Ненастная суровая степная осень близится к концу. Высохли, пожелтели камыши на степных солонцеватых озерах и лужах. Давно уже потеряли кусты ивняка и джизгана свою летнюю, зеленую одежду; бурою, косматою шерстью виднеются по пологим скатам редкие заросли колючки и перекати-поля. Утренние морозы выжали соль на понизях – издали, словно снег, серебрятся днища когда-то больших озер, резко отпечатывая на своей поверхности следы степного зверя, следы всего живого, что только к ним прикоснется.
фото: Fotolia.com
Холодный, леденящий северо-восточный ветер, «джаманджиль» по-здешнему, давно уже, словно разнузданный, носится по степи, гонит шквалами, вертит винтом тонкую песчаную пыль, сухой бурьян, сорванный с промерзшего корня, сухой помет, золу остывших костров, всякую ветошь, забытую на торной караванной дороге.
В эту пору глухо, неуютно, неприветливо смотрят эти бесконечные равнины киргизской степи.
Все, что оживляло степь летом: звонкая трель жаворонка, писк перепелиных выводков, воркотня куропаток, выкрикивание чаек по заводям и ручьям, ленивое ползание черепах попарно, шныряние ящериц и вертлявых змеек – все это давно уже замолкло и успокоилось.
Птицы давно уже, даже последние, улетели на юг, где потеплее, гады заползли в норы, позарывались в глину, попрятались от холода по щелям могильных сооружений (мазанок)…
Степной человек, кочевник, снял свои кибитки, собрал бесчисленные табуны и отары и откочевал к зимовным местам, где у него припасены теплые глинобитные землянки, где густыми станами стоят гигантские камыши – защита от ветра и метели, а за этою желтою, щетинистою стеною стелется, сверкая, широкая лента Дарьи, тоже уже покрывающаяся близ берегов тонкою льдистою коркою…
В летнюю пору зоркий глаз киргиза места в степи не найдет, чтобы хоть издали не видать было струйки пастушьего дыма… Теперь от зимовки до зимовки хоть сто верст скачи, ни души не встретишь…
Все скучились, да и стада свои тоже поближе к теплу согнали, к просторным огородкам-загонам… Буранов ждут, этих страшных степных снежных метелей, что нежданно-негаданно начинают крутиться по всему раздолью степей, занося глубокими сугробами все встречное – и одиноких путников, и целые караваны запоздалые…
Одни только волки, подняв хвосты, встопорщив косматую шерсть, щелкая голодными зубами, трусцою шнырят по степи, робко прячась по рытвинам, по глубоким каменистым балкам, выглядывая себе какую ни на есть поживу, падаль подорожную, лошаденку или верблюда, от бессилья заживо покинутого…
Как ни сытно было волку летом, а все же за раз на всю зиму не отъешься на легком корму… Теперь вот и плохо приходится…
К жилью бы поближе держаться, там где стада все согнаны, где в воздухе за десять верст чуткий нос слышит дым костров, острый запах кухонного варева, где с утра до глубокой ночи галдит народ, блеют овцы, трубою ржут жеребята, уныло, протяжно мычат быки и коровы, и хрипло, захлебываясь, ревут горбатые верблюды…
Туда бы теперь, поближе к этому сытому жилому приволью!.. За свою новую зимнюю одежду, за шкуру, опасно! Зорок косоглазый киргиз, опять же и без дела, без всякого, с утра до ночи только и дела всего, что поглядывает да на коне по окрестностям зимовок с плетью рыскает, степного вора высматривает, удаль свою на нем пробовать… Вот осторожный волк и держится подальше, человека перехитрить думает…
Все кочевники страстные охотники. Все свое свободное время, а времени этого очень много, они проводят на охоте.
Разве только уж не на шутку разыграется снежный ураган или тридцатиградусный мороз, разом ставший после оттепели, оледенит почву так, что не кованный всю жизнь конь скользит и падает – тогда только киргиз сидит дома, апатично греясь у костра…
фото: Fotolia.com
Но чуть потеплело, посдалась почва, проглянуло солнце в свинцовых тучах, изо всех аулов, гурьбою и в одиночку, выезжают всадники и вплоть до глубокой ночи рыскают по степи, заглядывая во все укромные уголки, тщательно исследуя прихотливые лабиринты степных балок (оврагов).
Летом любимая охота киргизов с соколами, орлами и беркутами. Эта охота – их первое наслаждение, первая забава, ради которой номад пожертвует всем остальным. Об этой интересной охоте, при случае, поговорим особо.
Следующее место после охоты с хищною птицею занимают угонки с борзыми, конная облава на сайгаков, или затяжная, несколькодневная гоньба по следу за целым сайгачьим табуном, в расчете, что хоть конь киргизский и уступит сайгаку в резвости, да под конец того возьмет силою и выносливостью.
С ружьем киргиз охотится редко и вообще не любит этой охоты… Зимою же он исключительно предается единственной охоте на волка взахлестку, о которой мы и поговорим сейчас.
Как только выпадает первый снег и запорошит степь так, что далеко-далеко видна на его белой поверхности всякая двигающаяся точка – так сейчас же и начинается охота взахлестку.
Чуть-чуть забрезжит светло-розовая полоска рассвета на горизонте – киргизы по двое, верхом на выносливых, не знающих устали и запала лошадках выезжают из аулов – кроме длинной ременной плети на короткой ручке никакого другого оружия охотники с собою не берут.
Отъехав от аулов версты на две – на три, охотники разъезжаются на такое расстояние, чтобы только видеть друг друга и замечать условные сигналы, и, разъехавшись, медленным шагом подвигаются вперед, зорко вглядываясь в окрестность…
Недолго приходится ждать. Вот один уже заметил далеко впереди, как из-за куста бурьяну мелькнула черная точка, задержалась на мгновение и скрылась в ближайшей балке. Это волк, тоже в свою очередь вовремя заметивший опасность.
В морозном воздухе слышится протяжный, визгливый крик. Это сигнал товарищу. По этому сигналу, по маневрам первого всадника, второй, еще не видавший волка, уже отлично понимает, в чем дело – где скрылась на минуту добыча, как ее опять вызвать на открытое место.
Всадники не горячатся. Они также неторопливо трусцою подвигаются все вперед и вперед, обходя балку с двух концов, так чтобы вдоль видеть все ее излучистое днище. А волк тем временем продрал полною скачкою версту добрую да боковым отрогом снова стал выбираться в поле… выбрался было… навострил уши, покрутил носом…
И снова по степи уныло несется визгливое гиканье – снова его открыли крохотные, черные, как угли, косопрорезанные киргизские глазки, снова приходится спасаться, только уже назад в балку нельзя, там словно в западне застукают, на простор надо – до нового укромного местечка…
Хитрит, мудрит степной, может, уже довольно привычный к подобной гонке волк – хитрят-мудрят и неотвязные всадники. Крепок и силен еще волк, усталости еще не чувствует, крепки и сильны кони под всадниками, даром что на вид такие невзрачные.
Пробует волк взять на чистоту, наддать что есть мочи, из вида уйти, а потом уже прятаться. Начинает сначала с рыси, переходит в редкие большие скачки, там наддает, учащает, хвост-полено на отлете держит, голову вытянул, уши заложил на затылок, дует во всю мочь…
Не горячатся всадники, тоже погнали коней, да не просто, а с выдержкою, то один наддает, прыти волку нагоняет, то другой – пока товарищ сдерживает коня, дух переводит…
Такая скачка иногда с час и более продолжается. Вся задача охотников состоит в том, что, не давая отдыха волку, держа его все время на виду, не давать ему ни присесть, ни прилечь, тревожить его и так называемыми фальшивыми угонками и грозным разбойничьим гиком и посвистом.
Зверь снова хитрить начинает… Он, видимо, взвесил силы противников – ему кажется, что вон тот сивый конь слабее – не так, мол, уже наседать начал. Он сам сдает ход, выжидает, чтобы его опередили сторонами, и круто дает влево, в сторону сивого.
А правый уже сообразил, в чем дело. Далеко он остался в стороне, да смекнул волчий маневр, тоже повернул коня и скачет, скачет, словно и совсем не к цели, а вбок куда-то, – потому волку и метнуть скоро будет некуда, как только в ту же самую сторону.
Косит уже устающий зверь глазами и видит: что за диковина – то будто сивый приставал, а вороной горячился, а теперь словно наоборот выходит. Вороной уже, вишь ты, рысцою пошел, а сивый так и стелется по степи, только комья грязного снега летят из-под копыт.
Стал волк большой круг описывать, вороной наперерез ему снова поскакал – сивый посдержал и рысцою ему дорогу от балки перебивает…
фото из архива редакции
Собрался волк с силами. А ну-ко, мол, еще угонку напрямик, на чистоту, опять сивый с вороным чередуются – а он-то все один, ему нет ни смены, ни отдыху.
Ближе и ближе всадники, короче и короче становится расстояние, отделяющее их от намеченной добычи, чует эта добыча свою погибель!..
Взмокла клочковатая волчья шерсть, широко ходят тощие ребра, язык вывалился на сторону, пасть раскрыта и на бегу холодный снег похватывает, а сивому и вороному и горя мало, чуть только пар от них валит, легким облаком вслед за всадниками носится.
Прилег волк, припал к земле… Все, думает, передохну малость, с силами пособерусь, далеко ведь еще, не сейчас насядут! Зато уже как наддам, так только держись… Ладно!
Наддал волк тоже – после минутной передышки, да и те тоже наддали – еще пуще промежуток укоротился. Сивый-то – вот уж он! Сажен двести, не более…
Всего двое преследователей, степь кругом без конца просторная, а вот словно тенеты расставлены, словно держат эти два неотвязные всадника волка в кругу заколдованном; нет из этого круга выхода, нет спасенья! И все теснее и теснее становится это волшебное, смертельное кольцо, душит зверя, силы последние у него отнимает, сметку всю мутит, прямо так вот и ведет под первый резкий удар ременной плети.
А кони вот уже за самым хвостом фыркают, так и чудится, что вот-вот на хвост наступят. Мечется потерявший голову зверь – без толку, пуще себя утомляет, а те все тонкий расчет держат, так вот и передают его с рук на руки.
Вот уже сивко вплотную пронесся мимо, с правого бока чуть-чуть не достала плеть волчьего хребта, рядом снег взрыла, свистнула так, что у волка в глазах помутилось.
Вильнул зверь, сивый далеко с разбега пронесся, а тут вороной нагнал – теперь уже не мимо, а как раз так вот и пришил его к месту.
Бешеный, все равно конец свой чувствующий зверь метнулся на коня, хотел в горло вцепиться, да судорога свела челюсти, язык вывалившийся сомкнутым острым зубам мешает – только запенил вороную конскую шерсть да самого коня даром встревожил.
Выругался киргиз на всю степь, выругался так, как только киргизы умеют ругаться. Тот товарищ его звонко хохочет, посдержал коня, ну-ко, мол, гони его в мою сторону!
Удар за ударом сыпятся на спину, на бока несчастного зверя – так его и перешвыривают из-под одной плети под другую, пока не зароется волк окровавленною мордою в снег и не вытянет смертельная судорога его жилистые, мускулистые ноги…
Покончат с одним зверем, дадут передохнуть коням, пройдутся шажком версты две и снова начинают всматриваться вдаль, не мелькнет ли новая добыча.
Только бы мелькнула, а там уже рано или поздно, а будет, мол, наша!
Попадаются малоопытные, негонялые волки, особенно из молодых – что сразу, в полчаса гонки, не более, – живьем даются; попадаются такие матерые, что с рассвета до глубокой ночи проводят за собою захлестчиков, сами сдохнут, да уже и преследователей своих так загоняют, что иногда охотник пеший, бросив приставшего коня в степи, еле-еле доберется до дому.
