Дело было в Западной Сибири в 1950 году. Послевоенное голодное детство… Безотцовщина… К этому надо добавить большую удаленность от культурных и административных центров.
Что там говорить, до ближайшей железнодорожной станции 210 километров фактически по бездорожью.
Фото автора.
Почему я акцентирую на этом внимание?
Да просто потому, что никакого медицинского обслуживания населения в военную и послевоенную пору у нас не было.
Питание было некачественное.
Зимой картошка, весной щи из лебеды и крапивы.
Помню, однажды к нам зашел сосед — учитель.
Он с удивлением увидел, что я ем какие-то лепешки… Они не походили на хлеб. Лепешки разваливались в руках, так как муки там был мизер, и они в основном состояли из отрубей и кусочков картошки.
Сосед спросил, что я ем? Я ответил — хлеб. Сосед только покачал головой. Впоследствии я узнал, что сельским служащим давали 5 килограммов настоящей муки в месяц.
Не были изжиты многие массовые детские болезни: желтуха, скарлатина и еще какие-то… Многие дети болели. Выживали сильнейшие, как кто мог. В семьях было по два – четыре умерших ребенка… Заболел и я. Наверное, это была желтуха.
Помню, что была зима, я лежал на лежанке в своем доме. Жили мы вдвоем с мамой.
И вот однажды приходит к нам соседка тетя Катя. Она жила еще беднее нас. Но веселая была. Оптимизм и юмор у нее был неистощим.
Зашла она в дом, обмела веником валенки от снега и говорит: «Толя, ты чего лежишь (как будто не знала о моей болезни)? Я отвечаю: «Я болею». Она: «А мяса хочешь?» «Конечно, хочу. Давно его не видел (вся домашняя живность у нас почему-то уходила на налог — часть его отменили, кажется, в 1953 году)». «Так что же ты лежишь без дела?!
У вас лоси в огроде бродят, а ты лежишь…» «Так я стрелять не умею, да и не из чего».
«А зачем стрелять? Мы поймаем его в петлю».
Попросила у мамы нож, отщепила от полена лучину и привязала к ней нитку-петлю.
Мама смеется, мол, не выдумывай, Катя. Но та выходит во двор, пробирается по сугробам за домом и напротив моего окошка втыкает лучинку-поводок в снег и подвешивает к стеблю бурьяна петельку.
Возвращается и радостно сообщает, что полдела сделано, теперь надо только терпеливо ждать, когда влетит лось (хоть бы о зайце мне говорила, но с голодухи мечтала, видимо, лишь о лосе).
Весь вечер я со своей лежанки то и дело посматривал в окно, ожидая удачи. Рано утром еще в темноте уже пытался рассмотреть, попался ли кто в петлю. Мама говорила — спи, еще очень рано и ничего не видно…
Как будто какой-то эликсир жизни или чудодейственное лекарство принесла мне тетя Катя. Я стал поправляться.
Как-то в один солнечный день опять пришла тетя Катя и предложила мне попробовать встать с лежанки на свои ноги. Мама испугалась, что я упаду и разобьюсь. Но я с каким-то задором встал и сказал, что могу не только постоять, но и сделать два шага от лежанки до комода. Тетя Катя подбадривает!
Когда я поднялся с лежанки, ноги у меня задрожали, но я отчаянно шагнул до комода и даже устоял, уцепившись за косяк. Меня похвалили, а тетя Катя сказала: «Надо же, а старушки сказали, что Толя Прасковьин уже не жилец, помрет». И добавила: «Живи, Толя, поправляйся, ходи на охоту…»
С этого дня для меня началась новая жизнь. С удивительным, неосвоенным, таинственным миром охоты. Ведь теперь надо было самому выходить во двор ставить самоловы и проверять их… Появились новые интересы и заботы. Болеть было уже некогда.
Уже в школе для поправки семейного рациона я ловил зайцев в петли и белых куропаток в силки.
В 1954 году, когда мне исполнилось десять лет, дед подарил мне в собственное распоряжение настоящее ружье ИЖ-5 20-го калибра. Порох и капсюли он давал, а пули я выковыривал из бревен, после пристрелки штуцеров взрослых охотников и, расплющивая, делал из них дробь.
Тетеревов с Васюганского бескрайнего болота в октябре на жнивье и почки вылетает великое множество, и добывали их даже ленивые. Васюганское болото самое крупное на нашей планете. Добраться до него трудно. Пересечь с края до края пешком невозможно. Дичь там непуганая.
Ружейными охотниками у нас становились не с уток, а с тетеревов. Но не это главное. Главное, что меня спасла охота, да и впоследствии много раз выручала в тяжелых ситуациях.
Чего только стоит затяжной период смуты 90-х годов 20-го века… Много офицеров и прапорщиков — моих сослуживцев погибло от инфарктов и инсультов из-за затяжных пьянок. Еще бы, более семи лет болтаться с утра до вечера по части без дела.
Я всегда благодарен ее величеству — охоте! Не зря говорят — охоту надо заслужить у Бога, охота — это милость Божия… Только не надо путать охотников и стрелков, выезжающих в выходные на пострелушки.
Любить оружие и стрельбу из него для охоты мало. Охотника даже после нескольких неудач тянет в угодья. Без ощущения сказочности природы нет ни охоты, ни охотника. Неохотники проживают незамеченными на земле…
