Фото автора
Нелегко найти любителя зимней рыбалки, который не ждет перволедья. То есть того момента, когда ледовый панцирь скует водоем и начнут бурить лунки и рыбачить с молодого, прозрачного льда.
К этому моменту я готовился заранее: перебрал зимние удочки, привязал мормышки, наточил ножи для коловорота, набрал «репейника», записался в покупатели к добытчику мотыля. Теперь с нетерпением ждал телефонного звонка. Обычно о начале зимней рыбалки мне сообщал из Мантурова мой давний товарищ — директор местной гостиницы Смирнов Валерий Константинович.
Мантурово — уютный городок в Костромской области, расположен неподалеку от Унжи — реки, которую особенно любят рыболовы. На Унже можно поймать и щуку, и сазана, и налима, и сома, и судака, и окуня.
Однако телефон молчал, и я приуныл. Но вот в пятницу спозаранку мой мобильник ожил, высветив на табло слово «Старшой». Это очень обрадовало, поскольку мы на рыбалке уважительно называли «Старшой» директора гостиницы, так как он классно водит и снегоход, и машину, и виртуозно управляет лодкой. А самое главное, конечно, Старшой — классный рыболов.
Окунь — одна из самых распространенных в наших водоемах рыб.
После краткого приветствия Старшой сообщил: «Лед встал. Окунь берет. Приезжай». Я поблагодарил Константиныча за приятное известие и приглашение: «Хорошо. Завтра жди».
После работы я купил мотыля, еще раз проверил рыболовные снасти, обмундирование и лег спать с приятными мыслями о завтрашнем дне.
Еще затемно выехал из Костромы и через три часа примчался в Мантурово, где уже стоял наготове уазик. Поговорив о том о сем, мы сели в машину. В салоне я увидел на полу четыре широких доски. Спросил:
— Зачем в лес дрова везти?
Старшой ухмыльнулся, неторопливо объяснил:
— Не в лес, а на реку. Будем переправу мостить по тонкому льду.
— Я слышал, что лед встал…
— Встать-то встал, да не везде крепок. Пойдем на Лысовскую заводь, где мелководье и песчаные косы. Туда окунь с русла Унжи перебрался. Он у нас привередливый.
С минуту помолчав, Старшой добавил:
— Туда придется пробираться через быстрину, где ключи бьют. Над ними лед тоньше. Доски и помогут перейти быстрину.
Взглянув на мой ледобур, Старшой посоветовал оставить его в машине.
— Почему?
— Диаметр великоват. Когда будешь сверлить на мелководье, спугнешь окуня. А мой в самый раз — диаметр 80 миллиметров. Его на двоих хватит.
Реку и берег окутала такая плотная тишина, что в ушах стоял легкий звон. Мое внимание привлекло шевеление еловой ветки-лапы.
Вскоре мы подъехали к Унже, миновав два ручья. Старшой остановил машину на крутом берегу и, не разворачиваясь, поставил ее под уклон. Такое положение машины принесло нам потом много хлопот и переживаний. Однако к этому моменту мы вернемся позднее…
Утро выдалось промозглым, с реки поднимался седой туман. Взяв из машины рыбацкие принадлежности и доски, мы осторожно спустились на лед, который изредка трещал под ногами. Старшой пошел впереди, я — метрах в пяти сзади. Лед покрыл реку, словно стеклянным полотном, тускло поблескивал, манил вдаль. Пройдя метров двести, я остановился, предложил порыбачить у берега или на русле реки. Старшой мотнул головой, сказал: «Трава загнила. В воде один пшик от кислорода остался. Рыба уходит в заводи на бугры, где нет загнившей травы».
Мы двинулись дальше. За поворотом обозначилась полынья. «Здесь быстрина и ключи», — сказал Старшой и, пройдя метров пятьдесят, положил на лед сначала одну, потом вторую доски, по которым спокойно прошел. Я опустил на лед свои доски, крикнул: «Лови!» и что есть силы толкнул их. Старшой ловко доски поймал, вновь положил их впереди себя. Когда он прошел опасное место, остановился, рукой показал, чтобы я следовал за ним.
При переходе быстрины я чувствовал, как под досками пружинит лед, на поверхность которого из полыньи хлынула вода. «К вечеру доски вморозятся в лед. Идти будет приятнее…» — сказал Старшой и двинулся вдоль берега.
Через полчаса показалась заводь. Старшой дал отмашку, снял с плеча рыбацкий ящик, ловко спроворил лунку, протянул ледобур мне. Я отошел метров на пятнадцать, тоже просверлил лунку, торопливо стал готовить снасть.
Лед покрыл реку, словно стеклянным полотном, тускло поблескивал,ф манил вдаль.
Сердце мое забилось, когда я увидел рядом с лункой Старшого прыгающего на льду красноперого красавца. Наконец, я насадил на черную мормышку мотыля, опустил снасть в лунку. Только рыболов поймет тот трепет, с каким я ожидал первую поклевку. Ох как не терпелось почувствовать первый удар окуня!
Глубина была метра полтора. Покачав мормышку у дна, увидел поклевку. После короткой подсечки почувствовал приятную тяжесть, вытащил на лед окуня-матросика граммов сто весом, снял с крючка, отбросил от лунки, заменил мотыля, вновь опустил мормышку на дно. Поклевка последовала незамедлительно, вскоре на льду появился окунь-сковородник фунт весом.
Через полчаса около лунки, ощетинив плавники, билось пять окуней. «Пойдем за шестым», — прошептал я и отправил в лунку мормышку. Неожиданно последовал удар такой силы, что удочка чуть не вылетела из рук. После подсечки я почувствовал непомерную тяжесть. Словно кирпич привязали! Незамедлительно последовал резкий рывок, и леска ослабла. «Какая-то рыбина оборвала мормышку», — сообщил я Старшому. «Это окунь-лапоть пожаловал. Твоя леска ноль пятнадцать для него все равно, что для слона шпагат». Старшой выудил около десятка приличных окуней, как и полагается профессионалу. Обошел меня по хвостам. «Сколько же весит этот лапоть?» — спросил я. «Фунта два будет».
Вместо черной я поставил мормышку серебристого цвета, насадил на крючок мотыля, стал ждать поклевку. Однако кивок замер как сеттер на стойке. Бесклевье продолжалось уже полчаса, и я заменил серебристую мормышку на желтую, что не оживило клев. Сквозь прозрачный лед я увидел несколько окруживших мормышку окуней. Они покрутились около мотыля и, не обратив на него ни малейшего внимания, исчезли так же неожиданно, как и появились. Между тем горка окуней около лунки Старшого подросла.
Я пожаловался наставнику. Он посоветовал привязать черную мормышку и сделать «бутерброд», то есть насадить на крючок и мотыля, и «репейник». Как только операция была проведена, поклевка не заставила себя ждать, и после подсечки рядом с моей лункой оказался еще один окунек. Клев оживился. Окунь брал со дна, и как только мормышка коснулась песчаного слоя, взмутив воду, последовал удар, и вскоре на льду запрыгал красавец окунь весом около фунта. «Очередной сковордничек пожаловал», — залюбовавшись трофеем, прошептал я. Окунь трепыхнулся, распушив ярко-красные плавники, выпучил глаза и замер на льду…
Вскоре клев прекратился, мы решили попить чаю. Отдохнув, стали обходить заводь с намерением найти благопритяное для клева место. Но рыба не брала ни со дна, ни в полводы.
— Как обрезало, — посетовал я.
— После обеда, часикам к двум, в полводы будет брать окушок.
— Почему?
— Малек будет в полводы ошиваться…
ЭХ, ДОРОГИ!..
Весело и приятно путешествовать зимой. Сначала тридцать километров жмем по шоссе на уазике по направлению к Макарьеву. Как всегда, за рулем Старшой. На отворотке машина ныряет на проселочную дорогу, и мы пробираемся к Унже на ощупь. Медленно сползаем в котлован, затем карабкаемся на гребень и снова устремляемся вниз. Виртуозности вождения Старшого можно только удивляться. Однако до реки еще далеко, и дорога, извиваясь, становится непроходимой даже для русского джипа. Но Старшой предусмотрителен. У него в машине есть бензопила – незаменимый помощник в раскорчевке лесных завалов. Хозяин хорошо знает, что зимний день короток, а охота-рыбалка пуще неволи, потому и спешит.
Сидеть на одном месте не хотелось. Старшой сказал, что окуня надо искать, и мы стали еще раз обходить заводь.
На берегу стояли заиндевелые, словно сахарной пудрой присыпанные ели. Реку и берег окутала такая плотная тишина, что в ушах стоял легкий звон. Мое внимание привлекло шевеление еловой ветки-лапы. Присмотревшись внимательнее, я обнаружил белку, деловито шелушившую шишку. Вдруг раздался протяжный звук — «кии-й». Унжу по дуге пересекла черная птица, взгромоздилась на прибрежную сухостоину, громко застучала клювом по стволу. «Дятел-желна пожаловал», — пронеслось в голове.
Тут прояснилось, слегка подморозило, и снежинки заискрились в лучах солнца. «От такой красоты душа оттаяла!» — прошептал я, любуясь зимним лесом и скованной ледовым панцирем рекой. Опомнившись, увидел вдалеке фигуру Старшого, ринулся догонять.
Вскоре мы вновь начали сверлить лунки. Садились на ящики, играли мормышками у дна, в полводы. Безрезультатно! Каждый просверлил не один десяток лунок, но рыба не клевала. Я уже стал подумывать, чтобы снова попить чаю; присел на ящик и опустил мормышку в лунку, просверленную мною часа два назад. Вскоре леска провисла. «На дно мормышка легла», — подумал я. Потянул снасть вверх. Приподняв мормышку на полметра, увидел поклевку. Через мгновение на льду оказался окунь-сковородник темного цвета.
— Почему раньше пойманные окуни были светлые, а этот, как трубочист? — поинтересовался я у Старшого.
— На грязях в старице летом жировал, а сейчас на песках отмывается! — ухмыльнувшись, сказал Старшой. Клев продолжался еще с полчаса.
Попив чайку, мы решили поблеснить. Но и на эту снасть рыба не шла. Солнце стало клониться к горизонту. Старшой глянул на небо и сказал:
— Надо проверить коряжник. Половим немного. Если не будет удачи — домой двинемся.
Я кивнул, и мы тронулись на разведку. Через час появились торчащие изо льда стволы деревьев. Мы обошли похожую на затаившегося крокодила сосну, принялись сверлить лунки. Морозец усиливался, лучи солнца играли на льду, словно, зайчики, маячили то тут, то там.
Опустил в лунку блесну. Минут пять поклевок не было. Вдруг последовал удар, я сделал подсечку, стал быстро выбирать леску, вытащил на лед щучку. Увидев улов, Старшой сказал, что повезло: глубина небольшая и щука не успела леску перекусить.
Больше поклевок не было, и мы направились к машине. На подходе к быстрине увидели выводок кабанов, скользивших по льду.
— Они тоже рыбку ловят? — обратился я к Старшому.
— Шкуру свою спасают.
Заметив мой недоуменный взгляд, Старшой добавил:
— Волки кабанов из глухой пади выгнали и охоту на них устроили.
Действительно, вскоре три волка замаячили на берегу. Увидев нас, развернулись, скрылись в пихтаче. Старшой поправил шапку, сказал:
— Вовремя мы подошли, иначе бы серые разбойники нарушили весь выводок. Надо егерям сказать, что волки объявились.
— Как виртуозно кабаны перебрались на тот берег! Даже ползли в одном месте, — удивился я.
— Коль жить захочешь — поползешь.
Старшой огляделся и добавил:
— С утра тепло было, а сейчас крепко морозит.
Мы подошли к машине, погрузили рыбацкие снасти. Старшой завел мотор, включил заднюю передачу, но машина не двинулась с места.
— Тормозные колодки примерзли, — глухо произнес Старшой.
На пониженной передаче он сорвал примерзшие тормозные колодки. Но машина заглохла, медленно поползла вниз. Старшой нажал на тормоз, но уазик не остановился — обледеневшие тормозные колодки не удерживали машину. Старшой дернул ручник — не помогло. Машина продолжала ползти к реке. Тогда он резко повернул руль, направил уазик на ольху, стоящую у самого льда. Ударившись бампером о дерево, машина остановилась. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.
Отогрев колодки, мы завели машину и благополучно выбрались из опасного места.
«Век живи, век учись!» — сказал Старшой. Непредвиденные ситуации случаются на рыбалке, о чем никогда нельзя забывать. Допив чай, мы сели в машину и тронулись в обратный путь.
