Еще задолго до рассвета мы расположились в удобной засидке со всем возможным комфортом. Шалаш вполне позволял встать в полный рост, а для выхода было достаточно слегка наклонить голову. Внутренний объем позволял беспрепятственные маневры с ружьем без тени боязни задеть стволами за торчащую ветку.
Восседал я на опрокинутой кадушке-ушате, чье днище с легкостью вместило бы и более обширное седалище.
Покрытое свернутым вчетверо пледом, мое сиденье больше напоминало салонный пуф и располагало к мечтательной созерцательности.
Тому способствовал и беспрепятственный круговой обзор, несколько затрудненный лишь на входе, завешенном брезентовым плащом.
Я думаю, что старушка Габи, упрятанная в мой зимний бушлат, тоже не была обделена удобствами, возлежа на мягком лапнике, покрытом ее подстилкой.
Разница между нами состояла в одном – я мог позволить себе расслабиться, оглядеться вокруг, блаженно вытянув ноги и опершись спиной о толстую сушину, она же не искала эквивалентной подмены счастливым мигам охоты.
Горящие глаза и нервное чутье при абсолютной статике позы говорили именно об этом. Еще некоторое время назад ее еще привлекала агония битого селезня, но сейчас он, недвижно лежащий на воде, уже не вызывал ее интереса.
фото: Михаила Семина
А я нет-нет да разглядывал оранжевые лапки на вдруг ставшем палевым фоне пера. Как-то незаметно для глаза застенчивый рассвет окрасил робким румянцем легкие облачка, высветил сухие корявые ветви упавшей в воду ели на другом берегу старицы, а заодно и вернул броский окрас только что буднично серой птице.
Отсвечивала лаком маслянистая непроницаемая вода, в неверном свете на какое-то мгновение утратившая способность отражать поблекшее небо. И вот уже кое-где загорелись блестки инея на осоке под пробившимися сквозь пелену прямыми лучами солнца. Происходящее на глазах преображение завораживало…
ГОГОЛЬ
А меж тем едва осязаемое движение воздуха чуть взъерошило водную гладь, и колючие искры отраженного рябью света, многократно размноженные хвоей маскировки, заплясали в глазах.
Приближение птицы осталось незамеченным, но дальний шлепок и белый пенный росчерк вернули меня к реальности. Темный силуэт сразу же скрылся за изгибом лагуны, даря надежду, что это действующее лицо еще появится на сцене.
Несколько удручало безразличие подсадных, оставивших без малейшего внимания подлет кавалера.
Скорее всего, весна в их сердцах отбушевала, не дождавшись конца охотничьей десятидневки. Как разительно от сегодняшней отличалась работа крикушек в прошлые сезоны, когда пламенные осадки сопровождали подлеты любой крупной птицы.
И вот он появился на дальнем изгибе старицы. Блестящий белоснежный шар, скользящий даже не по, а как бы касательно к ее поверхности. Быстро сменяя галсы, он, подобно далекому парусу, казалось, скользил от берега к берегу, не оставляя видимого следа и явно приближаясь. Неужели во встречных лучах солнца опаловое оперение крякаша превратилось в глянцево-белое? Почему я никогда не видел подобной метаморфозы при разных ракурсах освещения?
фото: Михаила Семина
В некотором отдалении от меня шар выкатился на середину и остановился, чтобы через несколько мгновений продолжить свой путь уже прямолинейно. Только метрах в пятидесяти, когда в тени вековых елей птица утратила снежную ослепительность, по обозначившимся белым щекам я признал в ней гоголя.
Прошлой весной гоголь подлетел к моей помощнице в кромешной темени, и его жениховский наряд лишь помог не тянуть с выстрелом, благо четко обозначил мишень. Но наша вторая встреча на весенней охоте одарила совершенно незабываемым зрелищем.
Он проплыл метрах в пятнадцати в противоположный край водоема, никак не заинтересовавшись моими онемевшими пеструхами, а я все надеялся, что видение вернется в исходную точку и вновь явится взору лебединой белизной неопознанного, парящего над гладью объекта. И совершенно напрасно Габи попеременно кидала огненные взгляды то на селезня, то на меня…
ТЕТЕРЕВА
Я сидел вполоборота к входу в убежище, когда услышал за плечом характерное хлопанье крыльев садящейся птицы. Естественное желание узнать, кто же навестил меня, заставило чуть обернуться. Зашуршал старый плащ, и нежданная гостья тут же себя проявила, мгновенно улетев с заполошным квохтаньем.
В месте посадки тетерки находился взгорок, по которому проходила тропка, натоптанная немногочисленными рыбаками, либо посещающими саму старицу, либо направляющимися к реке.
Под взгорком располагался мой шалаш, а в другую сторону от тропинки – редкий березовый подрост. Дальше поляна и основное русло. Здесь случалось по весне стоять на тяге и стрелять осенних вальдшнепов из-под Габи. Правда, невдалеке находилось давно заброшенное поле, облюбованное тетеревами, там косачи обычно и токуют. Но ведь просто так тетеря не прилетит.
Пока я прикидывал что к чему, предварительно сдвинув кадку подальше от шуршащего плаща и несколько развернувшись, подлет птицы повторился. Я замер, и только стал поворачивать голову, чтобы рассмотреть нового гостя, как услышал упоенное бульканье тетерева, начавшееся, как говорится, с места в карьер.
фото: Михаила Семина
Было полное ощущение, что весь его пыл и азарт адресованы лично мне, поскольку за несколько минут представления на арене не появилось ни одного участника или зрителя.
Петух и останавливался с задранной головой, и быстро мчался куда-то, исчезая из глаз по другую сторону бруствера, и крутился на месте, поворачиваясь ко мне то налитыми кровью бровями, то белым подхвостьем.
Он и чуффыкнул несколько раз, прервав свой стремительный и экспрессивный танец, в основном же по окрестностям лилось его неугомонное бульканье. В непосредственной близи оно казалось неестественно громким, но моя оглохшая баба Гаша уловила мощные децибеллы страсти, даже находясь спиной к возбудителю спокойствия.
Она попыталась высвободиться из-под бушлата и развернуться мордой к выходу. Ей это практически удалось, но треснула веточка лапника подстилки, и легкого щелчка оказалось достаточно. Петух сорвался, что называется, на полуслове. Единственное, о чем я пожалел, что спектакль оказался столь скоротечен.
Уже больше десятка лет миновало, как я отказал себе в охоте на токах, и, наверное, поэтому даже не возникло желания подержать черныша на мушке. Вновь обманутая моим бездействием собака еще долго протягивала носом воздух, но, разобравшись в ситуации, заняла привычное положение…
НОРКА
Причудливое освещение капризного весеннего утра непрерывно меняло пейзаж. Только что ели на том берегу светились изнутри изумрудным теплом, лоскуты бездонного неба слепили голубизной, и лубочные облачка уютно нависали в доверительной близости от шалаша.
Но только я свыкался с умиротворяющей картинкой весны, как северо-восток начинал клубиться черно-синими тучами, враждебно темнела стена леса, и яркие веселые краски меркли под натужным дыханием припозднившихся холодов.
Наверное, душа лгала, что ей безразлично, подлетит ли красавчик-селезень к моим бездельницам, привлеченный хотя бы их веселым полосканием, если не зазывным криком. Но болезненно азартное ожидание, страстное нетерпение, пружинная готовность увидеть и выстрелить бесследно испарились, вытесненные непреодолимым желанием оглянуться по сторонам, запечатлеть в памяти неповторимые игры красок и звуков.
фото: Михаила Семина
И вот уже снова снопы солнечных лучей расцветили старицу. Торчащие из воды корявые ветви обрушенной ели, только что напоминавшие обреченные руки утопленников, обрели естественные очертания, лишенные всяческой мистики.
Ее осклизлый ствол, под острым углом уходящий под воду, влажно поблескивал, а прикорневой выворотень живописно нависал над противоположным берегом. Именно там, на высвеченной полосе, взгляд отметил едва уловимое движение.
Вскоре на осклизлой поверхности поверженной ели, порой сливаясь с ней, показалась канадская норка. С какой-то змеиной грацией она обтекала ствол с одной стороны на другую, обследуя то видимую часть берега, то исчезая на невидимой. Однако покидать это место она явно не собиралась.
Что-то привлекало зверька, и вот уже в третий раз я увидел ее на лесине. Чуть привстав на коротких передних лапках, она потянула носом вдоль елки и заструилась по ней к урезу воды, поблескивая темной лоснящейся шерсткой. Только сейчас я заметил, что с одной из ветвей свисает оставленная каким-то заезжим рыбаком сетка из тонкой лески.
Местные не позволили бы себе подобной расточительности. Невдалеке виднелся кол, за который цеплялся другой конец ловли, сама же сеть обвисла и скрывалась под водой. В нескольких ячеях ее над поверхностью тускло поблескивали подвяленные рыбешки, попавшиеся, судя по всему, еще по высокой воде.
фото: Михаила Семина
Норка, достигнув уреза, приостановилась словно в раздумье, но запах съестного непреодолимо манил. Несколько раз она проплывала вдоль сетки, вытягивая мордашку в сторону вожделенной добычи, но всякий раз осторожность брала верх над безрассудством.
Потом она проделала то же самое с другого бока брошенной снасти, но и здесь ощущение потаенной опасности возобладало над чувством голода.
Зверек круто развернулся и решительно поплыл к нашему берегу. Все это время, мысленно уповая на победу великого инстинкта самосохранения, я уж, было, приготовился отпугнуть норку выстрелом, но тогда бы я не узнал, что о бесплатном сыре в мышеловке известно и некоторым зверушкам.
Однако только что вызывавшая мое живое участие норка держала курс строго на одну из подсадных, и ожидать чего-то хорошего от их неминуемой встречи не приходилось. Мне совершенно не хотелось доводить до стресса моих помощниц, и я уже привстал со своего пуфа, чтобы явить себя пред очи речной хищницы, как услышал угрожающий рык бабы Гаши.
Привстав на передние лапы, с устремленным на незваную посетительницу взглядом, собака ощетинилась от затылка до основания хвоста и готова была дать бой любому посягателю на нашу собственность. А что это были «ее» утки, она ничуть не сомневалась.
И впрямь, она стерегла их в пруду на даче, не подпуская туда ни наших гостей, ни, тем более, их собак, а здесь, в деревне, – в буквальном смысле пасла, отпугивая от их миски с зерном всяких пташек. И утки, данные мне товарищем, в большей степени принимали за хозяйку ее, нежели меня.
Во всяком случае они не устраивали истерик при ее приближении и даже позволяли себя обнюхивать. Выйдя из шалаша, я увидел, что норка на всех парах улепетывает на исходные позиции к павшей ели. Габи же на всякий случай пару раз рыкнула ей вслед и успокоилась.
фото: Михаила Семина
Но тут я обнаружил пропажу моих подопечных. Колышки стояли на местах, а утки как испарились. Понятно, что убежать они не могли, но куда попрятались, оставалось загадкой. Естественно, только не для Габки. Едва я успел спросить, где же наши ути, как она стала по каждой из них, практически не сдвинувшись с места.
Утки забились под кочковатый берег, и там, под размочаленными космами прошлогодней осоки на них было легче наступить, чем увидеть. Они как-то необычно легко дались в руки и спокойно застыли на воде. После такого перепуга вряд ли от них можно было ожидать хоть какой-то работы.
НЕРАЗЛУЧНАЯ ПАРОЧКА
Сколько раз замечал, что даже самые превосходные теории порой опровергаются практикой. Все лучшее время утицы упрямо уклонялись от своих прямых обязанностей, отдавая предпочтение купанию и охорашиванию. А тут еще этот стресс, да и разлета, как такового, вроде бы нет. Чего ждать-то?
Ход моих построений нарушила Устинья, выдавшая слабенькую квачку слева от шалаша, справа ей гнусаво отозвалась Фрося. Голосок слева несколько окреп, справа его поддержали еще активней. О, жизнь налаживается. Устя монотонно затараторила в полный голос, Ефросинья же поддавала трубой под сурдинку. Узнаю что-то прошлогоднее, глядишь, и подманят кого.
Минут через пять обе смолкли. Не иначе, как сглазил. Но вот от зари донесся долгожданный свист крыльев, дружная осадка подружек, и пара крякашей без облета расчертила воду выставленными вперед лапами. Уточка поплыла в ту сторону, откуда на восходе в ослепительном белом сиянии выкатился гоголь.
В метре от нее следовал селезень, не проронивший ни звука. Он даже не приостановился, не оглянулся на моих красоток. Обиженные таким пренебрежением, они с удвоенным усердием занялись водными процедурами. Габи, оторвав голову от лап, провожала взглядом удаляющуюся добычу.
фото: Михаила Семина
Вскоре утки вернулись. Они плыли как бы своим следом: она впереди, он – в метре за ней, курсом в противоположный край старицы. Вчера в поисках места для шалаша мы обошли весь подковообразный водоем, и там, куда сейчас направлялись утки, поднялась пара крякв. А через несколько десятков метров Габка нашла гнездо с семью яйцами. Уж не вчерашняя ли это парочка?
Проплывая мимо нас, селезень вновь проигнорировал залетных ветрениц и не на градус не отклонился от курса. А уж эти-то всполошились, и на хвостики привставали, и крыльями молотили – ноль эффекта.
А мне подумалось, сколько их подлетало с подружками, и все как один бросались на «свеженинку». И вот тебе раз! Не какой-нибудь брандахлыст!
Семьянин! Верный муженек! Яркая индивидуальность, наконец! Грешен, слабость к последним питаю особливую. Подержал чудака на мушке и решил оставить на развод. Возмущенная баба Гаша аж сапог носом подкинула. Где ж ей, твари бессловесной, вникнуть в глубину хозяйской философии? Ведь каждому в какой-то момент приходится решать, где поставить запятую в простой фразе: «Стрелять нельзя отпустить».
ГУСЕЙ КРИКЛИВЫЙ КАРАВАН
Редки стали встречи с гусем в моей местности, но раз за весну все же случаются. Есть у меня и домашняя заготовка на случай такой встречи, правда, ни разу не сработавшая. Беру с собой (а чаще забываю) в шалаш пятизарядку МЦ 21-12 и ставлю ее при входе с тайной мыслью: «А вдруг налетят? Тут я их голубчиков и пригрею».
фото: Михаила Семина
Пусть посмеются настоящие охотники над нашим братом-дилетантом. Но вот не срабатывало – и налетали стайки, да пока на карачках выползал, стрелять уже поздно, а то стороной проходили.
А сегодня и ружье не забыл, и выход удобен, да гусей нет. Уже 10 часов, пора домой. К тому же заволокло все кругом. Дождь вперемешку со снегом. Резко захолодало. Собрался быстренько. Шапку на уши натянул, ворот свитера – на подбородок. Плащ с капюшоном. Утеплился, короче.
Разрядил мцэшку, черт бы ее побрал, патроны рассовал в брючные карманы, подальше. Можно двигать. И тут слышу гомон какой-то. Кручусь на месте огородным пугалом под ветром и вижу гусей прямо над головой. Какие там лапки, каждая пестринка на животе просматривается.
фото: Михаила Семина
Ровно идут, переговариваются деловито. 13 штучек, число-то какое! Строго с востока на запад. Дернулся, было, стрелять, да куда там. Пока распакуешься. Не жили красиво – не хрена начинать!
Проводил их взглядом, сказав про себя: «Красиво идут в полосатых тельняшках!» А что еще оставалось!? Хорошо, Габуська не видела.
