Фото Сергея Тишкевича
На небольшой высоте вертолет пролетал над северной тайгой. Через сквозистые кроны сосен на белом фоне мха можно было рассмотреть темно-коричневые шапки боровиков. В других борах просматривались колонии подосиновиков. Внезапно взору открылась темная гладь воды. Это было Каменное озеро – цель нашего путешествия. Совершив круг, вертолет опустился на лужайку в ста метрах от озера.
Конец августа в Карелии – уже осень, и вода в озерах становится темной, хотя лучи солнца еще обманчиво теплы. Северная осень – что может быть прекрасней. На лодке мы переплывали на противоположную сторону озера к истоку реки Каменки, вернее, река вытекала из озера, подобно Ангаре из Байкала или Неве из Ладожского озера. По пути нам встретился рыбак, дремавший на солнце. Дно его лодки покрывали окуни, размеры некоторых из них переваливали за килограмм.
Показалось каменное дно, хотя до берега не менее полутора километров. Это была луда – каменистая гряда, вырастающая из глубины, подводный остров. В жаркие летние дни крупный донный окунь огромными стаями устремляется к лудам. Начинается жор. Обычной поплавочной удочкой на червя ловят на Севере этого окуня.
– Как клев, сержант, – спросил один из наших.
От неожиданности рыбак встрепенулся, пытаясь встать «во фрунт», и отчеканил:
– Так точно, очень хорошо.
Все рассмеялись:
– А почему не «Застава в ружье!»?
– Не по уставу, я дневальный по кухне, – отвечал находчивый сержант.
– Ну, задание по рыбе ты выполнил.
Да, мы находились около финской границы. Места здесь глухие и редко посещаемые людьми.
Каменка по узкому, высоченному каньону из гранита вырывалась из озера могучим порогом, переходя в плес, затем снова бурным потоком кидалась вниз. Плыть по ней на десантной резиновой лодке, особенно впервые, занятие весьма своеобразное. Но проводник мой казался равнодушным, изредка подворачивая веслом, чтобы обойти крупные валуны. Это успокаивало.
– Сначала сетки бросим, потом покидаем, – сказал он.
Оставив на берегу лодку, мы отправились назад в лагерь пешком. На первом же плесе проводник, которого звали Михалычем, сказал:
– Здесь.
С нескрываемой иронией Михалыч рассматривал мой спиннинг с безынерционной катушкой и блестящие блесны.
– Не, больно яркие, вот какую надо, – показал он колебалку на своем коротеньком алюминиевом спиннинге.
Блесна была из меди, давно нечищеная, с зеленоватыми пятнами.
– Михалыч, не смеши.
– Ну, ладно, – усмехнулся тот.
Он первым забросил блесну на середину омута. Сделал несколько вращений скрипучей «Киевской» катушкой и рванул на себя удилище. Сильная рыба забилась на леске. Через мгновение рыбина свечой выпрыгнула вверх, поднимая столб брызг, и, сделав кульбит, плашмя упала в воду. Леска провисла, а разочарованный Михалыч едва выдохнул, с отчаянием произнес:
– Ушла.
Омут был небольшим, рыбина наделала шуму и, очевидно, поэтому наши забросы больше не давали результатов.
– Пойдем дальше, – сказал Михалыч, сворачивая снасть, и через мгновение резко дернул спиннинг.
От неожиданности он крякнул, но тут же мобилизовался, что было видно по его сосредоточенному лицу, и спокойно продолжил вываживание. Подведя рыбу к берегу, он зашел в воду, затем каким-то неуловимым движением выхватил добычу и, держа ее правой рукой за хвост, торжественно поднял над собой.
Превосходство местной снасти теперь стало для меня непререкаемым.
Несколько позже, общаясь с рыбаками Карелии, мне удавалось видеть еще более «совершенные» изобретения. В Муезерке, что неподалеку от мест нашего лова, все рыбаки пользовались в те времена консервной банкой для заброса блесны. Да что лукавить, ведь так и от инспектора проще открутиться.
В пойманной кумже было не менее шести килограммов. Внешне она почти не отличалась от семги, имея только более темную окраску и выделяющиеся на теле оранжево-багровые пятна. Вот то, ради чего мы стремились сюда, вот то, о чем рыбацкая душа будет грезить всю оставшуюся жизнь.
Солнечные дни уходящего лета сменились дождливой сырой осенью с обычной для этих мест погодой. С некоторой грустью мы сворачивали наш лагерь.
Михалыч, по обычаю, делил пойманную рыбу среди рыбаков. К нашему удивлению, себе он оставил только одну рыбину – метровую щуку. Кстати, примерно такого же размера была одна из кумж. На наши расспросы по поводу неравноценного расклада он отвечал:
– Не, щука самая рыба, она здесь на хариусе нагулялась, жирней красной рыбы.
Он не лукавил. В Карелии, как я замечал и раньше, красной рыбе предпочитают леща и окуня, и ту же семгу солят в одной бочке с другой рыбой. Впрочем, как груздям и белым грибам предпочитают волнушек и серушек…
