Менталитет — это про что? Что русскому хорошо, то немцу смерть? Или про то, почему «хорошо» и почему «смерть»? Про культуру, традиции, про историю, науку, победы и поражения? Про образ мыслей? Про навыки и «духовные установки»? Про генетику, наконец?
В чем сарказм генерала Ермолова, ответившего на вопрос Российского императора о награде, которую он хотел бы получить: «Государь, сделайте меня немцем»? И почему ироничная «фигура речи» про «хорошо» и «смерть» в 1942 переросла в симоновское «Сколько раз его увидишь, столько раз его и убей»? И у кого «хороший индеец» — это который «мертвый»?
Для лучшего понимания этого многомерного понятия необходим небольшой экскурс в историю и теорию эволюции. Историю европейскую, потому что именно европейские исторические «стежки-дорожки», ставшие со временем евразийскими, привели нас к сегодняшним геополитическим и экономическим реалиям. И почему пренебрежение в реальной политике и экономике особенностями менталитет, заканчивается «стиранием» из исторического процесса целых народов и даже цивилизаций?
Есть в восточноевропейской истории одна особенность, отличающая ее от истории другой части Европы, которая западнее нее. На ту часть, которая западнее, неизгладимое впечатление произвел античный Рим. Впечатлил своей почти инопланетной мощью, жестокостью, порядком и невозможностью каким-либо образом противостоять этой цивилизационной мощи. Мощи, столетиями питающейся энергией гигантской «силосной ямы», в которую, как точно подмечено, превращался «человеческий ресурс» с подвластной части «Ойкумены». Это сейчас они хорохорятся, мол, это мы, германцы, британцы (далее по списку) «победили» Великий Рим. А тогда это был, как иногда говорят, нескончаемый ужас или ужас без конца. Если, конечно, не признаешь этой мощи и покорно не отправляешься в эту яму.
Даже если ты его один раз победил в Тевтобургском лесу. Он опять придет, и ужас начнется снова. Как когда-то «инопланетяне-аннунаки», возможно, (прости, Господи!), впечатлили шумеров. И христианство в этой части Европы пришло к бывшим кельтам, алеманам, франкам, вандалам и прочим готам, уже инфицированным этим «ужасом» на уровне генетической памяти и ставшим своеобразным и весьма хищным «цивилизационным кодом»: есть «мы», а все остальные «силос», «ресурс». Востоку Европы, «Изначальной Руси» достались лишь брызги этого «цивилизационного» цунами. «Обры», они же авары, при всей своей невероятной даже для той эпохи «невменяемости» впечатлить не успели — быстро сгинули, «яко не быша». И Владимир крестил Русь, всех этих кривичей, вятичей, древлян заодно с черемисами и «примкнувшими к ним» скандинавами, свободными от этого «ужаса». Ну, почти свободными. И когда с востока пришел другой «ужас», пришел надолго вместе с монголами, эта часть Европы уже два века была привита христианством, причем его православным, имперским вариантом, где иноплеменность воспринималась не как «мы» и «силос», а иначе, намного спокойнее. И хотя «дикости» в то время было с избытком, это был другой цивилизационный код. По нему не принято было рубить ноги и руки, чтобы накормить своих охотничьих собак, как это делали испанцы со своими индейцами. Или янки со своими. Которым просто раздавали одеяла, зараженные оспой, или банально убивали, и они «закончились» как бизоны. И когда в Евразии «ужас» угас и погасившая его славянская волна покатилась на восток, докатившись до Тихого океана, человеческий ландшафт, существовавший там столетиями, остался почти нетронутым. А славянский элемент, ограненный православием и идеей Третьего Рима, адекватными и понятными механизмами интеграции в адекватную и понятную ментальность, органично вобрал его, став его частью, расширив свою ментальность.
В начале XX века, когда «фукуямовская история» в первый раз (или в очередной — выбирайте) в разгар Первой мировой «закончилась», на евразийских просторах родился, казалось бы, совершенно новый «советский» человеческий ландшафт. Но «новизна» этого «коммунизма» и «советской державы» своими догмами и имперской сутью почему-то опять напоминали «православие» с Третьим Римом, правда, с хорошей инъекцией справедливости. Может быть, «биотехнические мероприятия» этой поры были излишне суровы?
Уже через 20 лет после первого «конца» вместе с «тысячелетним рейхом» наступил второй. Но народившийся «советский ландшафт» переварил его, доказав свою жизнеспособность, «этносукцессии» Л.Н. Гумилева продолжились, и история опять, в который раз, не закончилась. Что же такого особенного было в нем? Он прервал (извините за «схематизм») процесс разрушения той самой «общины», препятствующей «развитию капитализма на селе». Сознательно сохраненная «община» в виде «колхозов» сберегла в какой-то мере те самые адаптивные механизмы «огранки», которые существовали веками и даже тысячелетиями в славянском мире, и не только славянском, осевшем на восточноевропейском пространстве.
Но русско-славянский элемент был «огранен» на генетическом уровне еще и избыточной добротой, доверчивостью, стремлением к справедливости, переходящей часто в «уравниловку», и наивностью, оборачивающейся беспечностью, неумением быстро распознавать «угрозу», этакой «непуганностью». А так как этот элемент превалировал в этом новом «советском» человеческом ландшафте, случился и третий «конец истории». Человечество, глядя на развал огромной советской страны и фотографию Гагарина, растерялось, приуныло и в лице Фукуямы задумалось: а может быть, это действительно конец?
Почему человеческий ландшафт в России несколько последних десятилетий претерпевает заметные даже невооруженному глазу изменения? Ведь как в свое время отметил один из историков (Ю. Лошиц), русские вышли победителями на Куликовом поле потому, что «русская баба перерожала татарскую». Почему «русская баба» перестала рожать? Что произошло в исторических механизмах «огранки»?
Условия «вседозволенности и безнаказанности», отсутствия «лимитирующих факторов» — это классический путь к вымиранию любой популяции. Отсутствие «хищников», врага, угроз «всех мастей» — путь к утрате эволюционных адаптаций, которые приспособили человека к этим угрозам. Известно ведь про «щуку в пруду, чтобы карась не дремал».
Мир — это конкуренция, борьба за существование. Но иногда изоляция, огромность пространства с ее «транспортной недоступностью», «неисчерпаемость» ресурсов, практически любых, играет в адаптивной эволюции человека роль «злой шутки». Или «головокружения от успехов». Эволюционных.
Но у восточных славян и, наверное, не только у них, именно община «взяла на себя роль» поддержания своеобразного конкурентного адаптивного «тонуса». Или правильнее было бы это назвать, «созданием» в «общине» условий «векторизированного отбора».
Охотоведы, читавшие учебник по «Общей биологии» профессоров Рожкова и Проняева с этим видом «бесзонательного отбора» знакомы. «Бей своих, чтобы чужие боялись» или «стенка на стенку» — это огромный набор правил поведения, привычек и, как итог, «коллективный характер» в самых разных сферах человеческих взаимоотношений. Между собой, с природой, разнообразных «табу», взаимоотношений полов и так далее. Та самая «русская ментальность» в широком смысле этого слова, где «вместе выживаем». Или умираем. И набор «механизмов» вхождения в нее и ее поддержания. Она поддерживала конкурентные отношения в общине.
Эта своеобразная «внутривидовая борьба» вела отбор в направлении, в котором интересы общины выше интересов индивида, и помогала в «межвидовой борьбе». Конечно, это «схема». В реальности картина действий плюс-векторов и минус-векторов «отбора» в эволюции «ментальности» весьма замысловата. Слабым духом в эту «эволюционную бездну» лучше не заглядывать. Однако побеждает тот, чья «баба перерожала». Звучит вульгарно, но это «сухой эволюционный остаток». То, что лежит на поверхности. Советская власть понимала это и общины в виде «колхоза» сохранила.
Вообще недооценивать «марксистко-ленинскую методологию» понимания, что работает, а что нет, планетарное значение «советского эксперимента» — глупость. На фоне катастрофического сокращения сельского населения, очевидно «колхозное» устройство землепользованием, да и природопользованием в целом, сдерживало отток сельского населения и сохраняло тот уклад, где «баба рожала». Было тем самым «механизмом» поддержания «русской ментальности».
И в «советском» охотничьем хозяйстве эти механизмы были отточены до совершенства. Вспомним хотя бы институт «поручительства», когда два опытных охотника своей «лично подписанной рекомендацией» и репутацией отвечали за вновь вступающего. А охотбщества со своим охотбилетом заменяли огромную «бюрократическую машину» разрешительной системы, и «безопасности» было больше.
«Оппоненты» веками хищно заглядывались на наши ресурсы, на эквивалент золота — пушнину. Более полувека охотничий мир ревниво смотрел и на главохотовскую организацию охотничьего хозяйства, сопряженную с тем самым механизмом «русской ментальности», и на российского организованного охотника. Разного, но живущего по общим тысячелетним «общинным» законам.
Понимали «оппоненты» и «суперадаптивную» сущность нашей ментальности. Порождениям «ужаса» Рима всегда были известны и «нервные центры», куда надо вогнать свое жало, чтобы ее умертвить. Иногда это удавалось.
Когда в 2009-м был принят закон «Об охоте», казалось, «яд» «шершня» достиг и ее. Но «подведенный фундамент» под то, что «не работает», на наших глазах превращается в «тыкву», мусор.
Но «мусор» не может быть фундаментом, и «ветер истории» это постоянно доказывает. «Вечный фукуяма» опять ошибся. А «механизм», похоже, жив и опять начинает работать.
