Среди ученых XIX века широкой известностью пользовался зоолог Модест Николаевич Богданов. Помимо изучения фауны Поволжья, Кавказа, Средней Азии и Европейского Севера, он был страстным охотником, много выступал в печати по означенной теме.
Его дед, московский чиновник Василий Федорович Богданов, «за отлично-усердную службу» был пожалован потомственным дворянством.
Отец, Николай Васильевич, после трех лет службы в армии вышел в отставку, обвенчался с Анной Борисовной Бестужевой и поселился в имении жены Русская Бекшанка Сызранского уезда Симбирской губернии.
Модест родился 19 сентября 1841 года, с семи лет ходил с отцом на охоту. Случалось, что вместе с убитой дичью домой приносили мелких зверьков и птенцов; клетки и ящики занимали все углы в детской.
Мальчугану доставалось за свой зверинец от матери, она ссорилась с потакавшим ему отцом и наконец махнула рукой.
В десять лет Модеста отдали в Симбирскую гимназию, которая располагалась на бровке волжского косогора, покрытого садами. По осени сюда слетались птицы и заглядывали зайцы, что привлекало Богданова и его сверстников-птицеловов.
На праздники ватага гимназистов обычно отправлялась за пернатыми. До конца жизни запомнились приготовленная на костре уха, стычки с давними врагами гимназистов — семинаристами, радости и огорчения при ловле птиц.
Когда Модест перешел в четвертый класс гимназии, отец подарил ему ружье. Едва выпал пушистый снег, гимназисты отправились в сады на зайцев. Бросили жребий, кому с кем идти; Богданов оказался заштатным одиночкой.
Прошел один сад, перелез в другой и заметил на рыхлом снегу печатный след русака, пробегавшего ночью. Зашагал по следу в полной уверенности, что непременно выйдет к логову косого. Однако не тут-то было.
«Навстречу моему зайцу, по тому же следу, как будто шел другой, — и как ловко, лапка в лапку, — напишет позднее он. — Иду дальше и держу в памяти пословицу, что за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь. Вдруг cледы пропали совсем: ни того, ни другого зайца как не бывало».
Модест остановился, стараясь прочитать заячью грамоту. Вдруг раздался выстрел, за яблонями стоял высокий старик с ружьем. Незнакомец пояснил, что заяц укрылся в ближайших кустах малины.
Затем стреканул было дальше, но попал под выстрел. Старик улыбнулся и спросил отрока, мол, чьи вы? Узнав, что перед ним внук его бывшей помещицы Надежды Алексеевны, разговорился.
Рассказал, что он, Егор Степанов, тридцать лет у его дедушки, Бориса Петровича Бестужева, доезжачим был, и тот перед смертью на волю его отпустил.
Степанов обещал Модесту вместо убитого предоставить другого зайца. Они прошли два сада, а в третьем обнаружил след, который вскоре спутался. Старик пояснил, что русак мечет петли, когда высмотрел себе логово и хочет ложиться.
Косой сделает на снегу петлю, а затем прыгнет в сторону, это на охотничьем языке называется — сметка. Юноша пригляделся и обнаружил, что заяц отпрыгнул на добрую сажень и пошел дальше. После первой петли сделал вторую, а спустя немного, и третью.
фото: Павла Никонова
Модест как ни разглядывал кругом, не заметил заячью лежку. Тогда старик указал рукой туда, где под укрытой снегом веткой двигались уши. Юноша дрожащими руками поднял ружье, прицелился и выстрелил. Затем кинулся к зайцу и крепко ухватил первую добычу.
Больше поохотиться не удалось, так как пошел снежок и запорошил старые следы. Молодой охотник хотел проститься со старым, чтобы вернуться к товарищам, но тот упрашивал зайти к нему. «Переночуйте у меня, баринок, ведь не чужой вы мне, — убеждал старик. — Покажу вам свою охотку, а на утро и еще зайчиков найдем».
Получив вольную, он перепробовал много дел; в конце концов пристроился сторожем в большой сад к симбирскому купцу Карташову. Обзавелся домишком, купил телку и вырастил из нее корову, устроил себе огородик. Все свободное время проводил на охоте, были у него две гончие собаки и легаш. Что добудет старик, то снесет знакомым господам: кто дает денег за дичь, кто гороху, кто овса, кто муки…
Приезжая на каникулы в Бекшанку, Модест с ружьем целыми днями пропадал в Мордовском бору. Как-то в грозу заблудился и встретил старика-пасечника Калиныча, прозванного в народе — леший. При отблесках молнии казалось, что в такую непогодь в лесной глуши можно столкнуться только с лешим. В действительности же Калиныч, как и тургеневский герой-тезка, оказался человеком добрым и знающим.
«С этого дня, как я заплутался, мы большими друзьями стали с Калинычем — я дни дневал у него на пчельнике. Исходили мы с ним бор на десятки верст. Он научил меня, как искать глухаря, как подманивать рябчиков, как найти зверя по следам, как поставить лучше ловушку.
Под его рукой впервые познакомился я с лесной природой, с ее таинственной жизнью. И, наверное, многие ученые-немцы не показали бы мне того, что показал Калиныч в лесных трущобах и тайниках».
В 1858 году Богданов поступил на медицинский факультет Казанского университета. Особого тяготения к медицине не проявлял, больше привлекала работа над коллекциями зоологического кабинета. Был оставлен на второй год, а затем переведен на физико-математический факультет как неспособный к медицинским наукам.
Плодотворному учению мешало слабое здоровье, приходилось часто прерывать занятия, даже провести полтора года в деревне. Перерыв в учении использовал для вылазок на охоту и расширения своих наблюдений.
В домашней обстановке он окреп и был вновь зачислен на второй курс естественного отделения физико-математического факультета. Университетские занятия шли успешно, успевал охотиться на пролетную и оседлую дичь в окрестностях Казани.
«По разнообразию и богатству дичи во время всей охотничьей поры первое место <…> бесспорно принадлежит так называемому Пороховому болоту, лежащему в 1 1/2 вер. от города, между Пороховым заводом и Кизическим монастырем, — отметит Богданов.
— Нужно всего 3-4 часа, чтобы выходить все болото и при сносной стрельбе, 5-6, а то и 10 штук бекасов, гаршнепов и дупелей попадет наверное в ягдташ охотника, особенно во время пролета в августе и сентябре, не считая различных куличков, турухтанов, болотных курочек, коростелей и прочей дряни, которой тут вдоволь. Я говорю это на основании вывода более чем из 50 моих охот, результаты которых записаны с точностью».
В 1866 году он подготовил к защите кандидатскую диссертацию под названием «Материалы для исследований орнитологической фауны в Симбирской и Казанской губерниях». На последнем курсе устроился на кафедру зоологии прозектором, спустя два года был зачислен на стипендию для подготовки к профессорскому званию.
С 1868 года Богданов участвовал в работе двух только что созданных объединений — Общества естествоиспытателей при Казанском университете и Казанского общества охоты.
В первом обществе он являлся секретарем и казначеем, выступал с научными сообщениями, отправлялся в экспедиции. Во втором, наряду с профессором математики Э.П. Янишевским, входил в число учредителей и старался не пропускать общественных охот.
На первом собрании охотников-любителей возникли споры при обсуждении предстоящих охот. Некоторые высказались за приобретение стаи гончих и наем псаря; другие считали более целесообразным арендовать дачи для охоты и разведения дичи.
В конце концов решили завести стаю гончих и нанять псаря для организации псовой охоты. В качестве уступки противникам приобретения гончих постановили арендовать часть Порохового казенного болота.
В июле у разных людей было куплено 17 гончих собак, которых опробовали на охоте 11 августа в Ковалях без псаря. Участник той охоты Богданов заметит, что собаки «гоняли <…> отлично, дружно, верно, держась по целому часу на следу, как после не гнали почти ни разу под управлением знаменитого Ваньки-псаря».
На 10 ружей в этой охоте было добыто 19 зайцев. Но вскоре стая гончих оказалась в руках Ваньки-псаря, совершенного профана в деле охоты с гончими, перепортившего и заморившего собак, несмотря на дороговизну их содержания.
фото: Романа Матюхина
За первый год было проведено девять общественных охот с гончими и три охоты с загонщиками, где убили 1 волка, 1 лису и 124 зайцев. Каждая охота с гончими обходилась почти в 90 рублей, а каждый добытый заяц — в 9 рублей, что противоречило основной задаче общества — «организовать правильную, добычливую и дешевую охоту».
Провалом закончилось и намерение взять в аренду часть Порохового болота. Городская дума отказала, поскольку передача в аренду этих мест стеснила бы выгон городского скота. Таким образом, истинные любители охоты вместо наслаждения испытали сожаление не столько о впустую потраченных деньгах, сколько о потерянных надеждах.
В январе 1869 года на годичном собрании общества охоты из 48 членов присутствовало лишь 8 человек, что являлось грубым нарушением устава.
Мало того, зачитанный распорядителем общества Ю.И. Блюменталем отчет был утвержден большинством всего в 6 голосов. Те же самые 6 человек поддержали предложение распорядителя не рассылать членам годовой отчет, так как «он не представляет ничего достойного внимания».
Профессор Янишевский из-за болезни не смог посетить итоговое собрание. Но, узнав подробности, подготовил для «Казанских губернских ведомостей» материал о неприглядном положении дел в обществе охотников. Богданов тоже посчитал не вправе молчать и направил критическую статью в петербургский «Журнал охоты и коннозаводства».
Напомнив о многочисленных нарушениях при проведении отчетного собрания, из означенных распорядителем Общества причин «относительного неуспеха» общественных охот согласился только с отсутствием порядочного псаря.
По его мнению, причины крылись в дурной организации дела: поздний выезд на охоту, нередко в 10-11 часов утра; размещение стрелков сплошной цепью с одной стороны острова, как на загонах, а не по лазам, как следовало бы при охоте с гончими; излишне большое число участников при маленькой стае.
В заключение отметил: «Пока в решениях общества не будет выражаться мнение действительного, а не воображаемого большинства, пока не будет должного уважения к законным правам общества и отдельных его членов, до тех пор вступать в члены общества для охотника, действительно желающего улучшения охоты, не имеет никакого смысла. Пожелаем же обществу этого благотворного кризиса, тогда ряды его снова пополнятся и дело пойдет хорошо».
Срыв первого года работы общества ударил по его авторитету среди казанских охотников-любителей. Если 1 января 1869 года в обществе охоты насчитывалось три почетных и 53 действительных члена, то к началу 1870-го число действительных членов сократилось до 13, неизменным осталось лишь количество почетных членов.
Модест Николаевич сообщит профессору химии А.М. Бутлерову, перебравшемуся в 1869 году из Казани в Санкт-Петербург: «Не знаю, при Вас ли было годичное заседание здешнего общества охоты, которое, то есть общество, большая часть из нас бросила.
Посылаю Вам наши брошюрки (Янишевского и мою) как образчик того, что сделали немцы (консервативная группировка членов. — Ю. К.), заручившись поручительством почетных членов, о которых они хлопотали <…> Грустно, Бригадный (дружеское прозвище, данное Бутлерову в кружке казанских охотников. — Ю. К.), что холопство всосалось у нас в плоть и кровь и не можем мы быть свободными людьми даже в таком деле, как охота».
