Было это в начале восьмидесятых годов. С моим одноклассником Виталием после окончания школы мы долго не виделись. Он занимался инструментальной музыкой и играл на гитаре в ресторане по вечерам, а я работал ординатором на кафедре акушерства в альма-матер.
Фото Александра Гришина
И вот однажды в начале ноября мы совершенно случайно встретились в обществе охотников в очереди за получением путевок на охоту по зайцам.
Разговорились, и он начал меня склонять поехать на моторке последний раз на Волгу, пока еще не закончился птичий сезон и не вся утка улетела. Поскольку ноябрь начался без морозов, то была надежда найти и вальдшнепов на островах. Я, конечно же, согласился.
Ехать решили на его «Прогрессе», так как в нем удобнее ночевать, не связываясь с палаткой.
Сказано-сделано. Завезли на автобусе на базу три канистры бензина, моторное масло, спальники, одежду и стали дожидаться пятницы.
Днем в пятницу приехали с ружьями, патронами и едой. Погузились, отчалили, завели мотор и — в путь.
Март, как всегда, стоял на сиденье между нами и смотрел вперед.
Под гул старенького «Вихря» мы пересекли коренную Волгу и вошли в протоки вдоль левого берега. Очарование поздней осени с уже почти облетевшей листвой на деревьях по островам вдоль бортов захватило нас сразу. Март тоже разделял наше настроение. Ведь это была последняя поездка в сезоне.
В одном месте решили покидать спиннинг. В результате на ужин в садке оказалось три довольно приличных щуки. Вокруг входа в Генеральские луга кружились стайки чернетей, гоголей и кряквы, перелетавших с места на место.
Пройдя длинный прокос в камышах, наш катер вошел в луга. Виталик прибавил газ, и старенький «Прогресс», задрав нос, полетел по протокам. Казалось, что-то нереальное есть в этих бегущих по сторонам пожухших камышах и прозрачной чистой воде, рассекаемой форштевнем нашего «дредноута».
Еще пара поворотов такой знакомой протоки, и мы прибыли на место, называемое нами в шутку Гавайскими островами. Вот и место нашей постоянной стоянки. Причаливаем, набираем дров на вечер, разжигаем костер и вешаем заслуженный прокопченный чайник. Поздней осенью быстро темнеет, и мы, не мешкая, заварив чай, отправились на зорьку.
Встали метрах в двухстах от стана на первом мелком озерке. Зарядили ружья.Темнота стала подкрадываться незаметно.
Уже растворились во тьме деревья дубовой гривы напротив озера, плохо видно дальние камыши. Собрались уже уходить, как вдруг утка как из мешка посыпалась. За какие-нибудь пятнадцать минут нами было сделано не меньше тридцати выстрелов, а взято всего четыре утки. Зато каких!!! На моем ягдташе красовались три зеленоголовых кряковых красавцев селезней, причем один из них размером почти с белолобого гуся. Мартышка уже в полной темноте при попадании сразу же плыл в камыши и выносил очередную добычу. У Виталика тоже был селезень шилохвости. Что-то не припомню, чтобы на Волге шилохвость летела так поздно. Это была несомненная удача.
На стану, насухо вытерев мокрую собаку, покормили ее и сели ужинать. Попив чаю и закусив домашними припасами, достали заветную фляжечку кафедрального медицинского спирта, разбавили его забортной водой и выпили за охоту, за встречу и, наконец, — «с полем». Костер весело трещал сухими дровами, Март дремал возле огня на старой телогрейке, а мы рассказывали, рассказывали, вспоминали школу, свои тогдашние мечты, одноклассниц, в которых поочередно влюблялись когда-то.
За разговорами пролетело полночи и мы пошли укладываться в катер на разложенную постель.
Утром проспали зарю. Встали и удивились: все в инее, а напротив большая скошенная луговина со стогами сена. Наскоро попив чаю, решили пройтись по луговине, и только отошли от костра на пятьдесят метров, Мартышка сделал стойку с краю камыша накоротке. Подойдя, я послал собаку. Вылетел, как мне показалось, очень мелкий бекас, и его начало бросать ветром, как спичечный коробок. Мы промазали из четырех стволов (а я тогда стрелял из «двадцатки» ИЖ-58 со стандартными чоковыми сужениями). Не успели мы перезарядиться, как новая стойка, опять взлет, три промаха и четвертое попадание. Март подал куличка, и тут мы разобрались, что это не бекас, а гаршнеп.
Гаршнепа оказалось на редкость много. Расстреляв по патронташу и взяв около десятка птиц, мы пошли на стан и выгребли все оставшиеся патроны, большинство из которых было с утиной «шестеркой».
Второй заход дал куда как более существенный результат. Март работал как часы: параллель-стойка-подъем, опять параллель-стойка-подъем. За два часа было расстреляно 67 патронов на двоих и взято 27 гаршнепов и один вальдшнеп, каким-то образом забравшийся на луговину и сидевший в камыше.
Вечером приготовили шулюм из куликов, и, поскольку заветная «кафедраловка» еще оставалась, нам показалось, что ничего вкуснее мы в жизни не ели.
На утиную зорю мы не пошли, а прогорланили под гитару песни Розенбаума, закусили жареными щуками, попили чаю и чувствовали себя самыми счастливыми людьми на свете.
Утром пошли по луговине, и ни одного гаршнепа Мартышка больше не нашел. Кончилась высыпка. На обратном пути заехали на острова и побродили в поисках вальдшнепа. Март сделал шесть великолепных работ, но мы взяли только двух, а всех остальных промазали, зато при подходе к лодке из-за деревьев на нас налетело штук десять крякв, и двумя дуплетами мы умудрились выбить трех уток.
Назад пришлось переваливать Волгу в сильное волнение, на базу мы пришли все мокры. Подняв лодку на подъемник и выгрузив вещи, выяснили, что на соседней базе приехал на машине сын дежурного, который вызвался отвезти нас домой. В благодарность мы предложили отдать подвозившему крякового селезня, но тот отказался.
Гаршнепы вызвали гастрономический восторг у моей мамы, а отец долго расспрашивал, где и как мы охотились. Больше ни разу в жизни не пришлось мне попасть на такую высыпку гаршнепа, а в последние годы луга на островах не косят, поэтому ни бекаса, ни дупеля давно встречать не приходилось.
Встречаясь время от времени с Виталиком, неизменно вспоминаем ту прекрасную гаршнепиную охоту…
