Охота удалась. Все три поляка добыли по глухарю и тетереву, а Богдан, руководитель группы, подстрелил еще пару кряковых селезней и селезня чирка-трескунка, разодетых в яркие весенне-праздничные костюмы. В Польше у него своя таксидермическая мастерская, и он был очень доволен, получив столько прекрасных трофеев.
фото: Семина Михаила
В последний вечер мы собрались за столом, главным украшением которого было жаркое из мяса глухаря, умело приготовленное женой директора, Ларисой.
Радостно возбужденные поляки выставили на стол несколько бутылок «Выборовой», упаковку «Будвайзера», мы – «Зубровку» и «Перцовку», и вскоре за столом стало шумно и весело.
Воспоминания о забавных случаях, произошедших на охоте, перемежались песнями, анекдоты – пожеланиями здоровья и удачи.
Ричард, крупный «чернобровый, черноокий» владелец канала кабельного телевидения, в лицах показывал, как родственники переживали, провожая его на охоту в Белоруссию.
– Жена плачет, дети плачут, – он пытался изобразить, как они плакали, но смех мешал этому. – Куда ты едешь? Там же мафия! Деньги подальше прячь!
– И мне, и мне то же самое говорили, – заходился от хохота небольшого роста, кругленький лысоватый Леон, заместитель директора угольной шахты. – Мне для денег жена карман пришила, вот здесь, в плавках.
Леон начал расстегивать брюки, чтобы показать, где жена пришила карман, но Ричард шутливо ударил его по рукам:
– Ты цо, курва, тут же пани!
– Показывай, Леон, показывай! – кричала Лариса.
Хохотали все.
Леон пытался заправить ремень, но «Выборова» давала о себе знать, и ремень был забыт.
– Гэй! Гэй! Гэй, соколе! – в двадцатый раз затянул всем понравившуюся песню Ричард, и в двадцатый раз ее подхватили.
Потом снова пили «За славян!», «За дружбу!», чтобы «Польска не згинела!» и «Нехай жыве Беларусь!», «За охоту!», «За файных паненок!» и снова «За охоту!»
Разошлись далеко за полночь.
Пожимая мне на прощание руку, Леон пробормотал:
– Саша, я приеду к тебе на лося.
Слова, отнесенные мною на не совсем трезвое состояние гостя, к сентябрю были подтверждены несколькими телефонными звонками, и вот самолет из Варшавы совершил посадку в аэропорту Минска.
Долгая, нудная процедура таможенного досмотра наконец-то закончилась, и мы обнялись с Леоном, как старые друзья.
– Ричард передает привет!
– Как он?
– Потолстел, приехать не смог, работа.
– Богдан?
– Улетел на охоту в Африку.
– На лося?
Леон смеется.
– На носорога.
– Знакомься, Саша, мой хороший друг Ярослав. Из Чехии. Очень хочет добыть лося.
Чех среднего роста, круглоголовый, с короткой стрижкой. Дружелюбно улыбается, подтверждает:
– Очень хочу!
Мы пожимаем друг другу руки. Я шучу:
– Добудешь, если Святой Хуберт позволит!
Все смотрят в небо, откуда за нами наблюдает покровитель европейских охотников.
Стучу согнутыми костяшками пальцев по голове:
– Чтобы не сглазить!
– Так ведь надо по дереву!
– Звук такой же!
Смеемся.
Грузимся в микроавтобус и… вперед и с песней!
«Гэй! Гэй! Гэй, соколе!»
Вечером за ужином рассказываю гостям об особенностях охоты на лося «на стону».
Стоном звуки, издаваемые быком во время гона, можно назвать весьма условно. Больше похоже на громкое кваканье, слышимое в тихую погоду до километра.
Я со смехом поведал, как в юности, прочитав об этом старом и позабытом способе охоты в охотничьем альманахе, дождался ночью в глухой делянке прихода семьи лосей и начал громко, самозабвенно стонать, вкладывая в голос всю страсть, на какую был способен.
К моему глубокому недоумению и разочарованию, лоси, постояв несколько минут и послушав мои стенания, решили от греха подальше оставить неизвестное животное, терзаемое муками любви, в покое и тихонько скрылись в ночи.
Примерно через год, ранним сентябрьским утром, подкрадываясь к стайке покрякивавших на мелиоративном канале уток, я услышал вдали необычные звуки, что-то подобное: «У-о», «У-о». Животное, издававшее их, продвигалось в мою сторону.
Я замер в ожидании, и вскоре на опушку леса, метрах в пятидесяти от меня, вышел лось – старый бык с большими лопатами рогов, как выражался один мой знакомый охотник: «На голове – словно две бороны!»
Недолго постояв на краю леса, он подошел к каналу и начал жадно пить.
Будучи от природы очень любопытным и имея хороший музыкальный слух, я решил попробовать подманить лося и, отвернувшись в сторону, «квакнул»:
– У-о.
На мое счастье, у старой сосны, рядом с которой я стоял, толстые ветви начинались довольно низко, в пределах моего прыжка, и спустя несколько мгновений я мог с высоты наблюдать за ревущим от возбуждения быком, который из-за исчезновения соперника ломал рогами стволы ольхи толщиной с мою руку.
Особенно меня тогда поразили его налитые кровью глаза.
– Так что, господа охотники, стрелять надо надежно, – закончил я свой рассказ. – Не всегда рядом удобные деревья растут.
Мои собеседники недоверчиво улыбаются. Я знаю, что Леон прекрасный стрелок, но не люблю легкомысленного отношения к охоте на зверя и рассказываю еще одну историю.
– В начале моей охотоведческой карьеры в одной из деревень на территории нашего охотхозяйства жил старый опытный браконьер-лосятник. Самое поразительное то, что у него почти по локти рук не было: хотел в молодости рыбкой полакомиться, да не успел толовый заряд в воду бросить.
Ружье зажимал культями, а к спусковому крючку была привязана веревочка, которую он держал зубами. Прицелившись, дергал головой. Лосей побил уйму и ни разу не попался. Потрошением и мясом родственники занимались, которые в лес будто бы за хворостом приезжали, без оружия.
К нему милиция и егеря с обвинениями, а он культи показывает: «Какой из меня, безрукого, охотник?» Да видно прогневал Бога, принял смерть, бедолага, от лося. Подошел неосторожно к подранку и получил ногой в живот. Так и лежали рядышком, словно обнявшись.
Какой же силой обладает страсть к Охоте, заставившая безрукого человека бродить по лесу с ружьем!
«За охоту и охотников!» – мы подняли рюмки и, стоя, выпили.
Погода выдалась, как по заказу: слегка подморозило, ветер, угнав облака куда-то на юг, утих, словно решив отдохнуть после недели непрерывных трудов, черное бездонное небо дружелюбно подмигивало яркими звездами.
Оставив «Ниву» на краю болота, мы тихонько по проложенной еще в войну гати двинулись с Леоном к Партизанскому острову, на котором я несколько лет подряд слышал стон лосей и находил измочаленные рогами деревья и кусты.
Тропа пошла на подъем. Остров.
На фоне сереющего неба начали различаться верхушки вековых сосен. В годы войны на этой возвышенности, окруженной со всех сторон непроходимым болотом, располагались землянки партизанского отряда, отчего она и получила свое название.
Метров через сто мы вышли на край зарастающей делянки, которую сумел разработать леспромхоз в одну из очень суровых зим, сковавших морозом топь, и я жестами показал Леону, что будем ждать и слушать здесь.
Ночная смена обитателей леса, представленная в основном хищниками, сдавала вахту сумеречно-дневной.
Деловито застучали по стволам, загнусавили дятлы. Сводная стайка синиц и поползней, обследовав кору деревьев рядом с нами, шумно перепархивая, двинулась далее вдоль края болота. Просвистела стайка уток.
Как-то незаметно тьма уползла в глубь чащи, высвободив из плена пронзительную голубизну неба, сочно-коричневые стволы сосен с раскрасневшимися от прикосновения восходящего солнца кронами и золото листвы в серебристой бахроме инея, который также лег изящным ковром поверх пожухлой травы.
И вот, наконец:
– У-о, у-о.
– Лось!!! Святой Хуберт! Объявляю тебе благодарность! Все действующие лица на месте! Дай нам теперь немножечко удачи!
Радость моя по поводу появления стонущего лося объясняется тем, что, в отличие от оленя, который, собрав гарем из самок, весь период гона ревет, придерживаясь одного места, лось бродит от одной самки к другой, иногда за месяц делая переходы до тридцати километров. Роман с одной самкой у быка короток, дня три–четыре, а потом снова поиски очередной любимой. В связи с этим у нас было несколько досадных провалов.
Можете представить себе состояние егеря, который в течение нескольких дней выслеживал, выглядывал, выслушивал стонущего лося, привозил в найденное место клиента на гарантированную охоту и уже представлял, какой подарок он купит себе и родным на полученные за добытого зверя чаевые, а вместо этого приходилось со стыдом разводить руками и безуспешно пытаться оправдаться, что «вчера тут такой бык стонал!»
Прислушавшись, я понял, что лось ходит в небольшом болотце, расположенном почти посередине острова.
Быстрым шагом, стараясь не издавать лишнего шума, мы подошли к его краю. По пути я поднял и взял с собой обломок сухого соснового сука. На недоуменный взгляд Леона шутливо показал, как буду зверя по голове бить.
Поляк улыбнулся.
Сосновый бор закончился у обочины неширокой лесной дорожки, за которой рос довольно густой хилый осинник с березняком, окружая болотце. В глубине этих зарослей бродил лось, периодически «поквакивая», доносился звук ломаемых стволов деревьев. До зверя было метров двести.
Остановившись перед дорожкой, я шепотом сказал Леону приготовиться и стрелять только наверняка, чтобы не сделать подранка. Поляк покровительственно улыбнулся и показал большой палец.
– Ну-ну, посмотрим, как ты себя сейчас поведешь, когда бык на нас пойдет, – подумал я. – Это тебе не глухаря с ветки снять.
Поднеся ко рту сложенные рупором руки, я громко «квакнул»:
– У-о.
Затем еще раз:
– У-о.
Лось на некоторое время замолк, а затем бросился в нашу сторону. Громкое, хриплое «кваканье» не могло перекрыть треск ломаемых деревьев и костяной стук рогов о ветви. Пробежав метров пятьдесят, бык приостановился.
Взяв в руки сосновый сук, я повернулся к росшему рядом кусту и, «квакнув», начал бить по веткам, имитируя разъяренного соперника. Взревев, бык снова рванул к нам. Словно танк несся сквозь чащу, круша и ломая все на своем пути.
Я взглянул на Леона. Его румяные щеки были белыми, улыбка застыла на лице гримасой ужаса, руки, державшие карабин, дрожали.
Не добегая до нас метров пятьдесят, лось снова остановился.
Манить голосом я не стал, опасаясь, что зверь распознает фальшь. Выбрав на земле несколько лежащих вместе сухих веток, я наступил на них и с громким треском сломал. Этот звук словно спустил тетиву!
Грозно взревев, бык снова бросился к нам. Не добежав метров двадцать до опушки, он несколько изменил направление движения и, выскочив на дорожку метрах в сорока правее места, где мы стояли, застыл.
Это был огромный, почти черный лось. На больших лопатах рогов висели зацепившиеся за отростки сломанные ветки. Бока его ходили ходуном. Налитые кровью глаза злобно смотрели на нас.
– Стреляй! – шепчу Леону, не поворачивая головы. – Стреляй, Леон! – Скосив глаза, я вижу, что поляк целится в зверя, но почему-то не стреляет.
– Стреляй! – грозно шепчу, – а то он кинется или уйдет.
Бык стоял, не шевелясь, словно раздумывая, что ему делать.
– Я не вижу рогов, – шепчет мне Леон. – Какой у него трофей?
Вот оно, отличие нашего охотника от европейского. Даже в такой напряженный момент Леона интересовал размер трофея. Наш бы стрельнул не раздумывая – такая гора мяса!
– Отличный трофей! Стреляй!
Оглушительно рявкнул «Манлихер». Постояв несколько мгновений, лось рухнул на землю. Я перевел дух. Есть!
– Перезаряди карабин, – уже во весь голос говорю я Леону. – Вдруг подранок!
В моей практике было с десяток случаев, когда падавшее замертво животное через несколько секунд поднималось на ноги и скрывалось в лесу. Иных добрать не удавалось даже по снегу. Чаще всего это происходит из-за попадания пулей по верхним концам остистых позвонков, которые особенно длинны у кабанов.
Осторожно подходим к лежащему на траве зверю. Не шевелится. Я повернулся к ближайшей ели, отломал короткую веточку, смочил ее в крови лося и прикрепил к шляпе Леона. Крепко жму руку поляка:
– Поздравляю!
От радости хочется кричать или петь.
Честно признаюсь, с некоторых пор я уже не испытываю восторга и гордости от своего удачного выстрела. От того ли, что их было очень много, или по причине возрастной жалости к живым существам, но стрелять я стараюсь теперь лишь в случае крайней необходимости.
Гораздо большее удовлетворение получаю, обеспечив добычу зверя или птицы клиенту, особенно иностранному. И дело тут совсем не в чаевых.
Скорее, это профессиональная гордость за свое умение выследить и перехитрить дикое животное, продемонстрированное человеку, приехавшему на охоту за тысячи километров. Эдакая своеобразная форма сдачи экзамена на профмастерство. И чем труднее условия экзамена, тем большее удовлетворение получаешь в случае успешного окончания.
Осмотрев тушу быка, я обнаружил пулевое отверстие в шее. Лопаты рогов с пятью и шестью отростками имели насыщенный темно-коричневый цвет и были довольно симметричными. Сдерживавший эмоции Леон крепко обнял меня и долго не отпускал:
– Спасибо, Саша!
Он достал из рюкзака фотоаппарат, и мы, меняясь, сделали несколько снимков на фоне зверя.
Выпотрошив лося, я оставил Леона охранять добытое животное, а сам отправился к автомобилю. Мобильная связь в нашей республике была в то время еще в зачаточном состоянии, и сообщить об удачной охоте я мог только лично. В радостном возбуждении за сорок минут я почти бегом преодолел расстояние, на которое утром понадобилось два с половиной часа.
Отъехав от места стоянки метров триста, я заметил стоящего недалеко от края дорожки лося. Это был молодой бычок с двумя отростками на каждом роге. Не шевелясь, он пристально наблюдал за мной.
Медленно проезжая мимо, я посигналил. Никакой реакции не последовало.
– Расти большой! – мысленно пожелал я лосю и прибавил скорости.
Ярославу утром не повезло. Лося слышали, но подманить его не удалось. Зверь обошел охотников из-под ветра, унюхал и, громко рявкнув, скрылся в чаще. Расстроенный чех с завистью рассматривал добытого Леоном быка.
Ближе к вечеру мы с ним отправились к Большому болоту, вдоль края которого активно гонялись лоси.
Не спеша мы с Ярославом пробирались по старой лесовозной дороге, тянувшейся вдоль болота. Настроение погоды, веселое, жизнерадостное утром, к вечеру сменилось унылыми мелкими слезами по ушедшему лету.
Шум дождя скрадывал наши шаги, но не позволял надеяться на легкое и скорое обнаружение зверя. Следов лосей, различных по размерам и свежести, было множество. Часто встречались покореженные лосиными рогами деревца, случайно вставшие на пути возбужденного быка.
Разросшийся на безлюдье густой молодой осинник окатывал нас холодным душем. Противно шурша намокшими рукавами армейского бушлата, я позавидовал толстой шерстяной куртке Ярослава, как и его широкополой шляпе.
Время от времени я пробовал вабить, но безрезультатно. Звуки растворялись в пелене дождя, казалось, в нескольких метрах от нас.
Начало смеркаться. Вдруг впереди раздался громкий треск сломавшегося дерева и за ним лосиное вохканье:
– У-о!
Справа от дороги, в густых зарослях, зачавкало под тяжелыми копытами. Снова:
– У-о! – ближе и правее.
– У-о! – еще ближе и правее.
– У-о!
Обходит, стараясь поймать ветер! Видно, как шевелятся верхушки деревьев. Зверь метрах в двадцати от нас, но скрыт переплетением стволов и веток, дождем и сгущающейся темнотой. Ярослав поднимает карабин и пытается что-то рассмотреть в оптический прицел. Неужели хваленый «Цейс» справится с таким мороком?
Вдруг раздается оглушительный рык, и треск ломаемых рванувшимся быком деревьев затихает вдали. Лось все-таки учуял наш запах. Отбежав в глубь чащи, он еще несколько раз громко рявкнул, словно вызывая нас на бой в месте, которое выбрал он – Хозяин. Мы вызов не приняли и, мокрые, уставшие, вернулись на базу.
Утром на рассвете мы снова были у края Большого болота. Дождь закончился. Словно убаюканный его тихим шумом, лес спал, укрытый толстым покрывалом густого тумана. Ослепнув и оглохнув в его пелене, мы медленно двигались, ногами нащупывая колею дороги.
Справа, метрах в двух от нас, вдруг захлопал крыльями вспугнутый тетерев, пытаясь подняться с земли, но запутался в переплетении веток и после нескольких секунд отчаянных попыток прорваться упал на лиственную подстилку и бегом бросился прочь. Мы с Ярославом рассмеялись.
По изменившемуся цвету тумана: с тяжелого, свинцово-серого на воздушный, молочно-белый – я понял, что взошло солнце. Мы вышли на край большой зарастающей вырубки. Разгоряченные ходьбой лица тронул легкий ветерок. Взобравшись на установленную на опушке леса открытую вышку, мы устроились поудобнее и застыли в ожидании. Под лучами солнца и легкими порывами ветра туман начал рассеиваться. Заголубело небо.
Я несколько раз провабил, но ответа не последовало. Минут через двадцать я повторил ман, и снова безрезультатно.
Продолжая периодически вабить, я продумывал дальнейший наш путь, как вдруг Ярослав тронул меня за рукав.
Посмотрев в бинокль в указанном мне направлении, я заметил кормящуюся на краю вырубки лосиху. Она захватывала губами тонкие ветки осин и резким движением морды вверх обрывала листья.
Расстояние до нее было метров сто пятьдесят.
– Где же бык? – подумал я и почти сразу же заметил шевеление кустов немного дальше за лосихой.
Через несколько секунд показался лось, на голове которого красовались большие лопаты рогов. Я указал Ярославу на живоeтное. Понаблюдав за быком в бинокль, он припал к окуляру прицела. Я замер в ожидании выстрела. Расстояние гарантировало точность попадания.
Прошла минута, другая, а выстрела все не было. Звери потихоньку продвигались через вырубку и вскоре достигли ее противоположного края. До них было уже около двухсот метров. Однако, по рассказам Ярослава, он стрелял оленей на гораздо большем расстоянии.
– Давай, Ярослав! Давай, уйдут! – повторял я про себя, но выстрел так и не прозвучал. Лоси скрылись в лесу.
Ярослав громко выдохнул и опустил карабин. Повернувшись ко мне, он улыбнулся:
– Саша, это мои первые в жизни лоси! Я раньше их никогда в живой природе не видел. Решил – пускай этот бык живет!
Заметив на моем лице плохо скрытое разочарование, Ярослав хлопнул меня по плечу и весело произнес:
– Найдем других, лосей у вас много!
– Твои б слова да Богу в уши, – подумал я. – Других шансов может и не быть.
Вслух, конечно, ничего не сказав, я улыбнулся Ярославу, и мы отправились на поиски других лосей.
Поляки меня учили: «Дает Святой Хуберт – бери, а то он может обидеться!»
Обиделся на Ярослава Святой Хуберт! Как есть обиделся! На протяжении оставшихся трех дней я подманил на расстояние верного выстрела пять лосей, но в последний, решающий момент вмешивалось какое-нибудь непредвиденное обстоятельство, которое на нет сводило наши попытки.
То ветер накинет запах человека, то бык не хочет показать рога, чтобы оценить, что у него на голове, то лосиха заслонит его своим телом, словно чувствуя, что может лишиться «мужа».
Одного лося я подманил на расстояние не более пятнадцати метров, однако сначала не было видно рогов, а затем, когда их рассмотрели и убедились в достойных размерах, тело скрылось в густых кустах, и выстрелить так и не удалось.
Надо отдать должное Ярославу, неудачи он переносил стойко, не унывал, улыбался, шутил и верил, что зверя добудет.
За это время Леон успел подстрелить хорошего трофейного кабана-секача, осмотрел достопримечательности окружающих городов, был очень доволен и постоянно незло подшучивал над чехом.
В последний вечер, оставив всех за прощальным ужином, мы с Ярославом снова отправились в лес.
Заканчивался теплый солнечный сентябрьский день. Оставив «Ниву» на краю болота, мы прошли километра два и устроились на вышке на краю большой зарастающей вырубки. Мне было немного грустно. За эти пять дней охоты мы очень сдружились с Ярославом, и мне было жаль, что он не добыл трофея.
В лесу затрещало, и вскоре на вырубку, метрах в пятидесяти от вышки, вышло стадо кабанов, возглавляемое довольно крупной свиноматкой. Они разбрелись перед нами, поднимая дерн, переворачивая подгнивший валежник в поисках корма.
Вдруг свиноматка насторожилась, натопырила уши и, шумно вдыхая и выдыхая воздух, стала пристально всматриваться в сторону противоположного края вырубки. Оттуда донесся треск падающего дерева, и на открытое пространство быстрой рысцой выбежал лось-рогач! Свинья по-особому хрюкнула, и все стадо с визгом бросилось в спасительный лес.
К нашему изумлению, лось, не сбавляя скорости, пересек вырубку и скрылся среди деревьев. Ярослав не успел поймать его в прицел. Причину такого поведения зверя я до сих пор объяснить не могу. Выждав пару часов в надежде, что или вернется этот же бык, или появится другой, мы снялись с вышки и пошли в сторону машины.
Взошла полная луна. Высокие стволы сосен черными колоннами вставали в серебристом сиянии по сторонам нашей тропы, которую было прекрасно видно. Периодически я манил лосей, подражая то голосу самца, то самки, однако без результата.
Вот и машина. Я устроился на место водителя и хотел заводить двигатель, но Ярослав попросил подождать минут пять, пока он попрощается с лесом. Оставив оружие в салоне, он отошел в темноту. Я прикрыл дверцу «Нивы» и… провалился в сон. Многодневная усталость взяла свое.
Проснулся оттого, что Ярослав, в возбуждении что-то говоря по-чешски, перелезал через меня, чтобы достать карабин. Схватив его за ствол, он, наконец вспомнив русские слова, громко зашептал:
– Саша, мани! Лось! Лось!
Я резво выбрался из машины, «завохкал», но услышал лишь удаляющийся треск веток под копытами тяжелого зверя. Как оказалось, постояв минут пять недалеко от автомобиля, попрощавшись с лесом и лосями, Ярослав увидел, как мимо него, метрах в двадцати, шагом идет огромный бык с большущими рогами. А карабин – в машине!
От обиды чех чуть не плакал! А мне почему-то представилось лукавое лицо Святого Хуберта, с усмешкой наблюдавшего за нами с небес: «Дают – бери!»
В аэропорту, прощаясь, Ярослав сказал мне, пожимая руку: «Саша, я проиграл сражение, но не проиграл войну! Я вернусь!»
И он действительно вернулся, но это уже совсем другая история.
