Это имя давно известно в охотничьем мире. Ряд статей в центральных изданиях, книга «Бой ружей дробью» привлекли внимание охотничьей общественности. Для нас Мартино – оружиевед, но он прежде всего биолог, посвятивший молодость и зрелые годы эмбриологии и ихтиологии. Жизнь его непроста, но тем и интересна. Умение с юмором, по-философски оценивать происходящее помогало преодолевать превратности судьбы.
Это имя давно известно в охотничьем мире. Ряд статей в центральных изданиях, книга «Бой ружей дробью» привлекли внимание охотничьей общественности. Для нас Мартино – оружиевед, но он прежде всего биолог, посвятивший молодость и зрелые годы эмбриологии и ихтиологии. Жизнь его непроста, но тем и интересна. Умение с юмором, по-философски оценивать происходящее помогало преодолевать превратности судьбы.
Не менее работы и охоты важна для Мартино семья, а значит, Елена Сергеевна – друг и помощник во всем.
Охотникам и собаководам Уфы привалило счастье – заполучить в свои ряды человека-энциклопедию. Будучи эрудитом практически во всех областях – талантливым рассказчиком, рисовальщиком, поэтом, Мартино скромен. «Я – типичный продукт старой русской школы», – заявил он однажды.
Знакомство с яркими воспоминаниями Кирилла Владимировича, его дневниками подтолкнуло меня к написанию стихотворения и ряда почти документальных рассказов. Один из рассказов представляю на суд читателей «РОГ».
Вечер в гостеприимном доме Мартино. После чая листаем фотоальбом. Останавливаю взгляд на композиции: в центре сука-пойнтер, вокруг разложенные на траве птичьи тушки.
– Фото астраханских времен, – поясняет хозяин, – охота на высыпках в дельте Волги. Вспоминая, Кирилл Владимирович увлекается:
– Из года в год, взяв отпуск во второй половине сентября, выезжали на острова. Рыбалка, но больше добычливая стрельба вальдшнепа манили в те места.
– Готовились серьезно, ведь выезжали не на один день, – подключается к разговору Елена Сергеевна. Непостижимо, но мотороллер нагружали так: мы – двое, плюс собака, резиновая лодка, палатка, рыболовные причиндалы, два ружья с боеприпасами, различная утварь, снедь. За отпуск наматывали не одну сотню километров. Часто по бездорожью: в это время погода не балует.
– Так за четверть века, – инициатива вновь переходит к Кириллу Владимировичу, – повидали всякое: сутками мокли под дождем, волокли по раскисшей пашне мотороллер, тонули на резиновой лодке, ну и тому подобное. Железо не выдерживало – мотороллер меняли дважды. Экономичной, безотказной «Вятке» памятник бы поставить!
Любовь к мото-мустангу возрастала в разы, когда из средства передвижения он, родимый, превращался в средство перетаскивания, к счастью, нетяжелое. Ниша под рулем – пристанище, пусть некомфортное, для собаки. Охота на высыпках, мотороллер и легаш являли комплекс, в котором ни один элемент не мыслился без двух других.
– Легавых держали всегда, – возвращает разговор в прежнее, свободное от наукообразных терминологий, русло Елена Сергеевна. – Умниц-курцхааров сменила красавица-пойнтер. Все собаки-девочки были монашками. Ни щенков, ни полевых дипломов не имели.
Получив от дочки предложение переехать к ней в Уфу, решились не сразу. Переезд – дело непростое, а когда тебе под семьдесят, тем паче. Сборы, размен квартиры, разные хлопоты – многолетняя традиция рушилась на корню. Однажды выбрались, но прощальную охоту испортил дождь.
– До отъезда оставались считанные дни, – вновь принимает эстафету Кирилл Владимирович. – Наутро, после прощальной вечеринки с бывшими коллегами из НИИ, чувствую: дьявольски тянет в поле. Идет пролет, а мы на диване! Е.С. уговорилась на удивление скоро. Погода переменчивая, время предобеденное – отважились выехать, но недалеко и ненадолго.
Вследствие лимита времени и сюрпризов погоды планы трещали по всем швам. Не успели прибыть на берег, погрузиться в лодку – начался ливень. Волны и течение вынесли нас к незнакомому острову. Место понравилось. Погода наладилась. Тут подоспел очередной сюрприз: Е.С. оставила патроны от своей двадцатки на берегу в доме деревенских знакомцев. Страшно переживая, кляня хроническую забывчивость, жена занялась костром.
Собака, соскучившаяся по работе, начала азартный поиск.
Залитая солнцем лужайка, расстилавшаяся перед нами, радовала глаз по-весеннему яркой травой. На ветвях березок и осин, окаймляющих лужайку, сверкали, поражая буйством красок, дождевые капли-слезы. Сходство с раем усиливало птичье пение: эмоциональные перехлесты дроздов сглаживали виртуозные рулады пичуги-невидимки. Нежный шелест листьев контрапунктировал. Дирижером выступал кумир легашатников – ветерок.
Вступая в пределы чудо-лужайки, пожелал, чтобы прощальный, странно начавшийся блиц-поход завершился победоносно!
Не прошли с собакой и двадцати шагов – снялся вальдшнеп. Стрелять шумовую, споротую дичь – неспортивно. Поиск недолог. Альма выразительно замирает на краю березовой рощицы. Двигаясь к стойке, стараюсь погасить волнение. Псина стоит крепко, успевая-таки кидать призывные огоньки глазом, обращенным ко мне. Тревожить до времени птицу не стоит. Замираю метрах в десяти от собаки.
В последнее время, решительно отвергнув: «пиль», «тубо» и прочую вербальную чушь, пользуюсь при управлении Альмой (хотя кто кем управляет – это еще вопрос) исключительно жестами. Неглупая псина легко приняла правила игры. Условились: сигнал к атаке – ружье на изготовку.
Поняв все верно, сука провела мягкую, пластичную подводку. Птица, не слыша, не видя охотника, вылетела, словно нехотя. Рай для стрелка: попасть – дело техники, не более. Вальдшнеп бит чисто, и Альма находит его без труда. Обычно, отдавая добычу, пусть неохотно и безрадостно, Альма, в нарушение всех канонов, победно гарцует с дичью в зубах.
Завершая круг почета, легаш, круто развернувшись, стает. Стойки видел всякие: крепкие – и не очень выразительные, вялые, продолжительные и краткие. Но чтобы с птицей в зубах? Где ты, фотоаппарат?!
Подхожу ближе и вижу: плешинка, в центре ямка, а в ней – вальдшнеп, ужавшийся до размеров бекаса. Выстрел навскидку оборвал полет стартовавшего рыжей ракетой гиганта (вальдшнеп-бекас, встав на крыло, смотрелся чуть не тетеревом). Причуяв битую дичь, собака стает на краю густой некоси.
Перезаряжаясь, не могу переломить ружье. Причина – деформация поддона стреляной гильзы. Тайм-аут. Иду к стоянке, чтобы,в условиях, приближенных к комфортным, заняться ружьем. Попутно Альма виртуозно сработала бекасенка. Снявшись с небольшой лужи, нестреляный счастливчик победоносно вскрикнул, набрал обороты и растаял в небесной дали.
Почему-то вспомнилось стыдное. Лет семь тому (Альме было года три), отчаявшись дождаться от суки внятной работы, чуть было не отдал ее знакомому утятнику. Почувствовав неладное, псина заработала. Да как!
… Ружье в порядке. Начинаем второй тайм. Впереди собака, следом я, несколько поодаль жена с кинокамерой наперевес.
Меньше трех минут заняла добыча двух вальдшнепов, взятых в тридцати шагах от места сидки предыдущей пары. Произошло это так.
Выкладывающаяся на двести процентов Альма, совершив затяжной рейд-слалом, стала. При моем подходе вылетел вальдшнеп. Выстрел, и подранок бойко побежал по редколесью. Альма, чуть развернувшись, продолжала стоять подобием монумента.
Вторая птица поднялась в ответ на легкое продвижение, скорее желание собаки продвинуться, к источнику запаха. (Долгое в описании действо заняло на деле секунду-другую. Выстрелы прозвучали плотней, дуплетом). Чисто битая вторая птица упала буквально в двух шагах. Пока Альма добирала подранка, я укладывал битую дичь в ягдташ.
Пятый вальдшнеп был взят курьезно. После стойки и подводки птица не вылетела, а, вспорхнув, побежала. Преследуя дичь, Альма сменила галоп на рысь, с рыси перешла на шаг. Иду крадучись, согнувшись пополам. Собака остановилась, словно в растерянности, вращая головой. Я – весь внимание. От напряжения сводит руки, держащие ружье.
Ожидая вылет птицы в любой момент с любой стороны, стараюсь расслабиться. Боковым зрением приметил: собака, подломившись разом на все четыре конечности, легла-осела. Лежит смирнехонько, только подмигивает хитро. Шестое чувство подтолкнуло к дальнейшим действиям. Я двинулся к собаке и … принял из-под живота суки (будто щенка) тоже отчаянно моргающего волоокого красавца. Эдак, пожалуй, и рассказам Мюнхгаузена верить начнешь!
Трудно далась шестая птица. Поднятый собакой вальдшнеп быстро, по дуге, уходил за деревья. Легкораненый (задетый краем осыпи) – словно сквозь землю провалился. Собака долго и упорно работала на кругах, постепенно увеличивая их радиус.
Причуяв подранка, (метрах в 50-ти от стойки), приостановилась и броском, по-вратарски, взяла птицу. Еще живую дичь подала корректно: прямо в руки. Рекордный итог: шесть вальдшнепов добыты пятью (!) выстрелами в кратчайшие сроки. Вся игра заняла 15-20 минут чистого времени.
На коленях обнял и поцеловал в кофейную мочку престарелого друга. Признаюсь, всплакнул…
В конце церемонии прощания Кирилл Владимирович добавил: – «Заканчивался тот день без сюрпризов. Перекусили, с лодки – на мотороллер, к десяти вечера были дома. Засыпал с трудом. Память вновь и вновь прокручивала кинопленку событий дня. На грани яви и сна промельк тревожного прозрения отозвался болью в сердце. Окончательно проснувшись, взял в руки дневник и дописал:
– В тот день последний взят был вальдшнеп.
Тревога оказалась пророческой…
Я знал: Мартино больше не был на любимой охоте. Вскоре после переезда погибла Альма, потянулась череда собственных болезней.
Горечь странной, похожей на строку старинного романса фразы была понятна.
«Но теперь я слаб, как во власти сна,
И больна душа, тягостно больна,
– произнес Кирилл Владимирович донельзя отрешенно.
…Даже блеск ружья, далее плеск волны
Эту цепь порвать ныне не вольны …»
Да, господа, незнание гумилевских строк обернулось свежестью восприятия. (Помните запах первого снега в раннем детстве?)
Чувство жалости накатило вкупе с ощущением неловкости даже обиды. Старец, на коленях благословляющий апофеоз злого Рока в финале, – Мартино?
Нет-нет-нет!
Я не ошибся. Старик-юноша, сверкнув озорными глазами, предстал вдруг оперным комедиантом.
«В тот день последний взят был вальдшнеп», – сымпровизировал он на мотив Россини. На сей раз почти задорно.
