В охотничьей среде бытует мнение, что настоящим охотником себя может считать только тот, кто добудет глухаря на току и медведя. Добыча медведя тогда для меня казалась событием нереальным, а вот взять на току глухаря было делом вполне возможным.
фото: Fotolia.com
И вот поезд уже мчит меня все ближе и ближе к вятским лесам, к знакомому охотоведу Михалычу.
Я здесь уже не первый раз, все как всегда: сначала теплая встреча на вокзале, потом по асфальтированной дороге на «Волге», дальше на УАЗе.
В охотничьей избушке отметили открытие охоты, вечером успели немного побродить без ружей в окрестностях – и спать.
Подъем ни свет, ни заря. Ночью поднялись, напились чаю – и в машину, до тока ехать несколько километров.
Да по какой дороге! Думаю, при всем богатстве воображения Николай Васильевич Гоголь таких дорог представить себе не мог. Фары то и дело выхватывали из темноты огромные, залитые бурой водой ямы, бешено работающие дворники не могли справиться с мутной жижей, заливающей лобовое стекло.
УАЗ рассекал воду как глиссер, натужно ревел, его бросало из стороны в сторону, иногда машина угрожающе кренилась, но водитель скорости не сбавлял.
По кузову неистово хлестали ветки, бились стволы небольших деревьев. Наконец и на такого водилу-удальца нашлась управа: в одной из луж УАЗ прочно встал. Вытащить его можно было только лебедкой. Я открыл дверь. Вода колыхалась у самого порожка.
Чтобы вылезти из машины, пришлось разворачивать сапоги. Засучив рукава, стал ощупывать под водой колеса, пытаясь одеть муфту лебедки. Оказалось, что выступающая втулка колеса плотно сидела на каком-то осклизлом бревне.
Попытка отодвинуть бревно закончилась тем, что я сел по плечи в мутную ледяную воду, но колесо все-таки освободил, и УАЗ медленно вылез из западни. Видок у меня был соответствующий, но, как ни странно, особого холода я не чувствовал. Отжал одежду, вылил из сапог воду, и мы понеслись дальше.
Было еще несколько непредвиденных остановок. Прибыли на место, когда уже рассвело. Место тока оказалось не окраиной глухого болота, как я себе его представлял, а скорее чем-то напоминающим дачное место в сосновом бору. По словам егеря, до ближайшей деревни было километров пятнадцать, однако на току я встретил двух или трех охотников, и еще запомнилось большое количество глухарок, с квохтаньем срывавшихся с вершин сосен.
Излишне говорить, что глухаря мы не слышали и не видели. Вернувшись к нашей избушке, сушились, долго пили чай, сидя у костра и развлекались тем, что подманивали рябчиков, смело вылетавших на манок из чащи и садящихся на деревья вокруг поляны, совсем рядом с горящим костром.
Доверчивость птиц умиляла, а принимаемые разгоряченными петушками позы были очень забавны.
Вечером я решил сходить на тягу. Показалось странным, что егерь как-то без энтузиазма на это отреагировал. Причина его «равнодушия» стала понятна после «тяги». Над выбранным мной просто-таки «хрестоматийным», по подмосковным понятиям, местом не протянул ни один вальдшнеп. Когда я вернулся к костру, егерь сказал, что толком в этих местах тяги нет, и на них здесь никто не охотится.
Назавтра было решено ехать на какой-то особенный ток. Дорога в ночном лесу уже не показалась такой жестокой, наверное, уже начала привыкать к «национальным особенностям». Приехали на место по-темному. Вылезли из машины. Тотчас над нами процикал вальдшнеп, а неподалеку заорал самец белой куропатки.
Пока все шло как по писаному. Вскоре мы услыхали и глухаря. Егерь сказал: «Слышишь? Подходи». Не надеясь на свой слух, я попросил его сопровождать меня: «Делай за мной не более двух шагов и руками не размахивай, можешь сунуть их в карманы». Мы двинулись, оказалось, что под песню я действительно не успеваю сделать более двух шагов.
Пару раз пытался сделать три, но последний шаг был уже не под песню, правда, все обошлось. Мне показалось, что подошли мы к глухарю удивительно быстро и просто. Я сразу увидел его, сидящего на кряжистой невысокой сосне, и хотел уже стрелять, но егерь не дал мне этого сделать, пока не увидел глухаря сам.
Позже он объяснил, что сплошь и рядом охотники палят по причудливым сучкам или по густым веткам. Получив добро, я ударил единицей, целясь глухарю в шею. Глухарь тут же наискось замертво повалился на землю, прочертив черной полосой свой последний полет. Через мгновение он уже был у меня в руках. Выстрел не нарушил течение тока.
В нескольких местах еще слышалось токование. Добытая птица разожгла охотничий азарт егеря, и он, попросив у меня ружье, стал подходить ко второму глухарю. Я же остался у своего трофея.
Рассматривая петуха, я услышал сравнительно близко токование еще одного глухаря. Очень хотелось попробовать самому подойти к нему, но, оглядев однообразный лес, я понял, что есть большая вероятность заблудиться.
Кроме того, наверное, во время подхода к глухарю я пробил сучком сапог, и в него постоянно заливалась бодрящая вода, стоявшая на всем пространстве тока. Взобравшись на сухую кочку, мне оставалось только слушать глухариную песню издали.
Егеря долго не было, я уже порядочно замерз на своей кочке, когда наконец раз за разом раздались два выстрела, а через некоторое время появился егерь – пустой.
Как это свойственно многим деревенским охотникам, он зарядил ружье то ли картечью, то ли номером дроби со многими нулями и, конечно, промазал.
