Родился он за год до того, когда люди — с надеждой и смутной тревогой — ждали кануна XX века… Уходящий ныне век оправдал их тревоги: он ознаменовался двумя мировыми войнами, кровавыми переворотами, большими и малыми, в самых разных частях земного шара.
В юности Эрнест Хемингуэй окунулся в эти потрясения, хлебнул их сполна.
Он отразил этот «прекрасный и яростный» мир в в своих произведениях и посвятил много страниц трем страстя, кроме прочих: охоте, рыбалке, чтению.
Поклонник Хемингуэя, далекий от литературного творчества, в одном интервью сказал о писателе так: «Еще меня в нем привлекает его авантюризм. Он авантюрист в лучшем смысле этого слова. В том смысле, который я высоко ценю.
Я имею в виду, что он не из тех, кто живет в согласии с миром, который его окружает, а считает своим долгом изменить этот мир. Он хочет порвать с условиями и поэтому бросается в авантюру И он очень быстро начинает понимать, если уже не понял.
Начинает понимать, что мир, в свою очередь, изменит и его. Он не может остаться таким, каким был до сих пор. Перемены неизбежны».
Этот поклонник — Фидель Кастро, к которому вполне можно применить его собственные слова об «авантюристе в лучшем смысле этого слова».
Незадолго до смерти писателя они встретились, и Эрнест Хемингуэй передал Кубок его имени в руки Фиделю — приз по спортивному рыболовству был честно выигран Кастро.
На Кубе Хемингуэй прожил без малого треть своей жизни — срок немалый! Его привлекал «Большой Рыболовный Спорт» — ловля меч-рыбы, парусника, марлина, крупных акул, тарпана. Охота же на Кубе ограничивалась в основном водоплавающей птицей, и на охоту он отправлялся в угодья США или Восточной Африки.
Тем не менее в Гаване Хемгуэй проводил целые часы в охотничьем клубе «Эль Серро» и на стенде. Писателю мешала стрелять близорукость, осложненная астигматизмом. Его усиленно потчевали витамином А, непосредственно связанным со зрением, и, надо сказать, это ему помогало. Во всяком случае, сняв очки, на стенде по голубям он бил без промаха.
СЫНОВЬЯ
Тогда при «Папе» находилась его четвертая жена — Мэри. От первых двух жен было трое сыновей, и все они прекрасно стреляли. Впрочем, отлично стреляли и все его жены — это было обязательное условие при женитьбе.
Эрнест Хемингуэй сохранил теплые отношения с сыновьями и с их матерями. Правда, старший, Джон, предпочел ужение, средний, Патрик, прошел путь профессионального охотника и охотоведа на государственной службе, переселившись в Танзанию, а младший, Грегори, в 11 лет получил в Гаване приз за стендовую стрельбу, заняв второе место.
В двенадцать лет Патрик превзошел всех своих старших в стрельбе, и его мать, Полин, из педагогических соображений, обсуждала подарок сыну к рождеству с бывшим мужем: ее смущала дороговизна ружья (свыше 100 долларов).
Для двенадцатилетнего мальчишки это было слишком дорого — пусть он ценит труд и деньги отца. В письме от 7 августа 1954 г. Хемингуэй говорил о среднем, Патрике, младшему сыну Грегори:
«…Я хотел научить его охоте на крупного зверя, но у нас не хватало времени. Теперь у него есть старый Муму, прекрасный оруженосец, который раньше в обход закона промышлял слоновой костью, и поскольку Мауси («мышонок» — прозвище Патрика, — А.Ч.) хорошо освоил суахили, Муму может научить его гораздо лучше, чем я».
ДАМА С КАРАБИНОМ
Делился он с младшим сыном и рассказом о Мэри, с изрядной долей юмора: «Мисс Мэри прекрасна, чувствует себя хорошо и очень счастлива. Она полюбила Африку. Все это между нами, как это должно быть, учитывая специфику наших давних отношений. Ты знаешь, никогда нельзя было понять, куда она собирается выстрелить.
Может быть, из-за того, что «манлихер» калибра 6,5, из которого она стреляла, был для нее слишком велик, или в зависимости от того, во что она была одета; пока она его не поднимала, прицел прыгал в разные стороны. С 350 ярдов она стреляла отлично.
С 375 била в шею наповал (одного очень красивого малого куду), но вчистую промазала, когда стреляла в льва, такого большого, как самая большая львиная шкура. Все ее очень любили, все постоянно вокруг нее так и бегали, а она промазала бы даже в нашего Спасителя…
Но поскольку мы все время наставляли мисс Мэри, и, когда было нужно мясо для еды, всегда стреляла она, на ее долю выпало немало отличных выстрелов. Что ей мешало, так это ее рост. Лев, на которого я смотрел, как на львиную шкуру, крадущуюся и нападающую из кустов или густой высокой травы, для нее был всего лишь большой львиной головой, которая вдруг появлялась совсем рядом. Достану ружье, которое подойдет ей по размеру».
Хемингуэй, подтрунивая над ростом Мэри и ее оруженосца, такого же коротышки, писал, что даже гиеновые собаки собирались их слопать, бородавочники бежали к ним трусцой, «приняв за привлекательных спутников», а зебры ржали над ними и скалили зубы.
Но ирония отступала, когда «Папа Хем» вновь вспоминал льва мисс Мэри: «Если кто-нибудь когда-нибудь действительно был достоин великого льва или великий лев когда-нибудь заслуживал великого охотника, так это были мисс Мэри и этот зверь. После львиной охоты мисс Мэри, — делился он с сыном, — все остальное — детские шалости».
В этом же письме Хемингуэй касался весьма запутанных финансовых вопросов, сообщал о неожиданных бытовых катастрофах, мечтая о профессии белого охотника, функции которого состояли в истреблении взбесившихся слонов, агрессивных носорогов и львов-людоедов.
«Я и сам был бы рад зарабатывать на жизнь, постреливая в бегущих навстречу носорогов или спиливая бивни рассерженным слонам. Но я не дал бы гарантии, что смогу зарабатывать на жизнь, охотясь на нападающих львов, потому что они появляются быстрее, чем телеграммы, и раньше или позже в одного из них промажешь. Вся штука, конечно, в том, чтобы не дать ему подойти слишком близко».
Во время одного из сафари Хемингуэя сопровождал фотограф из журнал «Лук»; фотографии были включены в рассказ Хемингуэя «Рождественский подарок». Этими кадрами Хемингуэй гордился и любил показывать друзьям; в кадре атакующий носорог, настоящий танк с двумя рогами, а Хемингуэй с ружьем пригнулся в зарослях (он отразил лобовую атаку зверя с расстояния в несколько метров).
Одним из приближенных писателя, кто обслуживал дом Хемингуэя на Кубе, был его управляющий Рене Вильярреаль. Во всяком случае, он был из тех немногих, кто мог входить в рабочий кабинет писателя и кто обедал вместе с четой Хемингуэй.
Это ему завещал Хемингуэй свой нарезной «винчестер» 22-го калибра, модель 62-А 255364 (5,6 мм). Писатель поручил Мэри исполнить его волю. «Винчестер» долгое время находился в доме-музее Хемингуэя как экспонат, поскольку Рене стал куратором музея.
В конце 70-х годов Мэри Хемингуэй содействовала эмиграции Рене в США, и бывший управляющий забрал «винчестер» с собой.
МУЗЕЙ
Любопытна история музея и его экспонатов.
В конце августа 1961 года, спустя месяц после похорон Хемингуэя, дом писателя и все, что в нем находилось, было передано вдовой в дар кубинскому государству: как гласил текст — «на благо народа».
Мэри оставляла за собой право пользования домом при возвращении, в том числе право вывоза в США наиболее дорогих ее сердцу ценных произведений искусства, которые здесь хранились.
Вот как происходил акт передачи — к дому подкатили на трех автомобилях девять человек (шоферы и телохранители) и сам кубинский лидер — Фидель Кастро. Свита осталась в машинах, в дом вошел только один Фидель.
«Садитесь, пожалуйста, — сказала Мэри. -Чувствуйте себя как дома». В неизменном берете и с толстой сигарой в пальцах, Фидель двинулся было к креслу, не подозревая, что это было любимое кресло Хемингуэя.
Мэри заметила: «Здесь всегда любил сидеть Папа». Кастро тут же отошел от кресла. Но тут Мэри, улыбаясь, воскликнула: «Нет, пожалуйста! Вы меня не так поняли! Сядьте в кресло, прошу вас!»
За беседой и легкой закуской вдова писателя и кубинский вождь обсудили вопросы вывоза картин, рукописей и прочих вещей. Присутствовали и ближайшие друзья писателя. Между тем в ту пору отношения между США и Кубой все накалялись и накалялись. Американскими властями было уже наложено эмбарго.
Кастро провел в доме два часа. Его взор привлекли охотничьи трофеи. Будучи прекрасным стрелком и охотником (впору вспомнить его охоту на кабанов с Никитой Хрущевым в 1963 году), он внимательно осмотрел коллекцию оружия и выслушал историю куду — трофея, добытого Хемингуэем.
КУДУ
Вот как об этом писал великий охотник: «Это был наш огромный, прекрасный самец куду, он лежал на боку, мертвый, и рога его, дивные, разлетистые рога, изгибались темными спиралями; он свалился в пяти шагах от того места , где его настиг мой выстрел, и лежал большой, длинноногий, серый с белыми полосами, увенчанный огромными рогами орехового цвета, на концах словно выточенными из слоновой кости, с густой гривой на высокой красивой шее, с белыми отметинами между глаз и на носу, — и я, нагнувшись, дотронулся до него, чтобы убедиться, что это не сон.
Куду лежал на том боку, куда вошла пуля, вся шкура была целехонька, и от него исходил нежный приятный запах — так благоухает дыхание телят и тимьян после дождя».
Магия великого рассказчика чувствуется в этом описании. Недаром Кастро в том же интервью сказал вот что: «Мне, например, произведения Хемингуэя сразу становились чрезвычайно близкими… Прочитал все, что Хэмингуэй писал об охоте в Африке, — я имею в виду его рассказы и репортажи… Он описывает все с необычайной точностью и ясностью.
В его произведениях нет слабых мест. Все крайне убедительно и реалистично. Он обладает даром переносить вас в африканские саванны или же на арену боя быков, и вы уже никогда не сможете забыть прочитанное, как будто сами все это пережили».
Видимо, чувствуя, что кубинский лидер предельно искренен, Мэри сказала, что хочет подарить Фиделю карабин «Манлихер-Шенауэр-256» (6,5 мм), любимое оружие Папы. Кастро поблагодарил за этот дар, но подчеркнул, что предпочитает, чтобы оно оставалось здесь же, в музее, и что дом Хемингуэя должен быть неприкосновенным.
Хемингуэй добыл этого великолепного куду 15 февраля 1934 года в районе Масаи, на земле отважных воинов и скотоводов, в самом центре Танзании. Прошло несколько десятилетий, а трофейный куду отлично сохранился. Он занимает почти пустую стену одной из комнат дома. Здесь же и оружие — хорошо смазанный «манлихер», от которого отказался Фидель и который был слишком велик для Мэри.
ЛЮБИМЫЙ «МАНЛИХЕР»
Белый охотник Уилсон, проводник сафари в рассказе «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера», и Гарри Фит в «Снегах Килиманджаро», мистер Поп («Старик») в «Зеленых холмах Африки» и художник Томас Хадсон в «Островах в океане» — все они пользуются этим же оружием: австрийским «манлихером-256».
Этот легкий удобный карабин отличается необычайной точностью наводки, и в ту пору его имели почти все профессиональные стрелки. Любимое оружие Хемингуэя стало экспонатом музея и замолкло навсегда. Застыли, как солдаты, патроны разных калибров, отличные охотничьи сапоги стоят на обычном месте, будто ожидая очередного сафари, которое уже никогда не состоится.
Застрелился он из двуствольного дробовика 12 калибра. Другой писатель, умерший за три года до рождения Эрнеста Хемингуэя, Роберт Стивенсон сказал так:
Я радостно жил и легко умру
И вам завещаю одно —
Написать на моей плите гробовой:
«Моряк из морей вернулся домой,
Охотник с гор вернулся домой,
Он там, куда шел давно».
Таким мы его и помним — у штурвала или с охотничьим ружьем в руках.
