Пожалуй, у каждого более-менее приличного северного озера, на берегу которого когда-то поселились люди, есть своя собственная география: это и названия заливов, и имена тех же островов. Так, у нашего озера есть Щучий залив и острова Овечий, Саничный, Чаячий…
Есть у нашего озера и свое Концезерье – дальний от нас, южный край озера. Мы же держимся северного берега – здесь, на высоком бугре-горушке и жались когда-то друг к другу ладные северные дома и домики. А за этими домами и домиками поднялась, чуть ли не к небу, самая высокая наша гора – Горнюха.
И если подняться на Горнюху, а там спуститься с нее и направиться дальше на север, то очень скоро окажешься на берегу речки Корбы, которая, вместо того, чтобы прийти к нам, в наше озеро, обходит нас стороной и упрямо несет свои воды через лесные завалы и заросли-джунгли только в свое, следующее за нами на карте Корбозеро…
Речка Корба сама по себе совсем не велика, не широка и глубока только местами, в своих бочажках-омутках. Сюда-то, к этим омуткам, и пробираются порой наши неугомонные рыболовы-дачники, чтобы, если посчастливится, добыть здесь чудо-рыбу хариуса…
Мне долго не верилось, что в этой, почти остановившейся летней воде могли обитать рыбы, которым, в моем представлении, подходили только чистые и бурные горные потоки или, на худой случай, перекаты-переборы какой-нибудь нашей северной таежной речки, не забывшей, видимо, еще то время, когда здесь буйствовали потоки талой воды, унося вместе с собой все, что было оставлено ледником, отступавшим все дальше на север.
Но факт оставался фактом – кое-кому из дачников нет-нет, да и выпадало счастье принести в нашу деревню вместе с десятком небольших окуньков и таких же скромных плотвиц-сорожек и рыбку-хариуса, редко крупнее тех же сорожек и окуньков.
Радоваться таким тщедушным рыбешкам я никак не мог – в моем представлении, это были не хариусы, а бедные рыбки-изгои, лишь чем-то напоминавшие тех изумительных рыб, которых знал ранее. И охотиться за такими несчастными созданиями-сиротами сам, конечно, не мог.
Но речку Корбу все-таки навещал, исследовал ее берега, а там принялся изучать и ее притоки, чуть живые по лету ручьи и ручейки. И вот тут-то, возле одного такого тщедушного ручья, который, видимо, из последних сил старался перебраться через редкие здесь, почти совсем обмелевшие переборы, и обнаружил однажды ладное удилище, изготовленное из рябинового прута и аккуратно прислоненное к елке, стоявшей рядом с ручьем.
Тут же увидел и консервную баночку, на дне которой оказались еще живые, хотя и порядком замороченные земляные черви… Значит, здесь побывал и не так уж давно, в общем-то, если судить по аккуратному удилищу, дельный рыболов. И это был, скорей всего, не наш дачник – они для походов к Корбе давно вооружаются совсем современной складной снастью-телескопом, а не какими-то там палками, вырезанными в лесу. Откуда он здесь, этот таинственный рыболов, и кого искал он, за кем охотился в почти пересохшем ручейке?
Внимательно осмотрел весь ручеек возле оставленного кем-то удилища и не нашел здесь вроде бы никаких подходящих для рыбы мест – ручей был очень мелким и лишь в двух местах он на короткое время задерживался перед поднявшимися на его пути камнями и чуть-чуть расходился здесь в берегах. Может быть, тут, в этих почти игрушечных заливчиках и прячется какая-нибудь рыбешка, за которой и приходит сюда откуда-то странный рыболов…
В деревне поинтересовался у наших старушек, кто, мол, кроме наших дачников, мог путешествовать сейчас по Корбе, и услышал, что туда, к ручейку, нет-нет, да и заглядывает порой кое-кто из Колодозера, что считается центром нашей местной жизни.
Надо же: человек должен отмахать с десяток километров ради того, чтобы попытать свое рыболовное счастье возле того, чуть живого ручейка!?
– А кого ищут там эти колодозерские рыбаки-странники?
– Да харюзов – кого еще.
– Да какие там харюза, когда и воды-то в ручье совсем нет?
– Вот и поди ты – воды нет, а харюзов ловят.
– И больших?
– Так-то не показывают, но, говорят, больших…
Конечно, это «последние из могикан» – как память о тех временах, когда здесь быстрые и чистые воды принадлежали только этим рыбам!..
Как-то дошел до меня рассказ о том, что, если отправиться вверх по нашей речке, пробиться через все завалы и заросли, то встретишь там, вверху, и перекаты-переборы, места, вполне подходящие для нереста хариусов. И что возле таких переборов эта рыба может держаться и по летнему времени – по крайней мере, кое-кто из моих собеседников помнил такие события, когда рыболов, пробравшийся вверх по Корбе, возвращался другой раз оттуда с очень приличным уловом.
Ну что же – отправимся на разведку.
Не стану описывать все трудности, которые встретились на пути к тайным владениям наших хариусов. Скажу только, что встретил там и перекаты-переборы, и неглубокие ямы ниже перекатов, где хариус-охотник мог бы стоять в ожидании добычи. Правда, все эти владения наших царских рыб были очень уж миниатюрными, что никак не позволяло поверить, что хариусам здесь полное раздолье.
Проверил тут все подходящие для этой рыбы места-засады, но ни одного хариуса здесь так и не встретил и ни с чем вернулся домой, еще раз подтвердив свою догадку, что здесь, в нашей Корбе, если и обитает сколько-то рыб-хариусов, то это действительно только память – скромное напоминание о бывших когда-то здесь чудесных рыбах…
Так бы и дальше остался при своем мнении, если бы однажды в самом конце мая, когда весенняя река еще не до конца успокаивается, не приехал ко мне после школы сынишка, тоже неугомонный рыболов. Приехал, присмотрелся к озеру, все еще гремящему ледяной волной, и на следующее утро отправился прямиком на речку, как раз туда, где через Корбу был перекинут когда-то не то подвесной, не то наплавной мостик.
Вот на этом мостике как раз и расположился сынишка и раз за разом стал гонять по струе свою обычную поплавочную снасть с крючком, наживленном червем.
Поплавок, а вместе с ним крючок и насадку в конце каждого проплыва-проводки относило в сторону и почти прижимало к самому берегу. И когда течение вытягивала всю снасть в одну линию, сынишка, как и полагалось тут, делал короткую подсечку и возвращал поплавок, крючок и насадку обратно к себе, чтобы снова отправить их в очередное путешествие от самого моста. И как рассказывал потом Сережка, как раз в этот момент, когда он был совсем готов вызволить снасть из потока и вернуть ее обратно, кто-то сильно рванул леску. Подсечка – и на крючке оказалась очень приличная рыбина.
Уж как он выводил свою добычу, что переживал в это время, могу только догадываться. Но в доказательство того, что победа в конце концов оказалась на его стороне, сынишка выложил передо мной на стол… хариуса! Да не какого-то там худосочного малолетку-сироту, а такую же рыбу-красавца, какую помнил я только по встречам на Чулышмане!
Я подержал чудесную рыбину в руках и убедился, что она тяжела, увесиста, как самый что ни на есть хариус-предводитель всех остальных хариусов. И не успел прийти в себя от такого чудесного известия-подарка нашей Корбы, как сынишка запустил руку в рыболовную сумку и положил передо мной на стол еще одного, точно такого же хариуса-красавца.
Ко мне не приходило тогда никаких слов, только молча стоял возле стола с царским подношением, и передо мной, как в ускоренном кино, проносились и проносились все встречи с хариусами…
А Сережка еще раз запустил руки в сумку и преподнес мне своего третьего хариуса…
Хариусы были один к одному, как на подбор! Я любовался ими и в то же время начинал мучить себя вопросом: а не самыми ли последними были эти рыбы в нашей реке? Может быть, с этими пойманными сегодня хариусами и закончится теперь в речке Корбе вся история здешней жизни этих рыб?..
Да нет – эти странные рыбы, если судить по их виду и весу, видимо, не так уж плохо чувствовали себя в нашей речке, а посему все-таки не были «последними из могикан»…
Уже на следующий год удалось встретить на берегу Корбы того самого рыбака, который оставлял свое ладное удилище у елки возле еле живого ручья, что, по-моему, только из последних сил мог как-то добраться по летнему времени до своей реки. Рыбак оказался мне знакомым и он не собирался скрывать своих рыболовных тайн. Оказалось, что именно там, в бочажках-заливчиках, где почти останавливался перед камнями-препятствием тщедушный ручей, он и охотился за своими харюзами, и эти, пойманные им харюза были ничуть не меньше тех удивительных рыб, которые прошлой весной подарила моему сынишке наша Корба.
Хорошо знал мой знакомый и самые верховья реки. И там у него было припрятано ладное удилище, но в этом году вверх по реке он еще не поднимался – рыбы хватало и здесь, поближе от дома.
А то, что так неудачно закончилось когда-то мое путешествие вверх по Корбе, знакомый объяснил очень просто: бывают года – зайдет хариус наверх, отмечет там икру и по большой воде почти тут же скатится обратно вниз, будто знает, что впереди сухое, без дождей лето, что воды там, вверху, будет хариусам в этот раз маловато.
– А так-то наши харюза и к малой воде привычные…
