Так охотиться нельзя

Фото автора.

Недавно были на кабаньей охоте, где коллективом, состоящим из шести человек, был добыт крупный секач.

Охота прошла грамотно, и при соблюдении всех правил уже к 12 часам короткого зимнего дня мы обдирали отстрелянного зверя.

За стопочкой, вкушая кабанью печенку, муж поведал присутствующим про другую кабанью охоту, произошедшую в середине 90-х, участником которой ему и пришлось быть.

Первичному коллективу, председателем которого был мой дядя, выделили несколько лицензий на кабанов.

Охоту запланировали на выходные дни, но в субботу снегопад, начавшийся еще среди недели, не прекратился. Следов найти не смогли, и потому охоту отложили на воскресенье.

Утром на УАЗе и двух «Нивах» пробрались до одной из деревушек в глухой местности. На краю поля стоял бурт с картофелем, выполняя роль подкормочной площадки для кабанов. Ночью звери на подкормке были.

На лыжах я замкнул круг и убедился, что весь табун остался в окладе. Среди охотников, участвующих в той охоте, все, кроме меня, были со стажем, имели не по одному добытому десятку кабанов, и в успехе охоты никто не сомневался.

Володя (так звали хозяина собаки) взял с собой Абрикоса, западную лайку, и направился к тропам. На прошедших ранее охотах собака работала очень вязко, и это еще больше добавляло шансов на успех.

Коллектив, десять человек, выстроился в шеренгу по просеке. Я, как самый молодой, шел во главе, и поэтому номер мне достался самый дальний. С другом Сашей мы заняли места у старых троп.
Свежих следов после снегопада здесь не было.

Я осмотрел свой участок. Две приметенные тропки, оставленные свиньями, были чуть видны. Одну я оставил под левую руку, и обзор был хорошим. А вот вторая, справа от меня, шла густым ельником-подростом. И лишь перед просекой был небольшой прогал, удобный для стрельбы.

Оттоптал на номере снег, спрятал нос в шарф (мороз крепчал) и стал ждать. Спустя минут двадцать я услышал размеренный бас Абрикоса. До собаки было явно далеко, да и голос, по всей видимости, удалялся в направление первых номеров. Еще через 10 минут прозвучал дуплет. Я стоял уже подзамерзший, но ждал (как писано в правилах) команду — «отбой!». Тишина.

И вдруг среди этого безмолвия и зимнего великолепия мелькнул силуэт явно немаленького зверя… По тропе, той, что справа, неторопливо, опустив рыло, шел красивый секач. Шел неспешно, останавливался, прислушивался.

Фото автора

Скорее даже не шел, а «плыл», так как сугроб скрывал его нижнюю часть тела. И когда до выстрела оставались секунды, я вспомнил, что в один из стволов своей вертикалки поставил не пулю, а патрон с тремя крупными картечинами, в расчете на выход подсвинков… Менять было поздно.

Зверь, как и водится, перед просекой приостановился. В эту паузу я выцелил секача и нажал на курок. Секач осел. Затем встрепенулся и стал удаляться через просеку. Вторым выстрелом, этими самыми картечинами, я поймал мушкой головную часть вепря и успел стрельнуть в угон. Зверя вновь перетряхнуло, но ход его не поменялся.

Еще с минуту я постоял на номере, перезарядился и подошел к месту первого стрела. Стрижка, темная кровь по обе стороны следа и содержимое кишечника… Сомнений не было, что зверь долго с такой раной не проживет. Второй выстрел тоже был явно в цель. Опять стрижка и бусинки крови, но на этот раз лишь с одного бока.

Далее пошло именно так, как точно делать нельзя. Команду отбой давать было некому. Саша, тот, что стоял рядом, судя по следам оставленных лыжами, давно уже покинул свой номер и ушел на голос собаки. Другие номера тоже покинули свои места, услышав дуплет. Все тихо снялись и ушли. Выходит, я один и стоял на номере.

Нашел я всех «бывалых» охотников на краю поля, где уже горел костерчик, выпивалось по рюмочке и обсуждался досадный промах одного из охотников по вышедшему кабаньему стаду. Собака, как положено, ушла в догон за поросятами, и голоса ее работы уже не было слышно. Старой, натоптанной тропой табун ушел далеко.

Увидев меня, кто-то из охотников задал вопрос и про мои выстрелы. Я поведал свою историю. Не осматривая следа, не дождавшись собаки и даже толком не определившись, охотники решили закрыть предполагаемые отходы моего секача, а меня, как человека стрелявшего, послали спешно догонять раненого зверя.

Спорить не стал, ведь все — «бывалые». Но в подсознании я понимал, что зверю в любом случае надо дать лечь и дойти. Коллектив, под воздействием спиртного, настоял на «досрочном» завершении расправы над «клыкастым».

Я вернулся на место стрела и стал тропить. Уж что-что, а троплением я занимался сызмальства, и поэтому провожать кровавый след не составляло особого труда.

фото: Антона Журавкова

Зверю было тяжело. Он неоднократно опускал заднюю часть тела, топтался в буреломе и старался не сходить со старой тропы. На лыжах я настигал его быстро… Почуял я подвох, лишь когда впереди себя увидел петлю, сделанную зверем, и в тот же миг из-под огромной ели вывалилась «чудовище» и сделало явный бросок в мою сторону.

То ли сугроб не дал кабану для уверенного маневра, то ли мой спешный дуплет (от неожиданности мимо), но кабан проскочил, не задев меня, лишь ожесточенно щелкнул несколько раз челюстями.

Пули, посланные спешно почти в упор, застряли в комле ели, под которой ждал своих врагов секач. Лежка была вся в крови, но вот на уходящем следу крови было уже значительно меньше, рана затягивалась. Зверь собрал силу и пошел, пошел ходом и явно не в сторону номеров…

Финал той охоты был банален. Вепрь шел в заросшую чапыгой вырубку и более уже нигде не останавливался. Я прошел метров 500, как меня догнал кобель. Он был явно измотан утренней работой по стаду, но в его жилах, глазах, в теле горел охотничий азарт (впрочем, как и у меня), и из последних сил вместе со мной он пошел провожать зверя.

Шли вдвоем, и подмоги не предвиделось. Лай собаки услышал метров за двести. Как я и предполагал, зверь зашел в зарастающую делянку. Сократив расстояние метров до восьмидесяти, вместо азартного лая я услышал визг, а затем опустилась тишина. Сделал еще десяток шагов. Навстречу мне ковылял Абрикос.

Правая задняя лапа была поджата, и кобель с трудом доковылял до меня. Под пахом зияла рваная рана от клыка. Я приласкал собаку, попытался как-то утешить и себя, но ко всем перипетиям сегодняшнего дня еще добавлялись и зимние сумерки.

Я стоял среди леса один, с немощной собакой, а где-то рядом оставался недобытым наш «обидчик». Какая-то злость и негодование прокатились внутри меня, я хотел было лезть в одиночку в чащобу и отомстить лесному монстру, но то ли благоразумие, но, скорее всего, немощный кобель меня остановили.

Мы побрели в сторону оставленных утром машин. Собака ковыляла сзади, периодически поскуливая и наседая на мои лыжи. Я брел, коря себя-то за потерянную меховую варежку (где-то впопыхах слетела), за второй выстрел ненадежной картечью, за промах с двух метров, за неотомщенного кобеля. Было жалко и подыхающего кабана…

Выйдя на край поля, увидел зажженные фары автомобиля. У машины меня ждал дядя и Володя (хозяин теперь уже хроменького «помощника»). Слов не было… Охота была завершена… Завтра понедельник, и потому все разъехались готовиться к рабочей неделе.

Но охота — это мой образ жизни, мой стиль и моя «болезнь». Оставить все и пустить на самотек я не мог. Добор подранка любой ценой — обязанность настоящего охотника. Да и подранок-то был сделан мной.

Вечером я отпросился у начальника с работы, «подбил» своего дядю (ведь у него на руках были бумаги на отстрел), и утром в понедельник, сняв с цепочки нашего европейского кобеля, поехали вновь к вчерашнему месту трагедии.

Там, где кабан подрезал Абрикоса, площадка была хорошо утоптана, видимо, секач не мог уже идти, а собака долго держала его в захламленном подросте. Но зверь была ушлый, а азарт собаку подвел, и теперь она была «отстранена» от продолжения «расправы».

День нашей охоты выдался морозным, снег не шел, и поэтому мы не боялись потерять нашего кабана. Кобель (Соболек, так звали нашего европейца) уверенно встал на след и пропал в мелятнике.

Мы пошли за ним: 300 метров, 500, километр, второй — все это по сугробу, по следам смертельно раненого зверя и даже стали сомневаться, того ли секача мы тропим. В одном месте подранок вышел на тропу табуна и долго шел в только ему известном направлении. Вот опять слез в сугроб, и петля, сделанная им, очень мне напомнила вчерашний эпизод.

фото: Антона Журавкова

Соболек заходил челноком, завилял хвостом и для острастки заголосил на поваленную ель. Мы с дядей разошлись и стали медленно приближаться к цели…

Вепрь лежал мордой к заходному следу и уже сильно втаял в снег. Он был мертв. Кобель трусовато зашел сзади, дернул щетину, а потом вошел в азарт, убедившись, что зверь «дошел». На ощупь тело было чуть теплым, а значит смерть наступила совсем недавно.

Я сел на ближайшую валежину и закурил бы, если бы курил. Кабан был внушительных размеров, около 160 килограммов, с прядью седины на бакенбардах, с неплохими трофейными клыками. При разделке туши прояснилось следующее. Первая пуля прошла навылет между ребрами, пробив печень и кишечник. Это и была смертельная рана.

Три картечины тоже достигли цели. Одна, пробив калкан, уперлась в кость лопатки, вторая чуть ниже торчала в мышце ноги. Третью мы не нашли, но обнаружили царапину под мышкой. Были и другие инородные элементы. Смятая пуля Майера зарубцевалась в крестце. Две картечины на 8,5 мм загнивали в ляжке под шкурой.

С охотниками кабан был «знаком» близко. Калкан зверя зиял пробоинами, полученными в боях с себе подобными после прошедшего недавно гона.

Далее сказ будет коротким. Ливер подпортился, и часть его пришлось скормить лисам. Мясо вынесли за несколько ходок уже ближе к сумеркам. А голова была отдана таксидермистам и теперь, будучи чучелом, украшает одну из комнат в квартире моего дяди.

При каждой возможности я непременно показываю пальцем на этого красавца и повторяю: «Так охотиться нельзя».