Как так случается, что чужие места, в которых ты и не родился и не рос, становятся вдруг близкими сердцу? Где проходит та невидимая черта, зайдя за которую, мы навеки прикипаем к тому, с чем никогда не были связаны? И как больно бывает, если эта связь рвется…
Фото автора
С ночи образовался сильный заморозок. Поутру иней побелил траву и деревья. Замерзли лужи и небольшие прудки, даже быстрые речки подернулись по берегам молодым ледком. В прозрачном воздухе висит тишина. Над холмами в чистом небе поднимается, разгораясь, солнце. Ростовская степь серебрится, играет бликами в его ярких лучах.
Мы с товарищем собираемся на охоту. Душа поет в предвкушении праздника! Перво-наперво жмем друг другу руки, что смогли, выбрались, несмотря на жизненные перипетии, в эти края, ставшие уже почти родными. Где-то далеко теперь бурлит, клокочет в бесконечном водовороте забот и проблем суетливая городская жизнь. Мелькают, проносятся мимо лица людей, улицы, проспекты, квартиры, дома, машины…
Все бежит куда-то, торопится, вертится шестеренками в замысловатом, грохочущем чреве большого города. И сам порой чувствуешь, что вроде и дело делаешь, рук не покладая… Но дело-то пустое, бессмысленное, каких уже не одну сотню переделал, и следа они после себя никакого не оставили. И, пропуская через себя весь этот жизненный сор, тяжелеешь накопленным балластом, пронзительно ощущая, как уже начинаешь стареть…
А здесь все, как всегда, как и много лет назад. Ничего не меняется. Бескрайняя степь колышется на ветру седым ковылем, лениво вздымается покатыми взгорьями, изрезанными оврагами и известковыми осыпями, и снова медленно, как набирающая ход волна, опускается в поймы речушек и каналов, утопающих в желтом море высокого камыша. Тот тут, то там видны зеленые заплатки озимых, белесая стерня сжатой пшеницы и чернозем свежей пашни, холмики сурчиных нор. Змейкой тянутся по логам заросли серебристого лоха, кустов боярышника и барбариса. Маня охотника, чернеют колючие шары терновника с сизыми россыпями костянки.
В низине, у высокой стены камыша, мы пускаем собак. Сухие стебли тихо шелестят, перешептываются, кивают желтыми метелками под дуновением легкого ветерка. Залезешь ненароком в такие дебри — семь потов сойдет, да и вернешься ни с чем. Эти камышовые заросли — дом родной для фазанов. Ни человек, ни хищник не смогут незаметно подобраться к отдыхающей на дневке птице. Но сейчас утро, и фазаны выходят на кормежку в бурьяны. Тут-то мы и хотим их отыскать. Наши легавые, драт с курцем, рыщут кромкой камыша, прочесывая некось и ныряя время от времени в заросли. Работают хорошо, азартно, и мы быстро находим первую дичь.
С хрипловатым металлическим клекотом из куртины травостоя взметнулся свечкой расписной красавец петух. Сколько их видел и пострелял, а каждый раз не оторвать глаз от этого чуда. Яркое оперенье горит и переливается на солнце оранжевым, фиолетовым, красным; белый ошейник опоясал сине-зеленую шею, струится сзади шлейфом длинный нарядный хвост. Не дичь, а жар-птица!
Коля оказался ближе к фазану, и я уступаю ему выстрел. Петух, настигнутый дробью, роняет перо и тяжелым кулем падает в камыш. Собаки наперегонки бросились подать птицу. Первой отыскала фазана моя Цуна. Нерасторопный, но смекалистый Филя попытался, было, отнять у нее добычу, но куда там… С фазаном в пасти, прижав уши и косясь на своего преследователя, словно лиса, умыкнувшая из деревни курицу, мадам заложила дугу вдоль камыша и дала такого стрекача, что дратхаар безнадежно отстал от нее еще в самом начале спринта.
Хохоча до слез, посвистывая и улюлюкая, мы наблюдаем за этой забавной гонкой, каждый подбадривая своего питомца. В итоге фазан, конечно, достался Коле. Приняв у Цуны птицу, я передал ее согнувшемуся от смеха товарищу.
Легаши сработали еще несколько птиц, но никто из нас не стрелял — все поднявшиеся на крыло птицы оказались фазанками. Камыши остаются позади, и мы топаем через степь к виднеющейся вдали гряде тернов. Когда-то мы неплохо там поохотились и надеемся, что и сегодня нам тоже повезет. По пути находим куропаток и, взяв по птице, оставляем в покое выводок.
Вон и терновники — сплелись в густой клубок, ощетинились тысячами колючек. Хорошо помнит собачья шкура их острые шипы. Но наши четвероногие помощники найдут прореху и в такой глухой обороне. Цуна обходит терн по краю и, приметив едва заметную брешь в живой изгороди, сжавшись, протискивается внутрь куста. Там чуть-чуть посвободнее, и курцхаар проворно лавирует между острых, цепких ветвей.
Но, как ни старайся, терны все равно соберут свою дань. Через пару дней под глазами легавых появятся кровавые подтеки, нос будет расцарапан до мяса, паха изодраны, наколоты лапы. Что поделаешь, такая она, охота на фазана…
В глубине терна я уже не вижу собаку, лишь иногда в прогале мелькнет белесое с темным крапом пятно. Но вот запищал бипер — легавая стала по птице. Помня, какой фазан любитель побегать, спешу к дальнему краю тернов. Бипер то заработает, то смолкнет — бежит фазан, бежит, а курцхаар его дорабатывает! Зашуршала сухая трава рядом с терновником, закачались былинки. Вот ты где, шельмец! «А ну-ка, Цуна, давай вперед!»
Ругаясь на охотника и собаку, с громким хлопаньем крыльев здоровый петушина взмывает вверх всего в нескольких метрах от меня. Эх, как хочется лупануть прямо сейчас! Но нельзя спешить — разобьешь дичь. Я унял волнение, сажаю на мушку чудо-птицу. Фазан летит медленно, грузно.
Еще немножко, еще чуть-чуть, и можно будет стрелять! Все — пора! Ударил «семеркой» с нижнего ствола. Готов! Бит чисто! Цуна аккуратно подает. Вот он, первый ростовский трофей этого года. Увесистый, ладный, пестрит щегольским нарядом. До чего же хорош, красавец!
В обед в заброшенном саду устраиваем привал. Уже порядком побили ноги по холмам и балкам, да и постреляли неплохо. Охотку, как говорится, сбили.
Как же хорошо сбросить на землю потяжелевший от дичи рюкзак и упасть в сухую душистую траву, дав ногам долгожданный отдых! Достаем термоса, бутерброды. Нет ничего вкуснее на свете докторской колбаски под чаек на свежем воздухе после удачной охоты! Собаки устроились рядом, украдкой следят за нашей трапезой. Вдруг что перепадет?
Солнце зависло в зените и припекает, почти как летом. В лазури неба чертит белую полоску далекий самолет. День сегодня выдался погожий и тихий. Мы развалились под кургузыми деревцами, травим байки, вспоминаем прошлые охоты и строим планы на будущее. Отдыхаем, кайфуем.
Спешить нам некуда, и, кажется, само Время, потакая нам, замедлило свой ход. Впереди ждет несколько дней охоты и ничего более. От мысли, что наконец-то можно расслабиться и никто ничего от тебя не хочет, в душе поселяются покой и умиротворение.
И так хочется остановить это мгновение, чтобы хорошенько его рассмотреть, запомнить и отложить на года в памяти. Ведь, как ни крути, а из этих кусочков счастья, как кирпичик к кирпичику, складывается наша жизнь. Нет, не та, что как песок сквозь пальцы, течет день за днем, не оставляя за собой и следа, а та, оглянувшись на которую через годы, мы вспомним с любовью и благодарностью…
Но жизнь не остановить, она идет своим чередом. «Эй, Димон, чего размечтался?! Пошли, чесанем вон тот симпатичный ложок!» — окликнул меня Коля, указывая на подножие холма, где пожелтевшие кроны дубов высились над хитросплетением корявых ветвей шиповника, лоха и боярки.
«Да, место, похоже, действительно хорошее. Фазан точно должен там быть», — оторвавшись от раздумий, соглашаюсь я с товарищем, вставая. Собаки, заметив перемены, поскуливая, засуетились у наших ног. Закинув за плечи ружья, мы потопали вниз по склону…
