— А вы знаете, Гагик Самсонович, что человеку, воспитывающему легавую собаку, отпуск положен в августе? — Да, знаю, — не моргнув глазом, ответил мне заместитель директора по кадрам и правовому обеспечению. — Всем легашатникам, кроме главных геологов. В каждой шутке, видимо, есть своя доля везения, или так удачно складывался рабочий цикл, что лет пятнадцать никто не посягал на мое «законное право». Даже директор, согласуя в очередной раз летний отпуск, лишь иногда, хмуря бровь, изрекал: «Смотри у меня, на патроны не заработаешь!»
Фото автора.
И вот нежными вибрациями голоса Ирины Богушевской, сквозь шорох шин и гул мотора звучит увертюра дороги.
Шарахаются в стороны от шоссе и убегают назад карельские сосновые боры, перемежаемые болотами; мелькают вологодские поля и костромские леса. Вперед!
Туда, где ждут нас туманные утренние луга в пойме Вятки, напоенные теплой росой, что алмазной крошкой сверкает в лучах рассветного солнца на стрелах осоки, резной кайме листьев шиповника и в тонких сетях паутины.
Туда, где дивный август вложил в свой калейдоскоп ворох незабываемых впечатлений, ярких мгновений охотничьих удач и разочарований, что годами, не тускнея, хранятся в памяти…
Первым делом мы, конечно, проверяем дупелей, хотя найти в конце июля — начале августа выкошенный луг или поле с отавой в последние годы большая удача.
Но вот слева от размокшей полевой дороги, ведущей на дальние карты, куда сейчас и на внедорожнике соваться страшновато (уж больно далеко идти за трактором), видна полоска скошенного луга, с разбросанными по нему скатками сена.
Хельда будоражит сонную округу неистовым радостно-скандальным лаем.
Для кого-то просто маленькая птичка, а для кого-то настоящий трофей. Фото автора.
— Ну что ты копаешься? Пошли скорее! Лежать! И тихо, молчи! — сдерживаю собаку и свой явно участившийся пульс…
Отбросив сомнения (сколько раз сюда прежде захаживали, а все без толку!), пускаю дратхаарку:
— Вперед! — команда производит эффект спущенной тетивы, «оборзевшая» легавая стрелой срывается с места и широченными зигзагами за минуту пролетает всю полосу изумрудной отавы.
— Ну, Хельда, так мы вряд ли кого найдем. Пробежалась — теперь будем вспоминать челнок. Здесь тебе не бескрайняя тундра…
А может, и вправду это поле пустое? Однажды моя старшая собака Хильда неспешной рысью прошла длинную луговину насквозь, по прямой линии.
— Нет, так дупеля не ищут! — взяв дратхаарку на корду, я добросовестно прочелночил с ней вместе полкилометра, и тут своенравная сука демонстративно уселась посередине, взглядом красноречиво выражая полнейшее нежелание продолжать бессмысленное занятие: мол, как, старый дурень, ты убедился наконец, что нет здесь никого?
За первым, вероятно пустым, участком, где Хельда, как стелющийся над полем ужас, порождение Хелльстада, вместе с росой должна была бы смести на своем пути все живое, нашему взору открылись еще два прокоса, невидимые издали за стеной высокой травы на меже и зарослями ивняка вдоль мелиоративных канав.
Слабый ветерок потянул в спину, поэтому топаем по краю скошенной полосы на дальний конец луга.
Там запускаю давно порывающуюся сбежать от ноги Хелльстадину (вот как ее нужно было назвать!) в поиск против ветра, заворачивая свистком на очередную параллель.
В мокрой низине резвая собачка сбавляет ход и, укорачивая челнок, замирает над отавой с высоко поднятой головой, вытянувшись в струнку.
Неужели есть птица? Осторожно приближаюсь к собаке, унимая волнение, и тут она делает несколько неуверенных шагов вперед, утыкается мордой в траву, мечется вправо-влево, затем раскручивает спираль вокруг свежей сидки, но увы! Долгоносики, изрядно здесь натоптав, успели откочевать на другое поле…
— Да, Хельда, нюх у тебя отменный, а вот мозгов в точеной шоколадной головке чуточку не хватает, чтобы с ходу отличить сидку от птицы. Пойдем на третью карту, попытаем счастье!
На последнем кошеном клочке луга, зажатом между массивом леса и широкой полосой некоси, Хельда, воткнувшись в полную воды тракторную колею, стала вдумчиво «рыть носом» отаву. Похоже, здесь они и притаились!
Догадка подтвердилась: напряженная стойка Хельды с низко опущенной головой указывала на близость птицы. Поравнявшись с собачкой, даю команду:
Дратхаары обладают неповторимой стойкой. Фото автора.
— Вперед! Давай поднимай его!
Шаг, другой — и молодой дупель, вспорхнувший в полутора метрах, низко летит над отавой. Эх, жаль! Не увидит он Африку! Нажимаю на спуск.
— Стоять! — торможу я собаку, сунувшуюся за упавшей птицей.
— Наверняка, тут еще есть!
И точно. От нашей перебранки впереди, метрах в пятнадцати, поднимается второй кулик. Достаем и его. Теперь будем собирать.
В поле, над которым витал запах птицы, Хельда больше не носится сумасшедшим галопом. Она рыскает короткими зигзагами особенно тщательно; иногда, распутывая следы низом, обыскивает ложбины, где в лужицах блестит вода. Еще стойка!
На этот раз дупель взлетает подальше, уходя поперек луговины с плавным подъемом — привычная кроссовая мишень. От звука выстрела метрах в двадцати с недовольным кряхтением срывается второй, явно видавший виды старый дупель, закладывая крутой вираж с резким подъемом в сторону леса.
Выстрел навскидку звучит салютом; стреляный кулик виляет из стороны в сторону, будто отряхиваясь от бекасинника, и, набрав эшелон, улетает на «дальний кордон».
Отыскав дупелька, сбитого первым выстрелом, мы продолжаем прочесывать «урожайную» карту. И не зря. Еще два долгоносика отягощают ягдташ и нашу совесть. Достаточно на сегодня.
В последнее время мы особо не усердствуем, больше двух десятков дупелей за сезон не берем: жалею я эту уникальную птаху, которая осенью, залив «полные баки» жиром, отправляется в беспосадочный перелет через Средиземное море и Высокий Атлас. Цель достигнута.
Хельда, хоть и не блистала, навыки вспомнила, ни одной птицы не спорола и битых всех нашла…
В тех же самых угодьях, вдоль канав, в островках некосей, а то и прямо посреди поля можно наступить на дремлющего черныша или поднять выводок молодняка, и с пятого августа мы переключаемся в основном на тетеревов…
Густое разнотравье некошеных лугов — это не отава, здесь карьером не поносишься. Стараюсь не упустить Хельду — она шуршит где-то рядом — из виду, ориентируясь по шевелению стеблей.
Вот на участке с полеглой местами травой, вблизи заросшей кустарником канавы, дратхаарка начинает выписывать причудливые петли, вынюхивая свежий тетеревиный, судя по стилю работы, след, и вскоре замирает в стойке.
Только успеваю подойти метров на пять к собачке, как из спутанной травы с треском выдирается матерый петух.
К полудню охоту с легавыми собакими следует заканчивать. Собака должна отдохнуть и переждать жару. Фото автора.
Одновременно от шума, учиненного сорвавшимся тетеревом, поднимается коростель и летит в противоположную сторону. Выстрел! Черныш с обрубленными крыльями, фаршированный девяткой, гулко стукается о землю.
С разворота на сто двадцать градусов успеваю чиркнуть кончиками стволов по коростелю. Дуплет! Что ж, приятно сознавать, что не совсем уж зря жег патроны на стенде. И почему синхронный дуплет называют спортивным, а последовательный охотничьим? На охоте чаще случается, что обе цели вылетают сразу…
Однажды мы искали тетеревиные выводки на поле, уже поросшем молодым сосняком, с частоколом березняка по краям смешанного леса. Я держал собачку практически у ноги, давая пробежаться лишь на открытых полянах.
Обошли по периметру все опушки, несколько раз пересекли поле галсами, пока Хельда в дальнем углу не причуяла наконец плотно затаившихся в густой траве тетеревят. Первыми почти из-под носа собаки вылетели три тетеревенка.
Пока я высматривал петушка с едва пробившимися черными перышками, они почти скрылись в листве молодых березок, и результата выстрела с поправкой на ход не было видно. Едва я успел сделать шаг, как из-под ноги свечкой поднялся еще один тетеревенок и сел на ветку.
Хельда залилась басовитым лаем, танцуя вокруг березки, где расселся, свесив голову и не собираясь улетать, любопытный птенец. И что тут делать!
Для закрепления полезного навыка пришлось взять грех на душу и, пятясь, отойти назад и пристрелить тетеревенка.
— На, понюхай свою добычу и поищи вон там такого же!
Через пару минут из кустов показалась дратхаарская морда с потрепанным тетеревенком в пасти: мол, прости, оказал сопротивление при задержании…
Заключительным аккордом звучала канонада в день открытия утиной охоты. Мы приехали на луга в четыре утра, но, как оказалось, слишком поздно. По берегам извилистых русел, стариц Вятки, из высоченной растительности, окутанной туманом, то тут, то там торчали стволы полуавтоматов.
Бессобачная охотничья братия праздновала открытие осеннего сезона, похоже, еще с вечера, и почти всех уток уже разогнали.
— Пойдем-ка отсюда, пока нас самих не подстрелили. Лучше завтра подранков соберем, что от профсоюза достанутся.
Осознав свой просчет, мы побрели вдоль одной из проток обратно к машине. И тут я краем глаза заметил крякву, которая в шлейфе брызг, будто гидросамолет, разбежалась на взлет с широкого зеркального плеса. Вскинул ружье. Заряд настиг птицу над противоположным берегом.
Она будто зависла в воздухе и, недвижно распахнув крылья и опрокинувшись на спину, отвесно упала в траву.
Что ж, ради таких моментов стоит и недоспать, и промокнуть до нитки, искупавшись в росе… И пока мои руки еще держат ультралегкую «Беретту», а Хельду несут по лугам и полям ее быстрые ноги, август не скажет нам: «Не печалься, не плачь, забудь!»
