В восьмидесятые годы теперь уже прошлого века занесло нашу молодую семью в Южное Забайкалье. «Пожить немного» растянулось на тридцать лет, о чем мы нисколько не жалеем.
Фото Игоря Маврина.
Любовь к лесу мне привил отец, заядлый рыбак, харюзятник, исходивший вдоль и поперек многие уральские речки.
Он водил нас, детей, за грибами, березовым соком, и я помню, как мы жарили у зимнего костра сало и хлеб, пили горячий чай из термоса, как папа часто приносил с рыбалки подарки «от зайчика».
Когда мы стали старше, начались туристические походы, было много экспедиций с биологами и геологами-полевиками.
Любовь к природе в дальнейшем вылилась в многолетнюю работу в Сохондинском заповеднике.
Надо отметить, что выросла я на книгах Астафьева (тогда еще в моде были писатели-деревенщики), поэтому на фоне уральского антропогена мечталось о жизни на воле, о вкусном, свежем воздухе, натуральных продуктах, тайге рядом с домом, здоровой физической активности, хорошей воде, русской баньке…
Начиналась перестройка. Мы с мужем по складу не бизнесмены, поэтому наша молодая семья без особых раздумий поехала за мечтой назад к Природе, когда пришло приглашение на работу в заповеднике в Южном Забайкалье, на кордон рядом с удаленным от цивилизации селом Букукун.
Фото Игоря Маврина.
Южное Забайкалье для меня — Северная Монголия. Здесь, по поверьям, любил охотиться Чингисхан (ведь место его рождения предположительно в ста километрах от Букукуна). В некоторых селах Кыринского района до границы пять километров. В этих местах больше степей, чем горной тайги.
Лес начинается примерно на шестидесятом километре по дороге от райцентра в Букукун — за селом Шумунда. Названия сел в тех местах бурятские, тунгусские, монгольские (казаки появились в Кыринском районе лишь в первой трети XVIII века в помощь аборигенному населению по охране российской границы).
Так, река Букукун, несущая свои воды в Монголию, до границы с которой от села Букукун 25 километров, становится там Буххэн-Голом. Названия сел — Алтан, Билютуй, Тарбальджей, Былыра… А название озера возле Алтана и не выговорить — Чиндагатай!
Вспоминается рассказ приезжего сотрудника, окончившего техникум в Казахстане и мечтавшего о работе в лесном заповеднике. «Еду я от Читы на юг, еду, — говорил он, — кругом все степи да степи. Подъехали к райцентру, к Кыре, — степи, едем дальше в Букукун — степи… Куда же я еду? Где лес?»
Интересно, что тот лиственничный и светлый лес местное население называет тайгой. В моем понимании тайга —это что-то темное, непроходимое, с хвойными деревьями — елями, пихтами,. Здесь же растет лиственничник, встречаются березы и изредка сосняки. Не лес, а парк какой-то, думалось мне, знакомой больше с уральской тайгой.
Но когда однажды мы шли вдоль реки с биологами на Агуцакане и за нашими спинами вдруг рявкнул медведь, я с испугу побежала впереди всех и начала приговаривать: «Да, да, тайга, тайга!» Ближе к верхнему лесному поясу начинаются кедрачи, можно встретить и пихты, но лес все равно светлый и даже праздничный. Если, конечно, не брать во внимание горельник.
В Забайкалье и соседних районах участились случаи выхода косолапых к населенным пунктам. Фото Игоря Маврина.
Букукун, по одной из версий, переводится как «место, богатое зверем». Не хочется цитировать А. Черкасова, отрывки из его «Записок сибирского охотника», но косуль в тех местах действительно «как тараканов».
Иногда они, видимо, спасаясь от волков, забегают прямо в огороды к людям. Мне, ни разу не охотнику, бывшему жителю большого города, приходилось привыкать к суровым таежным реалиям. Конечно, я старалась не смотреть, как разделывают косулю, но если вы не вегетарианец, а мясо в доме закончилось, то выбора у вас как жителя «ненаселенки» нет (в лесу отсутствуют гипермаркеты).
В общем, питались в основном диким мясом. Надо отметить, что это были первые годы перестройки, страна жила тяжело, и всем было не до сентиментальностей. Я же, вспоминая рассказы сибирских писателей, ходила по установленному мужем путику и помогала собирать мерзлых зайцев. У мужа хватало других дел, ведь мы только переехали в деревню, и бывшему городскому жителю всю эту науку приходилось осваивать с азов.
В окрестностях Букукуна водятся и другие звери: изюбри, лоси, волки, лисы, енотовидки, белки, соболь, кабаны. Из куньих — солонгой, горностай, «уничтожитель» кур хорек (однажды извел у нас все куриное поголовье, больше 20 штук). Реже встречаются норка, рысь, росомаха. Кабанов я боялась, наслушавшись про секачей.
Однажды, встретив несколько особей возле ручья Дорожный, закричала испуганно чушкам (так называют их местные жители): «Кыш, кыш отсюда!» Звери меня не боялись, ведь я ходила в лес без оружия. Косули останавливались и разглядывали с любопытством. Букукунские охотники рассказы о моих встречах со зверьем слушали с повышенным интересом, хотя и с улыбкой.
А однажды недалеко от дома, в ручье Кривом, я столкнулась с изюбрем во время рева. До сих пор помню потрясение от вида лесного гиганта: вот это мощь! Изюбрь долго смотрел на меня, видимо, пытаясь понять, что я за зверь такой. Минут пять мы разглядывали друг друга, потом мне это надоело, и я стала вытаскивать фотоаппарат.
Понятное дело, благородный олень сразу убежал. Самой же памятной для меня стала встреча с молодым волком. Он наблюдал за мной из-за кустов, и его взгляд запечатлелся в моем мозгу навсегда; в нем было и любопытство, и настороженность, и что-то еще «волчье», но не было злобы и агрессии…
Дзерен во время миграций периодически совершает набеги с Восточного аймака Монголии на территорию Кыринского района Забайкальского края, попадая затем в охранную зону Сохондинского заповедника. Фото Игоря Маврина.
А еще в этих местах много белки, лисиц, особенно в последние годы, но зайцы вымерли от эпизоотии. Прошлой зимой рядом с домами бегали и соболи — настолько увеличилась его численность.
Видимо, положительно сказывается потепление климата, засушливый климат меняется на гумидный, влажный, и зимы стали, как называют их местные жители, сиротскими. Действительно, где это видано, чтобы суслики носились всю зиму по поселку.
Однажды муж поехал на мотоцикле на реку за водой. Сделал одну ходку, а во время второй увидел, как кто-то бултыхается в проруби да его разглядывает. Сначала муж подумал, что это крупная рыба, и уже было собрался домой за рыболовными снастями, как вдруг из проруби с громким фырканьем вынырнула выдра.
Вскоре и мы с внуком подоспели полюбоваться на чудесного гостя. Он показался нам очень грациозным и любопытным. У него была милая мордочка, нежная шерстка, которая серебрилась в толще воды, и мне сразу вспомнился местный грызун из семейства слепышовых — цокор. Казалось бы, подземный житель, но какая у него нежная, густая и пушистая шерстка.
В кризисные перестроечные годы в районе порядком истребили кабаргу. Ее струя, которую активно скупали заезжие китайцы, для многих оказалась единственным источником дохода. Да и добывать кабаргу можно было круглый год, в отличие от пушнины.
Колхозы были большей частью ликвидированы, села и деревни приходили в упадок, и бывшие крестьяне массово обратили свой взор в сторону леса. Близлежащие угодья быстро опустели, и тогда люди начали «осваивать» заповедную территорию. Сотрудники заповедника, можно сказать, не вылезали из патрулей.
Петли снимали сотнями, если не тысячами. В деревнях, по рассказам местных жителей, не осталось кроватей с панцирными сетками — всеу шли на изготовление петель. Проблема усугублялась еще тем, что на обловленных участках петли часто не снимались.
И до сих пор нет-нет да натыкаются на старые брошенные путики и люди, и звери. В итоге в угодьях, где встреча с кабаргой была обыденной, она исчезла совсем. Правда, в последние годы ее численность стала понемногу восстанавливаться.
Медведи в букукунских окрестностях всегда были спокойными и сытыми. Иначе я не ходила бы одна по лесам в радиусе тридцать километров. За время нашей жизни в Букукуне помню всего два случая с шатунами, которые выходили в поселок от бескормицы, когда не уродился кедровый орех и не было ягод. Медведи давили коров.
За неделю до того, как первого шатуна застрелили на «добытой» им корове, он приходил ночью в нашу баню, искорежил пузырек, выпил шампунь и съел мыло. По этому поводу бывший териолог заповедника шутил: «Наверное, лежал потом и мыльные пузыри в кустах пускал».
Баня почему-то была построена заповедником далеко от кордона, и я всегда боялась одна ходить, ведь обычно мылись вечером, часто идти приходилось при штормовом ветре, сильном морозе или в темноте, и я каждый раз ругала директора.
Палеонтологи Уральского и Дальневосточного отделения РАН обнаружили останки гигантской белки-летяги (размах ее лап может достигать 1,5 метра). Данный вид белок (Petaurista) обитал в пещерах Дальнего Востока 30–50 тыс. лет назад. Считается, что в это же время появились люди — homo sapiens. Главную находку —
зубы — обнаружили в отложениях Тетюхинской и Сухой пещер. В теплые периоды белки-летяги продвигались на север. Тогда таежный лес был доминирующим типом растительности, который обеспечивал среду обитания для гигантских летяг. Это была самая северная популяция, а условия ее жизни, предполагают ученые, были близки среде обитания современной китайской гигантской летяги. Фото Игоря Маврина.
Второй шатун пришел в декабре, забрался в стайку и задавил там корову у восьмидесятилетней бабушки-бурятки. Бабушка постукала убитого мишку палочкой: «Зачем ты мою коровку задавил?»
Осень и начало зимы 2019 года удивили всех нашествием в Букукун шатунов — «мигрантов» с пожарищ. Мы уже в селе не жили и боевые сводки читали в СМИ. Увы, не обошлось без человеческих жертв. Медведи нападали на чабанские стоянки и даже заходили в села.
В заключение хочу затронуть важную тему современности — экологическое воспитание, которое в последние годы смещает ориентиры в ненужную сторону. Homo urbanus очень далеко ушел от дикой природы.
Стоит ли говорить про жителей мегаполисов, если даже сотрудники отдела экопросвещения пишут на своем сайте, что «рысь пришла полакомиться на кордон», вместо того чтобы дать объективную информацию.
Теперь таежные новости преподносятся как сплошные «чудеса» и «мимими». А между прочим, рысь и к нам приходила зимой, причем она залезла в конуру к собаке, и мы едва отбили от нее Топа. А вот щенка букукунского тракториста защитить не смогли, и рысь прямо во дворе дома отгрызла у него голову.
Не буду спорить, природу нужно любить. Как и животных. Однако сегодня любовь к ним выливается в мимимишность, которая доходит до крайностей, в результате чего городские дети начинают думать, что звери — это герои диснеевских мультфильмов. Так, этим летом десятилетний мальчик в Сочи зашел в клетку к медведю, о чем писали многие СМИ.
Но ведь в действительности жизнь в дикой природе — это всегда борьба за выживание, и там нет места добру или злу. Не хочется прибегать к таким крайним определениям, как «зоошиза», но когда один «добрый» мужчина начал прошлой осенью подкармливать шатунов близ Читы, другим словом его действия никак не назовешь.
Выдра настолько азартный охотник, что порой ловит рыбы больше, чем может съесть. Фото Игоря Маврина.
Приведу свежий пример из жизни букукунцев. Раньше возле села волки не нападали на скот — численность этого зверя регулировали охотоведы. Но современная политика неумной и неоправданной жалости к хищникам отразилась на их поведении, а соответственно, и на их численности.
Совсем недавно, еще до наступления зимы, был съеден волками бычок в четырех километрах от Букукуна. И хотя скот в тех местах — основной источник дохода местных жителей, им пришлось забивать всю скотину, ведь нет гарантии, что волки не съедят остальных коров. А что если они начнут нападать на людей? И что будет, когда прижмут морозы под сорок градусов?
