Cтарые доски забора легко отдирались вместе со ржавыми гвоздями от перекладины. Боязливо поглядывая на сумеречную дорогу, Юра собрал доски подмышку и засеменил с ними к своему домику. Днем в сентябре становилось уже зябко, а ночи после летнего тепла казались страшно холодными. Юра стал топить на ночь печку. Этого забора, который он выбрал подальше от своей дачи, хватит ему на неделю.
фото: Рудмана Виктора
В садоводческом товариществе «Торфяник» было несколько улиц-дорог и сотня участков; сейчас, холодной осенью, только в нескольких домах хозяева оставались ночевать, греясь или от печки, как Юра, или от электрических обогревателей, если в какой-то редкий вечер не отключат свет.
Юра с весны жил на даче постоянно и собирался зимовать: свою квартиру в городе он сдавал.
Сдавал за смешные деньги тем, кто по бедности готов был жить в запущенной квартире на первом сыром этаже бывшей казармы.
Отсюда, с «Торфяника», город показывался чуть видными над лесом многоэтажными домами и далеко торчащей красно-белой трубой.
До самих городских улиц было минут двадцать ходу. За полчаса Юра доходил до продуктового магазина, на площади перед которым продавал пойманную рыбу.
Под ночь на даче у Юры, когда дыхание обозначалось паром и вещи холодили руки, некоторое время громко гудела железная печь, выпуская в трубу грязный черный дым, – Юра жег всякий древесный мусор.
Топка, жадно съедая дрова, быстро накалялась, в маленькой дачке становилось почти жарко. Но печка и скоро остывала, тонкие летние стены плохо держали жилое тепло. И Юра, не снимая штанов, свитера, дырявых шерстяных носок, лез под два одеяла. Хорошо, если сон придет сразу, потом заснуть мешал холод.
Как хорошо жилось летом! Юра мучался мыслью о том, как он будет жить тут зимой. Его квартира в городе какая-никакая, а все-таки с центральным отоплением. В самые лютые морозы в ней можно сидеть, укрывшись только телогрейкой, и не мерзнуть.
Из крана на кухне всегда бежит чистая холодная вода. А в «Торфянике» уже отключили летний водопровод на уличной колонке. Юра черпал воду из канавы, процеживал через тряпку. Очищая от ряски и долгоносиков, стараясь не всматриваться в уже очищенную, и дожидался времени, когда можно будет топить снег.
У озера Жаркого, как у многих мещерских озер, трудно было определить берег. Вода после плеса продолжается в камышах, потом постепенно скрывается в трясине, которая становится все тверже, тверже, и уходит в моховой лес с кривыми березами и соснами.
Кто-то говорил, что у Жаркого нет и дна. Чистой воды от поверхности всего метр, а потом начинается илистая торфяная жижа, в которой едва держатся шесты-вешки для рыбацких сетей. Когда-то, при торфоразработках, замеряли глубину озера. Оказалось, что до твердого дна на середине лежит двадцать метров ила.
Все-таки однажды экскаваторы, бульдозеры и корчеватели согнали с берегов Жаркого болото и пустили на новое место рабочих торфопредприятия – строиться, разбивать сады и огороды.
Прошло уже много лет, как дачники обжились в «Торфянике». Уже дороги к участкам с заборами и летними домиками по краям стали похожи на улицы, уже выросли яблони и смородина.
И теперь некоторые забрасывали свои участки, устав биться за урожай на этой скудной земле, устав биться за мелкую, со сладковатым привкусом, словно уже померзшую картошку, за пяток яблок на каждом дереве, за водянистую безвкусную землянику.
Немногие, которые потрудолюбивей и у которых участки повыше, терпеливо удобряли землю и ставили высокие глухие заборы с колючей проволокой, в канавки между грядок сыпали битое стекло. Завидный по здешним местам урожай не давал покоя тому, кто готов срывать чужие помидоры, выкапывать даровую картошку.
И чем ближе к осени, чем спелей урожай, тем тревожней хозяевам, что вперед них возьмут то, ради чего они с мая гнули спины. Здесь очень терпимо относятся к сорнякам, на грядках их только осторожно продергивают, чтобы они совсем не забили морковку или лук, но и закрывали их собой, от чужого глаза подальше.
Юрин участок был в последнем ряду. Дальше – трясинистое поле с клюквой и озеро.
Весной Юра у себя не посадил ничего. Ткнул в грядку лопатой, вывернул тяжелый сырой ком земли, поглядел, как ямка на глазах наполняется водой, и успокоился, обрадовался – огородом в этом году не заниматься.
Потом уже, летом, Юре стало завидно, что у соседа прячутся в сорняки зелень и овощи.
На Юрином столе, сколько бы он не поймал, караси не появлялись: лучше всего продавать и покупать картошку и хлеб. Если он в кривых березах около дач находил грибы, то и их почти все нес на продажу. Себе оставлял только совсем червивые, которые никто не купит.
Ел Юра столько, чтобы не умереть с голоду. Остальные деньги забирала выпивка.
Чтобы походка стала нетвердой, чтобы голову кружило, чтобы двоились в глазах далекие предметы и можно было сидеть в дачке, не скучая и не замечая холода, Юре нужно было не больше стакана самогона, в который он для крепости сыпал папиросный табак.
Юра варил щи из крапивы и дикого щавеля и через колья забора видел, как сосед идет по участку со свежими огурчиками в руках.
фото: Игнатова Валентина
Зато уж и голова у соседа болит – как бы чужие люди у него не похозяйничали. Он иногда передает Юре через забор тарелку огурцов, кабачок, просит по-соседски присматривать за его огородом: сам он бывает в «Торфянике» раза три в неделю по вечерам, работает и живет в городе.
– Малолетки полезут – шугану, конечно, – отвечает Юра. – Да воры сейчас разные пошли.
– Да понятно, я ничего не говорю, спасибо…
Воров в «Торфянике» ловили помногу раз в год. Их и били, и они дрались с хозяевами. Милиция была в поселке последний раз в прошлом году. Один мужичок приехал на свою дачу рано, полутемным утром. Видит – на дороге стоит машина, калитка открыта. Зашел – два парня копают картошку. Говорит:
– Мужики, картошка-то моя!
Они ему:
– Помогай!
Мужик обратно на мотоцикл – и в город. Вернулся с ружьем. Ребята наглые. Один лопату поднял, идет прямо на ствол, приказывает ружье отдать, за выстрел лютой смертью грозит. Хозяин ему за три шага влепил картечью в голову. Другого, уже убегающего, достал в спину, тоже насмерть.
Хозяина за убийство посадили, но в «Торфянике» случаю были рады – ворью будет неповадно.
Но в этом году картошку у многих начали красть прямо с мая – в первую после посадки ночь доставали обратно семенную.
Летом Юра услыхал детские голоса. Увидал на улице двух мальчишек. Подозвал их к своей калитке:
– Я, ребята, вас предупреждаю: увижу в огороде – почки поотшибаю.
– Да мы не лазаем… – ребята весело смотрели на принявшего их за воров дядьку.
– Я предупредил, – оборвал Юра, – поймаю на участке – инвалидами сделаю. Идите, откуда пришли. А то много тут любопытных шляется.
– А че, здесь ходить нельзя?
– Я тебе говорю: поймаю – всю жизнь жалеть будешь, – Юра отвернулся и пошел к даче.
– Урод лысый! – издалека прокричали ему мальчишки.
Дети – не взрослые, можно припугнуть.
За грядки Юра не боялся. Боялся за лодку, на которой ставил сети. Поэтому каждый вечер таскал ее, деревянную и тяжелую, волоком с участка до воды и обратно.
К пьяному Юре, стоящему на моховом берегу, подходили двое. Юра узнал Рыжего. С ним шел какой-то парнишка с ружьем.
– Здорово, Юр. Чего делаешь?
– Да вот, посмотреть вышел…
– А-а. А мы на вечерку собрались.
До зорьки времени еще много. Можно постоять, поговорить.
– Юра, ты не знаешь, где оконные стекла достать? Дружку одному надо. У тебя нет?
– Откуда? В магазине, где еще достать.
– В магазине дорого. Может, лишние у кого есть?
– Ладно, я поспрашиваю, – ответил Юра, подумав.
Витек молча стоял, слушал Олега. Тот, вытянув руку, показывал на озеро, где недавно один охотник утопил ружье.
– Он, – говорит, – в одной руке удочку держал, и утки налетели. Ружье схватил, с одной руки выстрелил и при отдаче не удержал. О борт лодки стукнулось – и в воду.
– Чего же не достал? – удивился Юра.
– Да как достать? Тут дна не найдешь!
– Ладно, не найдешь! Я с середки до берега шел, – пьяно протянул Юра.
– Когда ж тебя угораздило? – усмехнулся Олег.
– Летом! Я пьяный в лодке встал – и перевернулся. Обратно не полез, так и тащил лодку за собой. По колено тины, не больше. Вру, думаешь?
– Ладно, нам пора, – Олег с Витьком пошли к своей надувной лодке.
– Он здесь сети ставит, я примерно знаю где, – вполголоса говорил Рыжий, – хотел одну снять, да вишь, он с берега пасет. Потом тогда.
– Врет он, что пешком по озеру ходил?
– Конечно! Ты слушай его больше. Попробовал бы он на середине перевернуться!
Витек усмехнулся вслед за Олегом.
Во всем «Торфянике» светился огонь только у Юры. Днем на дачах еще бывали люди. Стучали молотки, гремели ведра. На иных участках собирали остатки урожая, убирали хозяйственный скарб, заколачивали окна ставнями, прятали понадежней или забирали с собой дорогие инструменты, посуду – хозяева не появятся тут до весны.
Спотыкаясь в темноте, ломая кусты, Юра пробирался к большому кирпичному дом. Окольный путь на этот участок был известен.
В одном из закоулков за рядом дач начинался ивняк, отрезанный от участков водоотводной канавой. Огороды просто, без оград, упирались в канаву. Кто с той стороны, из болота, полезет?
Юра знал сухие бровки в затопленном ивняке, переходы через глубокую канаву.
Летом он лазал сюда за морковью. Тогда Юра страшно трусил. Вдруг кто заметит? Может, и не поймают – он в поселке все ходы-выходы изучил. Но если узнают его, лысого, с крайних дач? Если мужики за него возьмутся? Это чужакам хорошо, а ему тут жить.
фото: Рудмана Виктора
Когда Юра дорвался до морковной грядки и, торопясь, дергал ботву, в руках у него оказалось всего несколько морковей. Остальные, без ботвы, остались в земле. Потом у себя, вытаскивая из перепачканных землей карманов наворованное, он жалел, что суетился и не принес в три раза больше – ведь за все время он не услышал ни одного живого звука.
Потом ночным временем Юра стал немножко наглее. Шаря по чужим огородам, не стеснялся пройтись сапогами по грядкам, сломать и унести, для удобства, целый помидорный куст. Было все равно, какими именами наградят, что пожелают вору за глаза хозяева, увидав, как по-скотски он обошелся на участке.
Но Юра не совался на участки за крепкими высокими оградами, не срывал с калиток замков. Так и промышлял вдоль канавы да там, куда можно легко попасть через дыры в ветхом заборе. Огороды там не такие богатые, как те, за колючей проволокой. Грабил наделы стариков, которые без сил и возможностей пытались выращивать и сохранять хороший урожай.
Подойдя к дому, Юра приставил лежащую рядом лестницу к окну, поднялся на ступеньку, достал из кармана стамеску, но соскочил вниз и осторожно, мелкими шажками просеменил до калитки. Он долго стоял, боясь услышать шаги на невидимой за забором дороге.
В холодную ночь было жарко тащить на спине два тяжелых стекла через кусты и кочки. Взмокший, забрызганный грязной болотной водой, к утру Юра был на своей даче. Он решил не спать и сразу с рассветом нести стекла в город, к Олегу.
Олег был на охоте. Жена показала, куда поставить стекла, и сказала, когда можно будет придти за деньгами. Но Юра слишком надеялся сегодня на выручку, не хотел уходить с пустыми руками. Шепотом цыкая (спала дочка) на громко говорившего Юру, хозяйка дала ему бутылку самогона и проводила за дверь.
Витек и Олег отсидели в лодке утреннюю зорю. Рыжий взял весла и поплыл в другую сторону от прохода, по которому они выходили из береговых зарослей на плес. Витек собирается сходить на берег.
– Нет там прохода? – спросил Олег.
Витек обрадовался, что и он знает Жаркое уже не хуже Олега. Когда, случалось, ночью он сидел, ежась от холода, на носу лодки, а Олег греб, он удивлялся, как охотник без ошибки выводил лодку в нужное место. С середины озера и днем берега поначалу казались Витьку почти одинаковыми. Теперь Олег ошибся, а Витек это заметил.
– Прохода нет! – уверенно подтвердил Витек.
Олег усмехнулся:
– Ну а чего ты его там высматриваешь? Лучше на воду смотри.
В воде, справа от лодки, тянулась чуть притопленная цепочка пенопластовых брусочков-поплавков.
– Подымай ее, подымай!
Олег медленно вел лодку, а Витек, перебирая по тесьме с поплавками, поднимал из воды узкую сеть. Когда в полотне оказывалась рыба, передавал сеть Олегу, а сам веслами старался держать лодку на одном месте, пока Рыжий выбирает улов.
Найдя и проверив еще три сети, Олег поплыл к причалу:
– Ладно, забирать не будем, пусть стоят.
– Юрины, что ли?
– Да тут, кроме Лысого, никто и не ловит.
На берегу, проворно собирая в пакет рыбу из лодки, пацан думал об охотничьем законе. Преступление проверять чужие ловушки. Такие кражи карались жестоко, может, так же, как сейчас огородные кражи.
А когда уважался тот закон? Может, когда после войны (рассказывали Витьку) в центре города, недалеко вон от той красно-белой трубы, были огороды без высоких заборов с колючей проволокой, и никто в мае не выкапывал семенную картошку?
Вечером Юра, спотыкаясь на ватных ногах, тащил к воде лодку – проверять сети.
Через три дня охотники увидели ее лежащей на воде вверх дном, а подплыв, неподалеку нашли сеть, потянули ее в лодку.
– Зацепилась! – сеть шла с большим трудом, что-то за собой тащила.
Тело Юры, до половины ушедшее в ил, ногами было запутано в сети.
Пред самым ледоставом Олег пришел на Жаркое. Чавкая сапогами по мокрому мху, принес на плече резиновую лодку, с глухим плеском уронил ее на воду.
Сильный ветер покрывал плес морщинами, упирался в борта лодки, когда гребец, не быстро плавая по озеру, вздумывал идти ему навстречу.
Отворачиваясь от ветра, сжимая красными стынущими руками весла, Рыжий, посмотрев, не осталось ли где сетей, подвел лодку к загаданному месту и воткнул в дно взятый с берега крест – перевязанные проволокой ивовые палки.
Крест остался стоять, глубоко уйдя длинным комлем в зыбкий густой ил.
