Тогда осенью из всей стайки подсадных уток оставил двух молодых, чтобы лучше к ним присмотреться и в конце концов присоединить одну из них к имеющейся одной старой и селезню, чтобы они перезимовали к весенней охоте, а другую молодую, что похуже будет, приготовить на новогодний стол, не думал даже, что все так может сложиться.
фото: Семина Михаила
Сразу из них выбрать одну, а другую забраковать не получилось — все работа не отпускала, и времени на то, чтобы их хорошо прослушать, присмотреться к ним, не хватало.
На первый взгляд, обе были хороши, и опыт подсказывал, что они будут лучше, чем их мамаша.
Ведь я их отбирал из стаи в десять уток самых лучших.
А потом мне жалко их стало, и перезимовали у меня три утки и селезень.
Зима была теплая.
Инстинкты стали просыпаться рано. Уже в середине февраля старая утка начала соблазнять селезня. Пришлось его отсадить в старую баню. Подальше от подружек, чтобы они его даже и не слышали.
В оттепели уток купал в тазу с водой и присматривался. Чтобы не путать, я их всегда кольцую. Старая — с красным кольцом на левой лапке, молодая — с белым, а другая молодая, что пошустрее, — совсем без кольца.
Она умудрялась первой залезть в тазик, выбраться из загона, даже пролезть в маленькую щель в заборе. А голос у нее был получше, чем у сестренки. Эта утка должна работать, благо до весны рукой подать.
В начале апреля всем трем надеваю ногавки, и когда появились небольшие забереги на прудах, впервые вынес их на водоем. Вот радости-то было! Они все лето плавали в пруду. Не забыли ничего.
Грачей и прочую безобидную птицу не боятся, если лунь пролетит — жмутся к земле. Искупались, просушились — снова купаться, а та, что пошустрее — голос подает. Зовет кого-то. Душа и сердце радуются. Есть, свершилось! Будет работать, и работать неплохо!
фото: Семина Михаила
Особо их вызаривать не получилось: вернулись холода, землю укрыл десятисантиметровый снег. Через неделю стало тепло. Открыли охоту. Вот первый выход. Взял старую и одну молодую. Отработали утки честно, молодая созывала, старая осаживала. Взял двух слезней.
Но песни не было. На другую зорьку взял старую и шустренькую. Рядом с молодой старая, казалось, вообще работала очень вяло. А шустренькая как звала! Почти не замолкая, кричала “квачку”.
При подлете уток давала такую серию осадок, что селезень бросил свою дикую подругу и шлепнулся рядом с моей. Есть — подарила первого селезня своему хозяину. Хотя выстрела уточка моя испугалась, но глотнула пару раз воды и снова заработала.
Минут через десять подлетел другой селезень. Этот был, видимо, опытен. Кружил долго над моими помощницами, не решаясь сесть к ним.
Садился в сторонке, звал к себе, но не выдержал ухажер натиска молодой самочки и сел прямо перед шалашом, метрах в пяти. Осторожным выстрелом, чтобы не разбить птицу в рваную подушку, крайними дробинками зацепил за голову.
Через два дня удалось снова выбраться на зорьку. Но все началось еще дома. Подвел будильник — не прозвенел. Проснулся в половине пятого утра, когда уже было светло, а до озера идти километра четыре.
Быстро оделся, натянул сапоги, собрался, взял снова двух уточек и побежал. Когда выбрался за деревню почувствовал, что левой ноге неуютно. Так и есть. Вторую войлочную стельку во второй сапог впопыхах забыл положить.
К озеру подошел, когда уже утки летали вовсю. Решил старый шалаш не занимать (там я уже много стрелял), а Быстро выбрал новое место и в елках, что растут возле берега, соорудил что-то наподобие укрытия.
Правда, на урезе воды росло много ивы, и чистого места было только метра два-три шириной. Вот сюда и высадил шустренькую. Это было главной ошибкой.
Суета и легкомыслие не прощаются. Уточка моя даже не стала ни водички пить, ни купаться, а сразу деловито вылезла на кочку и заработала, при этом наклоняя голову то влево, то вправо, ревностно следила за небом.
фото: Семина Михаила
Минут через пять дала серию осадок, вытягивала шею, трепыхала крылышками, в азарте подпрыгивала вверх, намереваясь взлететь, но подрезанное правое крыло и шнурок, привязанный к колечку с колышком, не отпускали.
Два крупных селезня, облетев “круг почета”, сели метрах в тридцати от утки. Стали прислушиваться, присматриваться. Когда шустренькая попробовала взлететь навстречу кавалерам, последние не выдержали и смело поплыли прямо к ней. Их плохо было видно через кусты.
Колотится сердце, дрожат руки. Нужно стрелять, иначе они подплывут близко к утке, потопчут ее. От такой хорошей утки не хотелось иметь птенцов от диких селезней.
Прицелом ловлю ближнего селезня в маленьком просвете в кустах. Выстрел. Селезень подпрыгнул, упал, стал быстро отплывать. Второй улетел сразу. Выбегаю из шалаша, чтобы добить подранка, благо он недалеко.
Пока я ломился через кусты, он тяжело оторвал от воды и низко-низко полетел от меня прочь.
Моя уточка опустила голову в воду, крылышки расправила.., а вокруг головки расплывается темно-вишневое пятно. Беда…
