Моя маленькая охота

Несколько лет назад я организовал в Елецком уезде небольшую охоту из собак породы знаменитого в то время Соловья Буцкого и частью из собак В.В. Карцева. В этом году я переселился в Липецкий уезд, где продолжаю ружейную охоту с гончими на более или менее правильных основаниях, имея пять-шесть ружейников в моём распоряжении и две своры борзых собак.

В предлагаемом очерке я постараюсь познакомить читателя с организацией моей маленькой охоты, с местами Липецкого уезда и с результатами охоты, полагая небесполезным поделиться сведениями, интересными охотникам, ввиду того особенно, что районы охоты все уменьшаются и охота становится с каждым годом хуже.

Переехав в Липецкий уезд, я имел всего три смычка гончих, великолепных зверогонов и вполне испытанных гонцов. Осмотрев главные места и познакомившись с их топографией, я пришел к тому заключению, что необходимо увеличить стаю до пяти смычков, что и было мною сделано благодаря участию в охоте двух хороших охотников, В.Д. Лаврентьева и Я.А. Целиковского, увеличивших мою стаю каждый двумя гончими.

Как ни разношерстна была в первое время наша общая стая, но двух-трех проводок было достаточно для того, чтобы костромичи Лаврентьева и помесь польских Целиковского вполне подчинялись моим вожакам и стая начала очень дружно работать.

Из-за общего сбора всех собак собрали в кучу и поручили заботиться моёму почтнику Ивану Вяликову.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА

Не могу не дать хотя бы приблизительного описания этого милого человека. Представьте себе небольшого роста человека с изрытым оспой лицом, с одним глазом и вечной копной волос на голове, добавьте громадных размеров ноги, всегда изорванный костюм, подпоясанный под животом, грубый, отрывочно-хриплый голос, и вы получите приблизительный портрет моего доезжачего Вяликова, или просто Вялика, как его зовут все охотники.

У него много недостатков, как у любого человека; но неоспоримые его качества такие: непьющий и прекрасно любит собак.

В охоте участвовали кроме нас три-четыре постоянных ружейника и несколько интеллигентных охотников.

Мы отправляемся на охоту так: в маленькую тележку на дрогах, сделанную специально для охоты, запрягается одна лошадь, мой неизменный Рыжик, везущий нас, охотников-господ; затем сильная рабочая лошадь везет телегу с охотничьим обозом, т. е. корм для лошадей, овсянку и корыто для собак, провизию для людей. Гончие собаки у нас не подвозятся, а ходят за конным доезжачим на смычках до места охоты.

Охотничий поезд наш завершают два борзятника с пятью собаками на сворах. Ружейники подвозятся лишь на небольшие охоты, когда не берется много фуража и провизии, на той же обозной телеге до места охоты; но на большие охоты и на более далекое расстояние от Липецка для них прибавляется еще одна телега.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА

Ружья нашей охоты вовсе недурны и со значительным боем. Преимущественно шомпольные, тульской работы. Но между ними имеются ружья с английскими стволами старых мастеров. К числу таковых принадлежит и мой «Мортимер» 12-го калибра; моё ружье известно под названием «старухи».

Мои соохотники имеют новые ружья центрального боя от Новотного из Праги, Пипера и других; калибр всех ружей один и тот же, неизменный — 12-й.

Между нами было принято заряжать шомпольные ружья усиленным зарядом пороха, равным 1 1/4 обыкновенного, и на заряд дроби нулевой прибавлять одну картечину величиной с горошину. Результаты получаются очень хорошие как по лисицам, так и по волкам.

Проводка гончих в этом году началась 15 августа в местах, прилегающих к городу: Дикинские, Подгоринские мелочи, Студенский и городской леса.

Всего было шесть или семь проводок, и, так как молодых собак не было, стая начала работать очень удовлетворительно. С 29 августа началась уже правильная охота в Кистеневских местах, в расстоянии тридцати верст от Липецка.

Кистеневскими местами я называю общим именем целую группу лесов, лежащую близ Новой Деревни по большой Лебедянской дороге. В пятидесяти саженях от деревни мелочами начинается лес крестьян Липецкой слободы; затем непрерывно идут леса Копчинский, Вешаловский и Лубенский (леса носят названия деревень и сел по их принадлежности крестьянам).

Названные леса образуют одну общую лесную площадь, протянувшуюся примерно на восемь верст в одну сторону и имеющую поперечник двух-трех верст. Лес состоит из лиственных пород (преимущественно дубняк, березник и осинник с небольшим количеством орешника) и представляет собой не совсем правильный прямоугольник.

В лесу есть большие поляны, маленькие овраги, поросшие густым осинником и дубняком.

На расстоянии около ста-сто двух десятков сажен от этой группы лесов, параллельно поперечнику их, лежит небольшой лесок, принадлежащий Вшивским крестьянам, спускающийся тремя отвертками в большой лог. На нем, левее большой Лебедянской дороги, расположен хутор А.М. Кожина под названием Оржань, или Аржань.

Этот лог песчаный, берегами его составляют поистине лисий питомник. По логу насчитал более 12 свежих назьм (нор). Лисицы постоянно весь август и сентябрь держатся в ближайшем Вшивском лесу и перебегают в большой Кистеневский, что было мною проверено на месте и подтверждено очевидцами.

В этом году переходы из аулов, расположенных ниже усадьбы Кожина и хутора г. Шелихова, в леса Вшивский и Кистеневский были облегчены тем, что ближайшие поля были засажены картофелем.

29 августа охота наша прибыла к 12 часам дня из Липецка в Новую Деревню. Люди сварили себе кашу, лошади и собаки были немного подкормлены, и мы сами, отдохнув часа два, решили на этот день взять только один маленький Вшивский лес.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ГДМ

Гончие были заведены от главного лога со стороны, противоположной хутору Шелихова; ружейники расставились по мелочам поперечной порубки, идущей почти посреди леса. Борзятники поставлены: один на перемычку к большому лесу и второй в отвершках к главному логу.

По сигналу гончие были спущены, и не более чем через десять минут отозвались старый Заливай хриплым басом и Будило отрывистым голосом; через две минуты вся стая дружно варила по лисе, которая, описав неправильную дугу к опушке леса, быстро свернула на линию ружейников.

Первый выстрел раздался. Гон не смолкал; лиса продолжала идти в том же направлении. Второй выстрел прогремел, и стая разделилась: большая часть собак провела лису через порубку в крупный лес к большому логу, а две-три собаки гнали, заливаясь по-зрячему, матерого русака в мою сторону.

Между кустами мелькнул русак на расстоянии шагов шестьдесяти от меня, которого я и убил. Доезжачий, преследуя лису, попытался ее завернуть, отрезав от леса, но она успела ввалиться в картофельное поле и ушла в лог к норам.

Первый и второй ружейники промахнулись, погорячившись, по матерой лисе; правда, шла она полным ходом, но на весьма близком расстоянии от обоих стрелявших.

Пока вернули гончих, пришлось убить тетерева и подранить ещё одного шумового русака, который успел отделаться, запавши на гумне г. Шелихова. Этим наша охота 29 августа и закончилась.

С рассветом 30 августа охота вышла из Новой Деревни в Кистеневский большой лес. Ружейники прошли пешком, а мы отправились в тележке, так как решено было занять сначала большую поляну первого леса крестьян Липецкой слободы, а гончих набросить прямо с мелочей от Новой Деревни.

Понимая все неудобства выпуска белых собак с этой стороны, я вынужден был согласиться с мнением большинства, так как не особо хорошо знал расположение лесной площади.

Предполагалось, взяв Липецкий лес, собрать гончих у кордона и затем взять частями следующие леса. В помощь ружейникам на ту же большую поляну был взят один борзятник, тогда как другой должен был равняться по гончим опушкой.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ГДМ

Незнание местности, а потому ошибочное распоряжение нашими силами стало причиной весьма неудачной по результатам охоты, в чём мы должны были убедиться очень скоро.

Стрелки заняли позиции, окружив почти всю большую поляну, когда солнце начало появляться за горизонтом. Утро, благодаря вчерашнему дождю, было превосходным, тихим и теплым; следы вполне свежи — словом, все обещало хорошую охоту.

По сигналу доезжачего стая бросилась и скоро начала варить по русакам в мелочах, приближаясь в кустах все ближе и ближе к нам. Вдруг послышались крики Вяликова: «Атрышь, атрышь!» — и стая на несколько минут смолкла.

Не зная, что случилось, я вышел на поляну и увидел борзятника, стоящего на противоположной стороне, быстро подававшегося к правой стороне поляны. Скоро его крики улю-лю выяснили лису, которая, узрев ружейников, не постеснялась ввалиться от борзых прямо на гончих. Гончие вернули ее быстро по чаще обратно и провели в Канчинский лес.

На мой вопрос доезжающему, ехавшему далеко позади гончих, и на замечания, почему он не подоспел направить лисицу, Вяликов прехладным ответом сказал: «Барин, ведь не бросать же русака! Гончие словили, покуда что, а я уже с охотой!»

Охота наша стала ещё хуже и обиднее, потому что, проводив лису в Канчинский и Вешаловский леса, гончие подняли пару волков и грянули по ним.

Отрывистый, с жалобным оттенком гон всей стаи, работавшей превосходно это утро, заставил нас и всех ружейников моментально бросить места и переместиться в Вешаловский лес; все усилия ружейников подоспеть к гону, равно как и старания Вяликова позадержать или не выпустить волков, остались тщетными, и волки полным ходом, вывалив из последнего Лубенского леса, чистым полем перевалили в следующую лесную площадь Сатинских и других лесов, о которой я буду своевременно говорить. Потом оказалось, что борзятник, равнявшийся по гончим, довольно долго возился и затравил в это время прибылого русака.

Таким образом, не успев, как предполагалось, сомкнуть гончих у кордона и по опыту убедившись в неправильности места наброса гончих, грустно докончили эту охоту, имея в руках всего несколько взятых русаков.

Седьмого и восьмого сентября мы охотились в Мастеровом лесу и Кистеневских местах. Ввиду очень сухой и жаркой погоды приходилось охотиться только зорями, и на этот раз охота вышла часа в три пополудни из Липецка по направлению к Мастеровому лесу. Дача Мастеровая отстоит от Липецка верстах в восьми-девяти и представляет собой два леса: первый — очень крупный строевой дубняк, и второй — густые мелоча березника, осинника и дубняка.

Нам пришлось подойти к большому лесу, откуда и было решено пустить гончих. Большой лес представлял собой приблизительно игровую карту. Ружейники расставились поперек леса по небольшому овражку ближе к мелочам. Сушь была ужасная, лес очень редок и круп; было трудно ожидать найти что-нибудь в нем.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА

Прошло полчаса; отозвалась одна старая выжловка, за нею вторая, и стая погнала русака, хотя не особенно дружно. Раздался выстрел; стая продолжала гнать; на опушке крики «ух его!», потом обычное «атрышь» — и русак был второчен борзятником. Минут через десять подняли второго русака; еще выстрел — и усиленный гон прямо на меня.

Я стоял на дороге, идущей вдоль леса, и русак полным ходом переходил дорогу; первым выстрелом пришлось его подранить на расстоянии пятидесяти шагов, а положить удалось только вторым выстрелом.

Затем, пройдя весь крупный лес, ни одна гончая более не отвечала, и мы решили, не теряя времени, следовать далее к Кистеневским лесам, не пуская собак в мелкие загоны.

Борзятники шли полями, а мы, гончие с обозом — по дороге. Не сводили глаз с борзятников, которые, пройдя полями четыре версты по ровной местности, тихо приближались к большому логу хутора Оржани А.М. Кожина. Да простит нам, не желая терять из виду борзых, я пустил своего Рыжака в тележке по зеленям, держась параллельно берегу лога, тогда как борзятники Григорий и Форафонов подвигались в том же направлении логом у самого оврага на расстоянии сажен ста один от другого.

Обходя один из поперечных отвершков, идущих от большого лога, я увидел Григория, снявшего шапку и будто что-то показывающего Форафонову. Скоро подошёл второй, подаваясь быстро к первому. Я пустил всё, что было духу Рыжака к ним, и вот что мне представилось, когда я успел по зеленям обогнуть поперечный отвершок: Форафонов уже был спешен, и около него одна собака из всех сил носила по воздуху что-то большое с громадным хвостом.

В то же время Григорий с четырьмя собаками бросились в овраг, и только через несколько минут Григорий появился, высоко держа лисицу, которую я смог уже хорошо разглядеть.

Собаки, лошади и люди едва переводили дух, когда я подъехал к ним. Обе лисицы (одна — очень большая матерой самка, вторая — переярый самец) были подозрены Григорием покойно почивающими на берегу оврага. Расстояние, на которое его допустили, не превышало 25 шагов.

Указав Форафонова шапкой, он не мог ее надеть, а должен был сбросить собак своей своры, так как собаки уже воззрились. Лисицы пошли прямо на Форафонова, на его свору; матерая была схвачена его молодым кобелем Дерзаем, а прибылая пошла к норе в овраге с четырьмя собаками, и в овраге, не более как в пяти шагах, была взята и тут же разорвана в клочки.

Честь и хвала Дерзаю, управившемуся в одиночку с хитрой лисой!