С Бутлеровым у Модеста Николаевича Богданова сложились дружеские отношения, несмотря на разницу в летах и общественном положении: один — прославленный ученый, второй — недавний выпускник университета. Оба были страстными ружейными охотниками.
Летом 1870 года профессор описал Богданову случай на тяге, когда низко летевший вальдшнеп на секунду присел к нему на шляпу, затем вспорхнул и отправился дальше.
Бутлеров успел выстрелить вслед, его собака нашла убитого долгоносого.
Для «Журнала охоты и коннозаводства» Модест Николаевич подготовил заметку «Проделки вальдшнепа», посчитав случившееся не соответствующим нравам этой птицы.
Там же в нескольких номерах печатался его очерк «Охота в окрестностях Казани». Журнал был далек от русской охоты, в нем преобладали переводы малоизвестных иностранцев об охоте на слонов, бизонов и носорогов.
Не удивительно, что написанные со знанием дела и хорошим слогом материалы Богданова привлекли внимание читателей.
С мая 1870 года Богданов носил звание приват-доцента, летом отправился вниз по Волге для исследования птиц, населяющих ее долину. Поначалу передвигался на лодке, но вследствие бурь и ветров пересел в Саратове на пароход, чтобы ехать прямо в Астрахань. Помимо записной книжки и полевого бинокля, непременным атрибутом таких поездок было охотничье ружье.
К тому времени министерство внутренних дел опубликовало проект новых правил о весенней охоте и выразило желание, чтобы русские охотники высказали свои замечания. В опубликованных по этому поводу «Заметках…» Богданов поддержал запрет на стрельбу в бобров, косуль, оленей и лосей, поскольку «злейший враг их — человек и его оружие».
Отметил также, что самым страшным оружием для серой куропатки является шатер. «Эту подлую сеть, истребляющую сотнями одну из лучших пород нашей дичи, следовало бы запретить самыми страшными мерами. В 30 верстах от Симбирска, в с. Елшанке, есть крестьянин, вылавливающий с своими сыновьями каждую зиму до 2000 и более куропаток».
По его мнению, настоящим бедствием для дичи являлась торговля ею весной; если не будет сбыта дичи, то исчезнет и промысел. «Поэтому торговлю дичью следует запретить по крайней мере до 15 июля, — утверждает он, — при этом запретить не только торговлю свежею, но вообще какою бы то ни было, хотя бы соленой дичью, потому что всю весну в некоторых городах продают свежих куропаток и тетеревов, выдавая их за отстреленных зимой и сохраненных будто бы на льду».
Напомнил о «злейших врагах нашей дичи», вовсе не упомянутых в проекте, куда относил волка, лисицу, хорька, норку, куницу, а также сокола, орла, ястреба, сову и филина. Полагал полезным из сборов за билеты на право охоты «выдавать премии и награды промышленникам, охотникам и крестьянам за истребление волков и лисиц, за уничтожение их выводков, за истребление хищных птиц и их гнезд».
Приводя в пример Англию и Бельгию, ученый не сомневался, что указанные меры принесут двойную пользу. Во-первых, промышленники вместо истребления дичи занялись бы волчьими и лисьими выводками.
Во-вторых, количество дичи возросло бы в короткое время. И уцелело бы на десятки тысяч рублей скота, а главное — меньше было бы случаев ужасной смерти от бешенства.
Весной 1871 года Богданов закончил работу над магистерской диссертацией «Птицы и звери черноземной полосы Поволжья, долины средней и нижней Волги». В середине июня по поручению общества естествоиспытателей отправился на Кавказ.
Он посетил окрестности Порт-Петровска (ныне Махачкала), Хасав-юрта, Грозного, Владикавказа и Тифлиса (Тбилиси). Потом выехал в Ставрополь, совершил поездки в долины Кубани и Терека. Здешние места славились обилием дичи, в ожидании кабанов на рисовых чеках он заболел тяжелой формой тропической лихорадки.
В начале октября казаки вывезли его чуть живого через Порт-Петровск. Фауна Кавказа оказалась столь богата, что, едва поправившись, исследователь задумался о посещении этого края еще раз. Однако осуществить задуманное не удалось.
Несмотря на успешную педагогическую и научную деятельность, служебное положение Богданова в Казанском университете оставалось неопределенным, место приват-доцента не давало твердого материального обеспечения.
Совет физико-математического факультета пытался выхлопотать ему командировку за границу для подготовки к профессорскому званию, но в феврале 1872 года пришел отказ министерства из-за отсутствия средств.
После отъезда из Казани профессора геологии Н.А. Головкинского, бывшего президентом общества естествоиспытателей, его деятельность приняла иное направление. Богданов отказался от обязанностей секретаря и казначея Общества. Когда же обратился за субсидией «на исследование черноземных степей между Волгой и Уралом и лесов южного Урала», то получил отказ. Ученый принял решение перебраться в северную столицу и в конце марта покинул Казань.
***
Петербургская Академия наук избрала Модеста Николаевича хранителем своего Зоологического музея. С присущей ему энергией он занялся разбором орнитологической коллекции, отдав интересному делу десять лет жизни.
Как ранее в Казани, Богданов стал одним из самых деятельных членов столичного общества естествоиспытателей, являлся бессменным секретарем зоологического отделения. За зиму четыре раза выступал здесь с научными сообщениями, а весной 1873 года Общество командировало его в Среднюю Азию.
Поскольку из Хивинского ханства неоднократно совершались грабительские набеги на российские окраины, решено было нанести одновременный удар с трех сторон. В поход выступили более 12 тысяч солдат и офицеров при 56 орудиях, а в низовья Амударьи из Аральского моря вышла военная флотилия. Командовал экспедицией генерал-адъютант К. П. Кауфман.
Богданову предстояло вместе с войсками проникнуть в малоисследованные земли, ознакомиться с Хивинским оазисом и окружающей его пустыней. В конце февраля он направился из столицы к низовьям Сырдарьи.
По прибытии в крепость Казалинск оказалось, что колонна с лошадьми и верблюдами уже в пути. Вместе с проводником и препаратором ученый отправился вдогонку и через десять дней присоединился к войскам.
Вместе с отрядом Богданову приходилось делать утомительные переходы через песчаные барханы и глинистые такыры, по многу часов не покидая седла, а сбор коллекций совершать во время коротких остановок. Тяжело было терпеть изнуряющую жару и песчаные бури, но еще больше мучила полнейшая неизвестность будущего пути. Сколько верст до желанной Амударьи? Есть ли вода на пути?
29 апреля из-за барханов выскочила шайка хивинцев, человек полтораста, и окружила передовую группу колонновожатых. «Наши не потерялись, быстро спешились, и началась перестрелка, — пометит Модест Николаевич в путевом дневнике. — Хивинцы несколько раз бросались в атаку, но, встречаемые пулями казачьих винтовок и револьверов каждый раз отступали назад, и начали в свою очередь палить в наших из своих «мултуков»…
Но заметив, что уже от отряда бегут к месту боя стрелки, пустились наутек… Радость сияла на всех лицах, от генерала до солдата. Не жажда крови, боя, смерти виднелась в этой радости, нет, скорее жажда жизни, потому что, если хивинские войска были так близко от нас, следовательно, или в степи есть вода, или же близко сама Амударья».
После двухмесячных мытарств отряд вышел на берег Амударьи, в схватках с хивинцами Богданову пригодились охотничьи навыки. 29 мая русские войска вошли в Хиву, откуда Богданов предпринял поездку в Куня-Ургенч через Газават и Ташауз, подробно знакомясь с фауной долины Амударьи. Его восхитила местная порода борзых тазый, на которых, как и на лошадях, отразился характер их хозяев-туркмен — превосходных зоотехников.
«К сожалению, мне не удалось ни поохотиться с туркменами, ни испытать скачку тазый, — сожалеет Модест Николаевич. — Два превосходных породистых щенка, вывезенных мной из Хивы именно с этой целью, оставленные в Казани на попечение у моих приятелей, хороших охотников, сгибли от чумы и простуды, несмотря на все заботы ухода».
К середине октября Богданов вернулся в столицу, привезенные материалы вызвали большой интерес в среде зоологов. Он был удостоен медали «За Хивинский поход», выпущенной в память о военной экспедиции. При встрече с туркестанским генерал-губернатором Кауфманом Модест Николаевич высказал свои соображения по хозяйственному освоению территории Средней Азии.
В частности, рекомендовал как можно шире использовать местные породы лошадей, отличавшихся резвостью, выносливостью и неприхотливостью. Выдвинул идею переселения уральских казаков, как отличных рыболовов, на Амударью с целью разведения осетра, стерляди, и белуги, для которых здесь имелись подходящие экологические условия.
