились мы через все лужи, речку, чтобы вот так – раз и все. Долго я еще выговаривал ему, после того, как он из своего браунинга снял токующего глухаря. И мы повернули назад, домой. Неприятный осадок остался от того апрельского утра. Это не охота, а так…
Слабая «двадцатка»
Бывший лесничий Городищенского лесничества не раз просил взять его на глухаря. Взял. Вечером, ночуя в деревне, с интересом любовались его ружьем. Изящное, легкое, с инкрустацией в виде бегущего зайца с одной стороны, глухаря – с другой.
Ружье и впрямь было как игрушка – двадцатого калибра. В конце концов, его обозвали «дамское», а кто-то ехидно добавил: «Только с таким ходить за глухарем».
Кто хоть раз ходил за глухарем, знает – охота эта нелегкая, требует большой ловкости и смекалки. По дороге на ток рассказываю лесничему, как будем охотиться.
Придем еще затемно. И станем слушать… Раньше всех, если они есть на болотах, прокричат журавли, может, вальдшнеп протянет. Через каждые двадцать-тридцать метров будем внимательно слушать, в какой стороне глухарь поет.
Сперва осторожно стукнет раз-другой и замолчит… Тут стой тихо, не ворошись, жди. А потом, как зачастит, защелкает и заточит, будешь подходить к нему.
Глухарь щелкает – стой, замри, кончил «тэкать», или как бы металлические звуки издавать «дак! дак!» – делай два-три шага в его сторону.
И самое главное, – говорил я ему, – только один выстрел, так, чтобы наверняка.
– Понял!
Не успела на востоке выступить слабая полоска белого цвета – предвестница зари, как глухари уже затоковали.
Пели два глухаря, где-то на гривке между двух кочковатых болот. Выбрав певца, который ближе, стали подходить. Под песню я иду впереди, лесничий след в след за мной.
Убедившись, что он понял все мои внезапные остановки и рывки в два-три шага, шепчу ему:
– Давай!
Постепенно шаги лесничего затихли, и силуэт его скрыла темнота. Ясно доносилась песнь глухаря, к которому крался где-то мой лесничий.
фото: Семина Михаила
Глухарь пел впереди, на расстоянии не более сорока шагов, пел отчетливо, без сдваивания и туманных звуков.
Становилось светлее, и вершины сосен были уже хорошо освещены.
Громким ударом раздался звук выстрела, прокатившийся по болотам. Немного спустя – второй выстрел. Иду в том направлении, и вдруг выстрел совсем в другой стороне.
Что такое? Кажется, мы тут не одни и еще кто-то пришел на ток. И опять выстрел, и уже не там, где был последний.
Бегом туда. Не разбирая дороги с мыслью «что-то случилось» выхожу на край небольшого болота. Среди кочек стоит лесничий с глухарем в руке. Не удержался! Кричу на него:
– Ты чего тут канонаду устроил?
Лесничий, еще не остыв от пережитого и не поняв мою раздражительность, начал объяснять:
– После выстрела глухарь свалился на мох… Я к нему, а он вскочил и побежал. Вторым я, наверное, промазал. Он поднимется, пролетит метров десять и опять падает, и бежит. Еле догнал, еще два раза по нему стрелял.
После такого шума на току у меня пропало всякое желание поздравить лесничего с полем. Слаба оказалась его «двадцатка».
Не слышал глухаря
Бывший охотовед как-то рассказал, как он сопровождал охотника с лицензией на глухаря.
На «уазике» охотобщества довез его до тока. Еще в машине рассказал, как будем охотиться. Человек впервые хотел побывать на току.
Так вот говорю ему: «Я подведу к токующему глухарю, и как он зачастит, защелкает и заточит, подходите к нему. Шагнул раз-другой и стоп. Замолчал глухарь – не двигайся, запел, заточил – опять вперед. А как подойдешь, сперва осмотри мошника хорошенько – и все под песню делай; и ружье поднимай, и целься, и стреляй. При точении он ничего не видит и не слышит, поэтому глухарем и прозвали. Замолчал на дереве глухарь – чутче его птицы нет».
– Подвожу охотника к токующему глухарю, – продолжил свой рассказ бывший охотовед. Спрашиваю его:
– Слышишь, глухарь токует?
– Нет, – отвечает.
Подходим еще ближе – глухарь токует. Дальше нельзя вдвоем, услышит – улетит.
– А теперь слышишь? – шепчу ему на ухо.
– Нет, не слышу, – и тихо так мне: – Вот электричку слышу…
Так что пришлось мне самому стрелять его глухаря, – закончил свой рассказ охотовед. А я поставил еще один крестик, обозначающий местонахождение глухариного тока.
