ФОТО SHUTTERSTOCK
Все гончатники с востока до запада, с юга до севера мечтают об осени.
Этой осенью выдалась красивая, словно в стихах Есенина. Листья клёна, берёзы и осины пестрели цветами в тишине предрассветной. Неделями не было ветра, и вялые листья держались на сухих черешках изо всех сил. Землю то роса покрывала, то туманная пелена, а иногда моросил слабый сенокос.
Я спешу на работу только для того, чтобы удостовериться, что всё хорошо, коллектив функционирует слаженно, и у меня появится возможность уйти с работы и отправиться в поле.
Коллеги не подвели: все чин-чинарем.
Предупредив всех нужных, спешно мчу домой, куда меня уже ожидают приятель и автомобиль с мотором, готовящимся тронуться.
Путь недалек.
Через примерно двести километров окажемся в Залесовском районе Алтайского края, где беляк размножается и набирает вес с такой невероятной скоростью, что выстрелив по течению в ложок длиной сто-сто пятьдесят метров, можете насчитать десяток ускакивающих оттуда ушанов.
Хочу показать другу, что такое осенняя охота на зайцев с помощью гончих собак.
Русская гончая Мида совсем молодая, выжловка двух лет. Первый добытый ею зверь был лисовин, и автор обрадовался, что теперь у него будет свой красногон. Однако знающие гончатники предупредили автора, что в местных условиях это не очень хороший вариант.
Лисы редко бегают по забегаловке и еще реже – по кругу, стремятся скорее нырнуть при первом удобном случае. И случилось именно так: редкий лис бегал кругами и восьмерками, всё чаще уходил по прямой и прятался в любой попавшейся на пути норе, будь то волкодава или барсучья нора.
Мида моя довольно скоро доказала, что лисе её совсем не уделяет внимания, предпочитая охотиться на зайцев и русаков, а порой даже на косуль.
Мы пришли туда, где надо. Друг спешит, чтобы я заготовил собачью охоту и уже собирается зарядить ружьё, но я останавливаю его:
— Саня, зачем тебе спешить? Погляди, какая прелесть вокруг! Отдохни от дел! Развеселимся у костра, выпьем чаю, да собаке подышать станет.
Парень не понимает меня, но молчит. Собрали хворосту, разбили палатку. Через пять минут казан кипит и выплескивает горячую воду. Время снять его с огня и напоить ароматным черным чаем — в полпригоршни, а то и больше.
Разговоры о пустяках сами собой уходят на задний план. Мы сидим, развалившись в раскладных креслах, и пьем чай. Слабый ветерок шевелит листвой и пожухлой травой. Организм, усталый от трудовых будней и людской суеты, расплывается в кресле, растворяется в осеннем воздухе. Наступает ощущение утомления.
— Вот уж и хочется спать, — обращается ко мне приятель, а я в ответ :—
— Расскажи о проблемах, ложитесь. Времени достаточно, покататься всё равно успеем.
Мужчина пробирается в палатку, из которой мгновенно доносится радостное восклицание: «Отлично!». Через несколько минут его голос затихает, и… снаружи слышен тихий рокот сна.
Рядом со мной лежит Мида, и её тепло ощущается моими ногами. Даже шевельнуться не хочется, да и сил нет — совсем онемел.
Забыв сколько чашек чая выпил, сам уснул. В полусне одна картина сменялась другой: Мида гонит беляка, затем шутит с дратхааром Айроном, кобелем знакомого охотника, лиса выходит на номер, и я бью кумушку с первого выстрела, затем Айрон плывёт с крякающим утку в пасти и бережно отдает его хозяину. Картинки плавали, но внезапно проснулся.
Мида сидит напротив, приклонив голову, а Гон ходит из места в место. Соскучилась по работе, думаю, и потягиваюсь.
Примерно восемь вечера. Друг храпит в палатке, костер погас, а у меня на коленях кружка чая наполовину пустая. Подбрасывая веточками березы, я завариваю свежий чай и осматриваюсь.
В этом месте бывал не раз. Место изобилует дичью, и порой первая добыча появлялась всего в двухстах метрах от лагеря, среди березовых зарослей.
Я предполагал обычную работу своей собачки и переезжать не собирался. Покормив выжлу родниковой водой, добытой у знакомой бабушки из соседней деревни, я пристегнул Миду на поводок и направился к молодому березовому колку.
Животное всем видом показывало нетерпение и часто тянуло меня к кустам рядом. После команды «отрыщь» ненадолго успокаивалось. Вечерняя прохлада покрыла пожухлую траву росой. Ветерок приносил запахи сена, дымки из деревни и луговых ароматов.
Дошли до березы. Собака возбуждена. Ей понятно назначение этого места и она желает исполнить его на радость хозяину — выгнать зайца прямо под ноги и получить заслуженную награду. Но я не тороплюсь: пусть пошатается, побегается ещё до работы, тогда и «распоется» быстрее.
При команде «Сидеть!» Мида садится на траву.
— Ах как тебе не терпится, да? — спрашиваю я и улыбаюсь.
Сняв поводок и ошейник, отошел на двадцать метров. Пес дрожал настолько сильно, что задние лапы отрывались от земли, и начал скулить, так же трясясь с такой силой, что зубы стучали друг о друга.
— Мида, искать! — говорю я, и выжловка с рывком устремляется в ближайшие заросли молодого березняка. Гон ходит туда-сюда. Вижу, как собака пробирается челноком сквозь густые мелочи, и изредка свищу, указывая ей направление.
Прошли первый молоденький остров, ничего не подняли. Не страшно. Возможно, Мида действует слишком активно, а возможно, зверь сменил место. Всё равно его найдём и поднимем.
Внезапно Мида рванула в галоп по краю полевой дороги. Я поняла, что попали на коней, и пристально следила, чтобы она их не зажужжала, иначе придётся её снимать и успокаивать.
Нет, она уверенно обрезает жировки, гон работает с такой амплитудой, будто электромоторчик. Это первый признак, что собака натекла на след. Я продолжаю наблюдение: Мида углубляется во второй остров, но не успевает скрыться за кустарниками, как справа от меня, с самого края острова, вылетает серый еще белячок. «Сейчас пойдет!» — подумал я, как вдруг Мида отдала голос.
— Ай! Ай, ай-ай, ай!
Пошли, родная! Не говоря ни слова, выжловка вылетела с острова и бросилась в погоню за зверем.
Моя задача — занять хорошую позицию и понаблюдать за работой собаки. Эти места мне хорошо знакомы, поэтому я уверенно бегу к лагерю. Острова молодого березняка идут цепочкой вокруг него, как обруч.
Успеваю подойти к лагерю и вижу, как по полевой дороге ко мне мчится ушастый, а мгновение спустя на дорогу выскакивает Мида. Увидев зверя, она гонит его в узелок, отчего голос ее взревел страшно, сильно и полился одним потоком: «Ауауаа!». Непонятно, когда она успевала делать вдох, чтобы так заливисто гнать.
Через сто метров от зайца она всё громче пела, её голос наполнил окрестность, песня ревела и лилась в осеннем безмолвии. Её казалось слышно даже в деревне, что в пяти километрах.
Я остаюсь без движения, дорогу видно через двадцать метров от стола. Заяц бежит по кругу, проскакивает рядом со мной. Зов гончей слышен всё громче, она мчится прямо к нам.
Тут из палатки появляется лохматая голова:
— Серый, что? Что произошло? Лапу поранила, может? Блин, что случилось-то? Почему она так кричит-то? — ничего не понимая, путано говорит друг, выходя наружу.
— Бежит! — говорю я и сажусь в кресло, когда пара исчезает в кустах ели.
Друг широко открыл глаза и оглядывался по сторонам.
— Кого гонит-то? Никого же нет!
— Сейчас будет! Садись чай пить!
Извлекает оружие и просматривает боеприпасы.
— Спокойно, Саня, постойте вы стрелять! Сесть, послушать тебе нужно!
Александр неохотно ставит ружье на место и сваливается рядом, активно вытирая глаза руками.
Мида пела. Голос её то тихим становился, то пронзительным, слышалось нам с берега. Заяц скакал вокруг деревьев и не покидал острова.
Вдруг появился снова у кромки острова, спрыгнул вдвойне выше, словно юный баранчик, отскочил несколько раз и направился обратно по той же дороге, минуя наш столик.
Друг вместо гончака почти отправился перехватывать, но я жестом приказал ему оставаться на месте. Он застыл, следя широко раскрытыми глазами, как пушистый ком проползет в десяти метрах от нас.
Мида освободилась от мелочей и достигла двойки. Наскочила на неё, но, не обращая внимания, продолжила движение и обнаружила скидку. Пауза.
— Все пропало! — с горечью говорит Саша.
— Посмотри, посмотри, что сейчас произойдет! — говорю ему, и мы притихнем.
Покопавшись на скидке, Выжла сделала круг. Нашла строчку и чуть отозвалась голосом, но обнаружила вторую скидку и сделала более большой круг, потом ещё один. Её нос уловил запашистый заячий след. И тут же началась работа:
— Уа-а! Уа-а!
— Ну уж нет! — воскликнул приятель, не догадываясь о том, что меня пробирают мурашки от пения моей выжловки.
Затем последовала ночная сменa работы и труд под утренним солнцем, был пойман заяц и рюмка коньяка в честь природы…
Прошло много лет, и теперь мой приятель владеет двумя скакунами. Несмотря на то что за это время он послушал множество песен, во время каждой встречи я слышу от него :.
— А помнишь?..
— Помню, Саша, помню, — говорю я ему. Грусть охватывает меня, сердце рвется от воспоминаний о моей первой гончей — Миде…
