Девяностые годы… В результате недальновидной политики горе-руководителей кормилицы деревни в российской глубинке стали катастрофически пустеть. Закрывались школы, не ремонтировались дороги, разваливались колхозы и совхозы, и народ в поисках лучшей доли уезжал кто куда… Из памяти все это вычеркнуть тяжело.
Фото Дмитрия ЩАНИЦЫНА
Однажды в поисках повреждения на ЛЭП мы заблудились и оказались в одной из таких деревень.
Невеселое зрелище.
Засыпанные снегом полуразрушенные подворья, заколочены досками окна в домах.
Мы выбрались из вездехода и пытались сообразить, где находимся.
Когда заглушили двигатель, услышали стук топора и увидели дым из трубы над крышей одного из покосившихся деревянных строений.
Подходим. Сгорбленная старушка, тяжело взмахивая ржавым топором, колет дрова.
Услышав шаги, кладет на чурбак топор и поднимает на нас глаза, полные грусти и удивления. Как жаль, что в такие глаза не смотрели инициаторы возникшего по их инициативе бедлама.
— Мы где находимся, бабушка?
— В Ново-Савино, сынки.
— А где Гаврино?
— Вон за лесом, в пяти километрах.
Оказалось, бабушка, которой почти 80 лет, живет совсем одна во всей деревне, где нет ни электричества, ни магазина, ни телефона, ни медсестры, зимой и соседей нет, а вместо телевизора за окном в длинную зимнюю ночь лишь волчий вой слышен.
При необходимости ходит бабушка на охотничьих лыжах в Гаврино, где еще теплится жизнь, и это в 80 лет! Ее сын с семьей проживает в столице, вроде звал ее к себе, только не едет туда бабушка, по ее словам, не хочет его семью стеснять, а по выражению глаз — совсем не по этой причине.
Ее дед давно умер, опился «Роялем». Было когда-то такое дешевое пойло для народа, им будущие предприниматели завалили сельские магазины, пей, Иван, травись, а денежки нам капают! Вот и жила бабушка отшельницей и сыном, и государством брошенная.
В другой деревеньке с названием Курша, богом и людьми забытой, жил другой отшельник, дед. Но там хоть электричество было.
Линия через лес шла, почти 20 километров, часто отключалась, и мы в том лесу тоже часто снег месили, проклиная все на свете, отыскивали и устраняли повреждения линии ради единственного жителя.
Однажды после ночного снегопада с ветром линия в очередной раз отключилась, и наша бригада выехала на аварийные работы. По лесной дороге навстречу нам шел одинокий путник.
Человек как человек, среднего роста, по сезону одет, в руках пластиковый пакет, казалось бы, ничего особенного. Однако мне в глаза сразу бросилась его диковинная, быстрая и легкая походка. Так обычно ходят дикие звери, преодолевая большие расстояния, и без всяких усилий.
Путник сошел с дороги, пропуская наш вездеход, низко нам поклонился и пошагал дальше, а его следы отпечатались на нашем пути по всей запорошенной свежим снегом двадцатикилометровой дороге и только перед самой деревней свернули в сторону, в лес.
По слухам, жили в том лесу какие-то отшельники — сектанты или староверы, и один из них в тот день даже без признаков усталости шагал в сторону автотрассы, видно, спешил к автобусу.
И еще одного отшельника довелось мне встретить. Военнослужащий в отставке, жил он в одиночестве на краю опустевшей деревни. На другом ее краю проживали еще две семьи, вот и все население на полсотни дворов.
За разговорами выяснилось — занимался бывший вояка охотой на лис. Дело поставил по-военному основательно. Возле стоявшей на отшибе баньки, на опоре ЛЭП, он укрепил фонарь с выключателем, в ручье-речушке ловил ершей и прочую рыбью мелюзгу, «проквашивал» до соответствующего «аромата» и под фонарем разбрасывал.
Сам с ружьем укрывался в протопленной баньке и ждал. Кумушки на запашок являлись, в поисках «вкуснятины» рыскали вблизи баньки, появлялись в свете фонаря и попадали под выстрелы. За зиму охотник более десятка лисичек промышлял, не выходя за территорию собственного подворья.
Что поражает — никто из отшельников на судьбу не жаловался. Может, и прав был известный сатирик, утверждавший, что такой народ победить невозможно, а что хорошо жить этот народ никогда не будет, так не он в том повинен…
