Едем в утреннем тумане по луговой колее. Через километр туман начинает редеть, еще через километр луг расширяется, а трава… Неплохая трава. Надо глянуть. Ну, мой мальчик!..
Фото автора
Ветра нет, идем как попало. Стойка! Вылетает птичка — грожу пальцем. Идем дальше. Опять стойка. Опять, наверное, птичка. Подхожу. Стоит. Встаю рядом, жду птичку. Вылетает дупель!
И вот каждый раз я поражаюсь этой перемене в мире, господа охотники! Казалось бы, что там — маленькая птица с длинным клювом, и — все. А что она вытворяет с охотничьей душой!
За минуту до этого плетется полусонный охотник за собакой, бурчит что-то, чешет репу… И вдруг — дупель! И тут же этот луг — голая коленка с колеями от косилок — превращается в великолепные угодья, низины манят дымкой, кусты наполняются тайнами, а простая отава становится зеленой муравой в серебряной росе.
Шмель идет и идет. А я ничего не делаю, только смотрю на него, привыкаю к его манере и учусь его понимать. Опять стойка! И опять — дупель! И еще. И — спороли. Одного, второго… Ты что же это делаешь, а? Садится. Испуган. И я молчу, я вижу, что он весь на нервах и не знает, как быть. Отпускаю — делай, что хочешь, мальчик, ты мой послушник, и я уже не боюсь за тебя.
А он как струна. Журавли крикнули — близко, звонко! — обернулся — стойка! Лисий нарыск — стойка! Птичка порхнула впереди — стойка. Но сразу же и понял, что это не то.
Множество маленьких, но таких важных для нас подробностей — всего не описать, господа охотники. Поднимаем тринадцать дупелей, успокаиваемся, приходим к машине, пьем водичку — все, на сегодня хватит.
Что ж, говорю, Шмелек, объявляю этот луг учебным полем и заказником, пока ты не станешь отличником по дупелям. Во-первых, луг недалеко от нашего села, а во-вторых, в шумном далеком Вавилоне тоскует об охотничьем рае твоя подружка Трэсси Елховникова, и мы о ней не забываем.
Второе утро. Опять открывается сказочная книга, опять прикасается к воздушным потокам волшебная палочка и, как тугой теннисный мячик, вылетает из травы маленькая длинноносая птичка. Блестит вдалеке куполами храм в синей дымке, кричат журавли и смеется невидимый ангел — точно ручей по камешкам.
Просыпается ветерок — появляется правильный челнок. Я и сам хожу челноком — увеличиваю крылья, но вижу, что больше ста метров не надо. Нет у курцхаара скорости, как у пойнтера, а стоять и ждать — не то. Сегодня работаем явно лучше — и ход уверенней, и на птичек он почти не обращает внимания, приостановится на секунду и — дальше. Иногда долго разбирается в набродах, стоит голову ломает. Ты, говорю, репу-то не чеши, не учись у хозяина дурному.
Луг продолжает открывать нам свои богатства: в середине нашей долины — ручей, а не просто кривая лента кустарника, как показалось вначале. В кустах коростель, и не один. Вдалеке, у деревни, кукуруза, над ней крутятся голуби. В конце луга — мелколесье, над ним пролетает тетерев. И крики журавлей, и дымка над долиной, и разноцветные крыши деревень и дач.
Поднимаем пятнадцать дупелей, звонок — урок окончен.
Третье утро. Отличный ветерок и отличный челнок. Стойка за стойкой. В одном чудесном местечке поднимаем друг за дружкой четырех! Песня, господа охотники! Нет, берите выше, симфония!
Потяжка — стойка — подводка, потяжка — стойка — подводка! Иногда дупель срывается раньше, и подводки не получается, но это не портит нашего концерта. Поднимаем тринадцать дупелей, и я вижу, что в симфонии не хватает главного. Выстрела. Без него нет смысла, он просто необходим, достойный финал!
Берем ружье, заряжаем «восьмеркой», идем. Потяжка — стойка — подводка! Выстрел — восторг — подача! Первый дупель — еще силен азарт, и подача скомкана, повторяем еще раз и — подаем, и садимся с добычей перед хозяином.
Звоним Мише Елховникову, члену нашей охотничьей компании с 1990 года. Характер нордический, выдержанный… Бывший комсомольский вожак, а ныне бизнесмен, владелец предприятия. Старинный мой оппонент в религиозных вопросах. Хозяин юной Трэсси. Отличный мужик!
— Короче, так. Высыпку я, слава Богу, нашел. Собираешь Трэську — вечером вы у меня, утром — мы на лугу.
— Не могу я, Джон! Утром совещание, потом встреча с заказчиком, а Израэль Шлемович, он такой мужик… не отменишь… Не жаба меня давит, дело у меня!
— У тебя кто главный, ты или бизнес? Архангел Михаил или Израэль Шлемович?
— Опять ты про метафизику! Ты мне физику дай…
— Высыпку я нашел…
— Да не могу я! Санкции кругом, дорожает все, доллар черт-те куда… Может, в субботу…
— Это целых пять дней…
— Ну что делать… У тебя-то как?
— Да что у меня, на лугу вот стою. Травку курю.
— Знаю я твою травку. Опиум для народа! Помогает?
— Хм… Где я, а где ты…
— Ничего, в субботу наверстаем.
Едем со Шмелем домой. В приемнике дешевая музычка и извечная борьба: болтовня либералов, плач патриотов, стон бурлаков-бизнесменов и рекламный дурман. Шумит житейское море и захлестывает сердце.
Воскресенье, 24 августа. Приехала Трэсси, расцеловалась со всеми и всех очаровала. Шмеля, конечно, в особенности.
Утро. Поиграли наши собачки в серебряной мураве и — вперед.
Проходит час. Дупеля нет. Проходит два. На лучших местах ни одного! Нет даже коростелей в кустах… эти-то куда? Через два часа Шмель наконец делает стойку. Вылетает дупель. Трэська, услыхав выстрел, летит сломя голову к нам, находит в траве дичь и улетает к хозяину. Кричу — молодец, Трэсси! Обернулась на голос и бросила. Потренировали ее немножко. Подает, но прикусывает сильно, то ли дичь еще в диковинку, то ли нас ожидает проблема.
В понедельник Шмель отдыхает и отъедается, а я отсыпаюсь.
Во вторник — опять на луга. Скоро сентябрь, и они от нас улетят, они улетят от нас, эти маленькие тугие мячики с длинными носиками и белой полоской на хвостике.
Утро. Ветерок. Мурава. Потяжка — стойка! Он вылетает и поднимается неторопливо. Стреляю и — мажу! Трепыхается внутри сердце, и кажется, что он уже далеко! Стреляю еще раз, и он падает в зеленую мураву.
Солнышко поднимается все выше и выше. Приближаемся к концу луга, здесь мелколесье и здесь, помнится, пролетал тетерев. Места подходящие. Идем. Ищем. И вот длинная потяжка и стойка. Задирает нос в небо, как пойнтер. Курц, ты-то что дерешь нос?!
Вылетают сразу три — все петухи! Один, молодой дурачок, тут же громоздится на березку. Шмель стоит только носом водит. Ага… Вперед! Вылетают еще два. Тоже петухи. Шмель не двигается, а я понимаю, что петухов больше не будет, если и вылетит, то тетерка, и надо бы стрелять молодого дурачка на березке, но так он глядит наивно, и деваться-то ему некуда. Эх, глупыш! Ладно, живи. Шмель стоит.
Вперед! Вылетает… опять петушок! Стук — есть! Пес не двигается. Должно быть, думаю, старка. Вперед! Шмель делает шаг, два и начинает рыскать. Тетерки вообще нет, эти ребята уже вполне самостоятельные.
Знаете, что меня еще поразило, господа охотники? Как легко их стрелять. Я их всех могу перебить, не сегодня, так завтра. И если они живут до сих пор, значит, и вы их пересчитываете, как и я, — и не победила нас жаба!
Потому и верю я, что есть она, светлая сила.
Выходим со Шмелем из мелколесья. Над полем — голуби. Стоп, где присада? Ага, вон осина. Ждем. Летают вороны, отстреливаем трех. Наконец, хотя и высоко, летит голубок. Бью «пятеркой» — и он падает с неба как игрушечный вертолетик.
Идем вдоль ручья, авось коростель. Впереди бобровая плотина, а в середине, плотно обложенная ветками, автомобильная покрышка! Уважаю, Бобер Иваныч, все у тебя — в дело. И запруда хороша, на таких и утки бывают. Только подумал — есть! Крякушка, толстая и веселая, поднимается свечкой. Стреляем. Приносим. Благодарим Создателя. И едем домой… Ах, денек!
30 августа. Ходим три часа, попадается всего один дупелек, да и тот — бегунок. Два раза мы его поднимаем — и оба раза далеко. Что ж, все? Добываем парочку голубей у знакомой осины и любуемся улетающим кроншнепом. Теперь — все. До свидания, август!
