Кто еще, кроме охотников, так неистово ждет весны, что жадно считает дни до открытия сезона, перебирает в памяти мгновения прошедших охот, перелистывает альбомы со старыми фотографиями, чистит и чистит затертое до блеска оружие, пересчитывает оставшиеся с прошлого сезона патроны и крутит новые, потому что по-другому просто не может?
ФОТО SHUTTERSTOCK
Пятница накануне очередного открытия охоты в Ивановской области.
Выезжаем с рассветом, чтобы к обеду взять путевки и успеть выбраться в угодья на разведку.
Дорога, слава Богу, сюрпризов не преподносит, так что все идет по плану.
Приехав на место, быстро выгружаем снаряжение и вещи, наскоро перекусываем и, переодевшись, выезжаем к месту завтрашней охоты, чтобы осмотреться и построить шалаши.
Охотиться предстоит на разливах меж двух небольших речек. В дружную весну, когда пик разлива приходится на открытие охоты, пойму между реками заливает так, что передвигаться по угодьям можно только на лодке.
Впрочем, так было лет шесть-семь назад, а может, и больше, теперь же, вода стоит в нескольких низинах, поросших кустами и камышом, да в соединяющихся с рекой торфяных картах. Несмотря на небольшие зеркала открытой воды, утки в камышовых зарослях предостаточно.
Потревоженная нами птица с недовольным кряканьем поднимается на крыло и, сделав несколько кругов, садится поодаль. Это одиночные селезни, пары, большие стаи свиязи по двадцать и более птиц, чирки и широконоски.
Определившись с местом, приступаем к постройке шалашей. Впятером дело спорится. Прошлогодней травы и кустов кругом достаточно, так что через несколько часов наши скрадки готовы.
Уставшие, но со спокойным сердцем и чувством удовлетворения возвращаемся в деревню, где нас ждет куча дел: нужно протопить дом, приготовить ужин, наладить быт, покормить и выкупать подсадных уток, приготовиться к завтрашней охоте.
За хлопотами проходит вечер. Плотно поужинав, ложимся спать, так как с рассветом нужно быть в шалашах. Только щелкает выключатель, как со всех сторон уже доносится могучий храп, вскоре и я теряю связь с реальностью, проваливаясь в глубокий сон.
Подсадные утки дарят не только трофеи, но и яркие впечатления. Фото автора.
Звон будильника вырывает меня из крепких объятий Морфея. Быстро одеваюсь и, выбежав во двор, оцениваю погодные условия: небосвод чист и прозрачен, чувствуется легкий утренник, но льда на пруду за домом нет, ветер отсутствует.
Все говорит о том, что день будет отличным, а будет ли он добычливым, зависит от нас и наших пернатых помощниц. Возвращаюсь в дом в приподнятом настроении, готовлю завтрак, пока остальные просыпаются. Быстро перекусив, собираемся, берем все необходимое, грузим в машину и выезжаем.
Вокруг еще темно, но все охотники опытно знают: кто рано встает, тому Бог подает. Трясемся по грунтовке. Вот в свете фар блестит петляющая змеей первая речка; проехав дальше метров двести, мы съезжаем вправо с дороги и, подключив полный привод, по накатанной в тростнике колее ползем вперед, вдоль русла второй речки.
Не доехав до шалашей метров триста, останавливаемся, берем ружья, корзинки с утками и расходимся по заводям. Николаевич отправляется по бровке вдоль канавы вправо, ближе к первой речке, Владимир с отцом — влево, в залитые водой торфяные карты, где на островах в камышовых зарослях стоят их шалаши.
Ну а мы с Денисом идем прямо по протоптанной в бурьяне тропинке, никуда не сворачивая. На наших глазах ночная мгла отступает, чернильная синь теряет свою насыщенность, пропуская через себя все больше света.
Глаза, привыкнув к полумраку, четко различают все очертания ландшафта. Дойдя до облюбованной мною камышовой низины, я останавливаюсь, пропускаю вперед Дениса, шалаш которого находится дальше метров на триста.
Шепотом пожелав ему ни пуха ни пера, остаюсь стоять на месте, пока он не исчезает в предрассветном сумраке. Спешить нет смысла, так что я стою еще минут пять и слушаю тишину, любуясь светлеющим горизонтом, затем раскатываю болотные сапоги и направляюсь к шалашу.
Громко крякает подсадная, высаженная Денисом, через минуту следует страстная осадка, после которой раздается ружейный выстрел, эхом отражаясь от водной поверхности. Мысленно поздравляю парня с полем, но, подняв свое ружье и посмотрев на плохо различимую мушку, начинаю сомневаться в удачном выстреле друга. Решаю не повторять его ошибку, высаживая свою утицу слишком рано, да и по опыту знаю, что первый селезень может подлететь к подсадной сразу же, как только та издаст первые квачки.
Рабочие подсадные никогда не оставят без трофея. Фото автора.
Поэтому терпеливо жду, наслаждаясь весенними запахами и звуками. На поле за первой речкой бурлит тетеревиный ток; хоркая, тянет краем кустов длинноносый вальдшнеп; над головой блеет бекас; в моей корзинке шуршит пером Машка. Что ж, и нам пора себя показать да на других посмотреть.
Достаю утку и, прицепив карабин к ногавке, тихонько вылезаю из укрытия, чтобы высадить Машку на воду. За ночь вода заметно ушла. По темнозори это не так заметно, но сейчас просто бросается в глаза.
Спавшая вода оголила травяные кочки и прошлогодний, замятый снегом и льдом камыш, разорвав водяную гладь на десятки маленьких лужиц. Конечно, это создает некоторые неудобства: утка может постоянно путаться, цепляясь шнуром за камыши и траву, да и в подлетевшего селезня сложнее целиться, потому что он будет прятаться за кочки.
Прикинув со стороны, где лучше высадить подсадную, втыкаю кол и отпускаю Машку на воду. Шумно приземлившись, моя красавица отдает голос. Спешу в шалаш, ступая по воде как можно тише, чтобы шумом не насторожить притаившихся неподалеку селезней, и занимаю место в шалаше у бойницы.
Осмотревшись, проделываю в его плотных стенках еще несколько окошек для лучшего обзора и обстрела мест, где, по моему мнению, селезень может сесть на воду. МР-153 заряжен самокрутной семеркой, на шее манки на тот случай, если утка вместо работы займется кормежкой и утренним туалетом.
Промочив горло, Машка отдает первую квачку, за ней вторую и, захлопав по воде крыльями, строчит осадку. На душе тепло. Откидываюсь на спинку раскладного стульчика и, словно в первом ряду кинотеатра, с наслаждением слежу за происходящим перед глазами. Хорошо работавшая в сумраке подсадная Дениса на рассвете замолчала, и даже болтливая пара крякв, севшая в кусты, не смогла ее разговорить.
Моя же Машка, трещит, не умолкая, переговариваясь с невидимыми дикими сородичами. Где-то вдалеке слышится долгожданный голос селезня. Ищу его взглядом, ориентируясь на приближающийся звук, и вижу — летит низом, от реки, еле различимый на фоне кустов.
Хочешь добыть селезней — делай шалаш без щелей. Фото автора.
Машка слышит ухажера и, наклонив голову, дает осадку, приглашая к себе. Селезня долго упрашивать не приходится, нарядный кавалер, выставив оранжевые лапки, плюхается недалеко от призывающей его утки. Вот он на миг замирает, но, не заметив ничего подозрительного, плывет к Машке.
Подсадная кивает головой, приветствуя приближающегося селезня, довольно бормоча и плескаясь. Поднимаю ружье, медленно просовываю ствол в бойницу и беру шоколадную грудь селезня на мушку.
А тот, нежно жвякая, переплывает ручей, скрытый невысоким кустарником. Когда платиновый красавец выбирается на кочку в двух метрах от утки, я спускаю курок. Тишину разрывает грохот выстрела.
Вода за селезнем вскипает от свинцового дождя, на миг кажется, что он просто спит, пригревшись на сухой травяной кочке, положив голову на грудь, но выбитый пух и перья говорят о том, что первый весенний ивановский трофей добыт.
Я никогда не достаю битых селезней из воды, за исключением тех случаев, когда их может унести течение и промедление грозит потерей трофея. Обычно я собираю добычу после завершения охоты, так знаю, что селезни не обращают внимания на стреляных собратьев.
Чуть успокоившись, перевожу учащенное дыхание и вдруг замечаю, что мой полуавтомат заклинило, затвор находится в крайнем заднем положении, хотя в магазине есть еще четыре патрона, и никакие манипуляции не возвращают затвор на место. Ничего не остается, как полностью разобрать ружье и попытаться устранить неисправность.
Оказывается, подаватель патронов из магазина стерся и расклинил лоток подавателя. Запасного у меня нет, так что, разобрав и собрав оружие, я продолжаю охоту, благо за время ремонта ни один селезень не подлетел. Машка, будто понимала, что я временно не дееспособен, и, пока я лязгал железом, кормилась, изредка бубня что-то себе под клюв…
За ночь вода заметно ушла, но это не помешало хорошей охоте. Фото автора.
Но вот она дает череду осадок, и в тот же миг до моих ушей доносится голос подлетающего кавалера. Этот зеленоголовый ловелас не садится поодаль от зовущей его подруги, а словно коршун пикирует прямо на нее и без всяких ухаживаний овладевает ею, практически утопив. Мне ничего не остается, как терпеливо ждать.
Когда крякаш наконец спрыгивает с утки и, замахав крыльями, чуть отплывает в сторону, я стреляю. Горячий свинец плеткой щелкает по перу селезня, срезает несколько стеблей камыша. Битый, крякаш опускает голову в воду, несколько раз дергает лапками и успокаивается навсегда.
Удостоенная любви Машка шумно плещется, получая от охоты явное удовольствие, я же, взглянув на опять заклинившее ружье, потихоньку начинаю выходить из себя. К тому же как только я пытаюсь как можно тише разобрать его, выскакивает пластиковая заглушка, удерживающая пружину подствольного магазина.
Пружина со звоном вылетает из шалаша в сторону подсевшего к Машке селезня, заставив его подняться на крыло и ретироваться несолоно хлебавши. К счастью, эта пружина не уходит под воду, а повисает на одной из кочек, и пластиковая заглушка случайным образом находится в переплетении травы, которая маскирует шалаш.
Все обошлось, но продолжать охоту уже не хочется, да и пара селезней за зорьку — неплохой результат.
Собираю добытых красавцев, переливающихся в лучах восходящего солнца, фотографирую Маню с ее «трофеями». Достаю стул из шалаша и, вытянув ноги, нежусь на солнышке, вдыхая полной грудью весенние запахи. С восходом солнца лирохвостые косачи бурлят и чуфыкают все азартнее и громче.
В голубой бездонной вышине слышится гусиная перекличка, глаза привычно ищут в небе птиц, летящих на приличной высоте неровным клином, в котором я насчитываю двенадцать белолобых гусей. Неугомонный бекас с завидным упорством вновь и вновь пикирует над моей головой, стараясь прогнать со своего болотца.
Вдоль русла реки носятся стайки чирков-трескунков. На разливах рыбхоза суматошно горланят чайки, по кустам стрекочут сороки, над влажным полем, улюлюкая, носятся хохлатые чибисы, кругом тенькают синицы, и, передразнивая других птиц, щебечут дрозды да скворцы. Благодать!
Переносной шалаш удобен, мобилен и очень практичен. Фото автора.
Вскоре подходят друзья. Я сажаю обсохшую Машку в корзинку, закидываю на плечо чехол с ружьем и, взяв в одну руку корзину, а в другую добытых селезней, иду к ним навстречу. Кроме меня, добыть селезня никому не удалось. Денис в темноте промахнулся, а у Дяди Саши и Владимира утки в это утро молчали.
Позавтракав, отправляемся на разведку новых мест для охоты. Вечер посвящаем вальдшнепиной тяге. За ужином решаем, что завтра Денис с двумя дедами на уазике поедет на торфяные карты, меня Володя высадит на разливе за рыбхозом, а сам поедет на старое место, где охотился вчера…
Ближе к утру, прилично подморозило. Небольшие лужи покрылись льдом, а на пруду за домом образовались закрайки полтора метра шириной.
Погрузив в кузов уток и оружие, выезжаем в угодья. Владимир высаживает меня у канавы, уходящей к разливу, ждет, пока я достану из кузова рюкзак с переносным шалашом, корзинку с уткой, стул и чехол с ружьем, помогает мне экипироваться и, пожелав ни пуха ни пера, едет дальше. До разлива от дороги предстоит пройти около пятисот метров, так что, не теряя времени, выдвигаюсь.
Фонарь не включаю, отводной канал служит хорошим ориентиром, да и не стоит раньше времени оповещать селезней о своем приближении. Не без труда форсирую разлившийся ручей и ухожу влево от разлива метров на триста, на знакомую глубоководную заводь, где не должно быть льда.
Собираю шалаш, слегка маскируя его, хотя в принципе это не требуется, но у меня на этот счет есть особое мнение. Достаю из чехла старенькую безотказную одноствольную курковку, высаживаю свою помощницу и быстро прячусь в темной утробе шалаша. Машка, ополоснувшись и промочив горло, голосит, и тут же с соседней лужи поднимается селезень, делает круг над уткой и садится на нашу заводь.
Плавает он долго, на приличном расстоянии, подозрительно приглядываясь к шалашу. Возможно, это вчерашний селезень, по которому промазал Денис.
Многие охотники после удачного выстрела спешат покинуть шалаш, чтобы как можно быстрее достать добытого селезня, забывая о том, что рядом могут находиться другие птицы. Очень часто охотник не замечает, что на зов утки подлетает несколько селезней. Первым под выстрел попадает самый нетерпеливый; второй кавалер может ждать своей очереди и подплыть к утке практически сразу после вашего выстрела, как только подсадная подаст голос. Увидев человека, ваша потенциальная добыча улетит, и другого шанса уже может не быть. Однако это правило не действует на реке, где промедление грозит потерей трофея. Фото автора.
Наученный горьким опытом, он издалека зовет к себе утку, не собираясь подплывать ближе, а вскоре и совсем теряет к ней интерес и с гордо поднятой головой плывет в другой конец заводи, где недолго кормится под обрывистым берегом и засыпает.
Моя утица пытается еще пару раз подозвать к себе задремавшего кавалера, но поняв, что все бесполезно, начинает громко плескаться, изредка покрякивая. Ее шумный утренний моцион привлекает небольшую стайку чирков-свистунков, которые дружно плюхаются рядом с Машкой и как заводные расписные игрушки начинают гоняться друг за дружкой.
Следом за ними прилетает селезень и без облета подсаживается к утке. Я взвожу курок одностволки, медленно высовываю вороненый ствол в амбразуру шалаша, беру селезня на мушку, но он слишком близко к Машке, на одной с ней линии.
Дремавший у противоположного берега кавалер, увидев конкурента, взмывает в воздух и вскоре приводняется в нескольких метрах от парочки. Раскат ружейного выстрела поднимает испуганных уток в небо, а на потревоженной глади остается лежать недоверчивый красавец. Переламываю ствол, вытаскиваю стреляную гильзу, выдуваю сизый кисловатый дымок. Кайф! Охотиться со старой курковой одностволкой — непередаваемое удовольствие.
Охота состоялась — пора домой. Фото автора.
Восток озаряется золотом. Солнечный диск еще не показывается над горизонтом, а птичья братия, предчувствуя тепло, уже гомонит на все лады. Стайки разномастной утки поднимаются над разливом и словно комары-толкуны в теплый погожий вечерок роятся у воды. Журавли курлыкают на дальнем болоте, и их брачные песни разносятся по всей округе.
Стайка гуменников из пяти птиц поднимается с воды и летит на зеленя, находящиеся за разливом. Я внимательно слежу за их полетом. Через мгновение грохочут выстрелы. Один, два… пять… Ни один не пострадал!
Из созерцательной нирваны меня выводит Машкина осадка. Я отрываю взгляд от удаляющихся гусей и вижу пару селезней, которые, почти касаясь крыльями воды и обгоняя друг друга, летят на меня. Машка дает осадку, но ухажеры, плюхаются под берегом, в метре от шалаша. Я приподнимаюсь на стуле, чтобы видеть крякашей, а они в тот же миг бросаются к моей ассистентке.
Соблазн взять двух птиц одним выстрелом велик, но, вспомнив старую поговорку, я кладу одну и этим красивым выстрелом ставлю точку в утренней зорьке, хотя она только-только разгорается, золотя ярким светом русые, с проседью инея травы. Зарождается новый день, новая жизнь, и я благодарю судьбу и Бога, что стал свидетелем этого таинства…
