Как быстро течет время… Это сколько же лет моей Каре? Наверное, уже двенадцать… Ну да… Тринадцатый идет. Все бы ничего, да только нет уже в собачке той резвости. Располнела, огрузла. А как лайке без легкости? Барсуки да норки — мелочи. А как на кабана собираться, прощаюсь, как в последний раз. Про тайгу и вовсе уже не вспоминаю, не мечтаю… Куда уж теперь.
Фот автора
Без нее, без лайки, никакая охота не в радость. Тринадцать лет — не шутка… Гром, пока молод еще, опыта никакого. Но барсука взяли крепко. Кормильцы… Да что там барсук… Кара помоложе была — волкам покою не было. То в овражке стаю накроем, то в камышах. То переярка добудем, то прибылого возьмем.
Толька сама волчица низкорослая ни разу не подставилась, ни разу шанса нам не дала. Умная и даже мудрая. Вот ведь зверь какой необычный! А уж мать какая… Пятерых принесет и всех выкормит! Долго уже я за ней наблюдаю. Логово-то уж сколько лет на одном месте. У них главное, чтобы место тихое было и чтобы водичка рядом, ну и чтобы суслики да тушканчики не кончались.
С марта и до ноября у нас перемирие. У каждого дел хватает. Кара потомство поднимает, я на стройке да в домашней суете, а волчице тяжелее всех. Ей только успевай крутиться. Кто принесет, кто детенышей накормит? А их у нее в иные годы до десяти бывало. Мне ее жизнь интересна, и всякий раз в мае я подолгу наблюдаю за логовом. Близко не подхожу, а смотрю издали, маскируюсь под случайного путника. Волчица нервничает, обнаружив мои следы, но терпит. Главное, к жилищу их не приближаться и не выказывать пристального интереса.
Бегут дни и недели, сохнет трава, другие песни поют степные птицы. И настает время, когда матерый волк пробасит призывно, волоча в зубах зайчонка или тушканчика, а из норы с повизгиванием полезут навстречу кормильцу головастые волчата. Волк осторожничает. Положит добычу, и — на свой пост, на земляную шишку, поросшую коноплей. Там ему обзор самый лучший. А волчица с того времени сама начнет на охоту бегать. Вот тогда уже и посмотреть волчат можно и пересчитать. Беспокойная у них жизнь.
Тут в скором времени того и гляди сенокос начнется. Опять тревоги. Люди с косилками и конными граблями недели две станут мельтешить неподалеку, а волчата глупые сами лезут из норы к солнышку. Начнется борьба с урчанием и скулежом да щенячье хулиганство, а волчице снова переживанья. Тащит она их, запихивает в затхлую сумрачность логова, а тем не хочется, хотят снова на воздух. Мамаша начинает нервничать, прищемит побольнее одного-другого, рыкнет грозно, и только тогда выводок успокоится и затихнет. И все лето у нее на нервах.
Каждый год, считай, так было. А с прошлой весны опустело логово. Второй год нет в нем щенячьего писка и возни. Разбежалось последнее потомство, выросло, окрепло, ушло осваивать другие поля и охоты. Грустно. Лишь низкорослая волчица никак не хочет смириться со старостью и одиночеством, все ходит и ходит к пустому логову. Все лето рядом. Ляжет иной раз у творила, вспомнит счастье свое волчье и начнет подвывать, оплакивать прошлое. Не по себе становится.
Недавно я опять караулил кабанов, ждал вечером выхода стада на кормежку. Расположился засветло на удобном месте, у самой тропы. Мне тепло и сухо и думается хорошо. Тропа набитая, звери ходят каждый день. Рядом поле с горохом, вот там они и кормятся. Уже в сумерках замелькали кабаньи спины. Стадо неторопливо спускалось в овражек, за которым, собственно, их ждал ужин. Хорошее стадо. В нем только свиней-нянек штук пять-шесть, да поросят не меньше, да секачи-переярки. Ну и главная — мамаша. Настоящий вожак!
Стадо послушно всем ее замечаниям. Вот на дне оврага рыкнула, и все стадо замерло вмиг. И тут я уловил стороннее движенье на косогоре. Вот тебе сюрприз — волчица на охоте. Вот она, рядом, на той стороне распадка. Моя картечь запросто туда долетит… Что же делать? А волчица стелилась по траве, ползла к самому краю, пытаясь заглянуть вниз.
Тем временем старшая свинья снова рыкнула утробно, и все стадо по-звериному, в одну нитку, потекло по набитой тропке в овраге, потрескивая сучьем и ветками. А волчица, все ниже припадая к земле, тянула вечернюю прохладу носом и поджимала ноги для броска. Чего это она?
Стадо сошло шумно, может, поросенок какой замешкался? — дивился я на волчицу. А она вдруг прыгнула на скомканный еще летом домашней скотиной пожухлый большой травяной пучок, пахнущий теперь кабаньим духом. Развернулась пружинно, оскалилась, готовясь ударить поросенка, да потом опешила, стала кружить по откосу обескураженно. Мол, как же так… Ведь должны быть тут. Вот тебе раз! Да волчица-то оглохла! Она и не слышала даже, как стадо ушло.
Тем временем справа от меня на край поля вышло все кабанье семейство. Выстрелил я в подсвинка, который мне ближе был, и забыл обо всем на свете. А когда свежевал, то снова вспомнилась охота волчья. Вот она, старость одинокая, подумал я с грустью и оставил все внутренности кабаньи на месте. Придет, поужинает.
Жалко мне стало волчицу и себя, старого, заодно, и жизни нашей скоротечной. Сел я на тот самый край овражный, посмотрел в наплывающую ночь, послушал замирающий пульс осенней степи и подумал: все течет, все меняется и все идет своим чередом…
Вот ведь как бывает! И волки — первостатейные охотники, и мы с моими собачками тоже промышляем по-серьезному, не для потех. Уживались всегда, всем хватало. И на этот раз бы разошлись без особенных тревог.
Кинулась моя Кара в камыши тихим утром, когда свежесть после первого снега кружит голову невысказанным счастьем. Кинулась неспроста. Заволновались камышинки, затрясли золотыми метелками, указывая звериный путь. Заливается собачка, стучит мое сердце, выстукивая телу восторг и восхищенье. Охота, зима, воля! Сколько уже таких минут пережито, а все как в первый раз. Не унять волненья, не спрятать любви.
Я поначалу решил, что собачка кабана-одинца выслеживает, а ближе подошел и ахнул — следы кругом волчьи… Не иначе наша старая глухая волчица пришла сюда на дневку. Видно, умаялась на охоте да и осталась в камышовом клочке. Мне-то она без особой надобности сегодня. Впереди нескошенное поле подсолнечника, а там обязательно кабаны и косули оставили свои следы и запахи. Ну что мне волчица? А собачке моей всего не обьяснить. Она уже вошла в раж, гонит зверя по привычке, стараясь изо всех своих сил. Мне с плотины все хорошо слышно.
Вот по кругу крадется волчица, слегка потрескивая сухими камышинками. А вот ломится моя Кара. Шумно преследует, даже нагло. И ведь ничего не боится. Затаится волчица, ждет наплыва собачьего духа. Ведь сама совсем оглохла. Надежда только на глаза да нос. Жалко мне ее стало. Постоит немного и снова крадется по кругу, сбивая лайку со следа.
Кара долго лает на пустую стоянку, остерегается. Уж слишком долго лает по пустому, подумалось вдруг мне, волчица уже вон где. Сейчас выскочит, и только ее и видели. Убежит в степь, где овраги да заброшенные поля. Да-а… Потеряла собачка скорость…, куда деваться, старость. И в норе уже не та…, стала получать от разобиженных барсуков. То ухо ей порвут, то нос, а то и бок располосуют похлеще кабана. А без нее как? Тьфу! Тьфу! Тьфу! Чего это я? Она еще вон какая мастерица… Любой лайке урок даст…, хоть бы пожила еще, порадовала…
Стоял я так в задумчивости, и грусть понемногу свербила меня тихим укором. Не хотелось мне ни выстрела, ни добычи. А Кара опять облаивала пустоту, где волчий дух оседал к старым камышовым корневищам.
Да она ведь тоже глухая! — пронзила меня мысль-догадка. Внезапная эта мысль так сильно ранила меня своей страшной, нежданной непоправимостью, я даже присел от волнения. Вот беда… Да как же она, бедная моя старушка, с кабанами-то в камышах да терновниках… А я-то дурень… Вот дурень… Мне бы давно догадаться, а я… А ведь это до первого свирепого секача.
Она ведь не услышит, как зверь кинется, как полетит страшной черной силой. От таких мыслей испарина выступила на лбу. Лапка подрастает… смена, может, будет… Какой она станет? Будет ли так же любить бродяжью жизнь, будет ли ждать в нетерпении другой осени, будет ли сторожить мой ночлег в ночи, как моя Карочка? Вот тебе и новости… Одна глухая убегает, прячется, вторая глухая догоняет… А меня бы рядом не было? Все было бы наоборот. Тогда бы волчица охотилась, а Кара пряталась. Да… Что у людей, что у зверей. Старость не радость…
Постоял я еще немного, послушал камышовые перешептывания и полез в камыш ловить упрямую собаку.
