Фото автора
В городе оттепель, и солнце греет по-весеннему. Яркое небо чуть подернуто дымкой, но все равно ослепительно солнечно кругом. Вороны, пьяные от запаха весны, несут с тополей какую-то сладкую чепуху, не похожую совершенно на базарное воронье карканье. Голуби толкаются и наскакивают друг на друга, топорща сизые перья. Весна…
Но это было вчера. Сегодня мы словно вернулись в зиму. Солнце пробивается теплом сквозь куртку, но ветер бескомпромиссно зол и резок. Вокруг еще более ослепительно, чем в городе. И мы жалеем, что не взяли с собой темные очки. Мы с Андреем идем на свои протоки, чтобы выставить жерлицы, а попутно поискать плотву-сорогу, которая в это время, бывает, хорошо берет на протоках. Этот клев, видимо, связан с весенним ходом «белой» рыбы. Даже не ходом, а скорее, с каким-то тренировочным проходом перед главным событием. Так перелетные птицы совершают пробные облеты над городом перед дальним путешествием. Но каждый год в какое-то определенное время сорога заходит в протоки и движется по ним, чувствуя талую воду и от этого становясь азартно жадной и сильной.
Щуки на мели
На широкой протоке никого нет, и мы выставляем жерлицы, насаживая на тройники привезенную с собой сорожку. А потом садимся с удочками напротив прогала в островке, который разделяет две протоки. Здесь нередко и проходит сорога, хватая мотыля на обычной белой магазинной «овсинке». Нет, сейчас рыба ждет нас в другом месте. Только окуньки-матросики теребят насадку. Сверлим с товарищем, бурим, ищем, снова бурим… Если бы не жерлицы, можно было бы поискать «бель» и на соседней узкой протоке, где также бывает ход сороги. Но уж больно далеко оттуда бежать к жерлице, если флажок поднимется, да по глубокому снегу.
Щучьи выходы начались часам к девяти утра. Но, думается, это были тычки и детские игры молодых судачков. Ни одна хватка не принесла добычи, хотя видно было, что мелких плотвичек кто-то кусал и шелушил с них чешую.
Почти впустую просидели мы на протоке до полудня, с тоской вспоминая отчеты друзей, мол, не берет… И уже который раз приходит мысль, что расхожие фразы насчет отчаянного весеннего жора — только компиляция, регулярно повторяемая. Да, бывает, в глухой январь или февраль рыба прет, словно в последний раз… Что говорить… А весна непредсказуема, как непредсказуем мимолетный весенний ветер, несущий то запах оттаявших малинников и молодой крапивы под снегом, то снежные заряды в бешеной круговерти. То разом обрыбишься, как за два дня, то как сегодня…
Но вспомнилось мне, как в одну из весен с товарищем моим и хорошим российским поэтом Геной Смирновым попали мы на странный жор щуки. Та рыбалка была тоже неординарной. Вначале мы стерегли щуку на лесном озере, где иногда жадно и яростно жировала золотистая и розовобрюхая щука. Но озеро капризно, и мы впустую прождали два дня. Третий день решили встретить на Волге. Предполагали ехать с живцом, а для этого вырубили во льду аквариум и запустили туда окунишек. Ночевали мы в моей землянке, которую я когда-то построил на бугре рядом с клюквенными болотами. А утром пошли за окунишками. Но к нашему садку-аквариуму из леса тянулся след кокетливых лапок, а окуни, понятно, были кем-то съедены…
Живцов пришлось ловить на месте. Но на том мелководье у берега рыбешка с ладошку брала, не переставая. Другое дело — ставить жерлицы. Подо льдом всего сантиметров шестьдесят… Никогда бы не пришло мне в голову ставить снасти на таком постыдном мелководье. Но чуть «поддатый» местный рыбак твердил: «Ставьте, мужики, здесь она. Серега выставил наугад, вроде с дури, но в первый день восемь щук взял, во второй — еще пять, а на третий запил. Жерлицы у него и вмерзли. Вон стоят…»
Так и выставились мы тогда с Геной в этом лягушатнике, но не пожалели. Семь подъемов было, семь щук сняли…
Туда и направились, хоть и солнце повернуло на вечер.
Выставили мы жерлицы примерно в том же месте, неподалеку от дубового крепкого пенька. Те же сантиметров шестьдесят было подо льдом. И опять мы не пожалели, что снялись с места и не поленились заново выставить снасти. Три щучки попались на жерлицы, пусть и не трофейные. Главное, день прошел не впустую, и была выполнена цель. А рыбалка и охота без добычи — просто любование пейзажами…
А на обратном пути и первая промоина нам встретилась. Причем уже купался в ней кто-то. Это было видно по следам…
На Малой Кокшаге
В этот раз мы едем на пригородную речку. До нее километров восемь-десять, на лыжах недалеко. Направление тоже известно. Но снег оказался рыхлым и глубоким. Пришлось выйти на русло старицы. Там снег был плотнее, поскольку под ним была наледь — прихваченная морозным утренником выступившая вода. Иногда выручала и старая лыжня, видимо, местного рыбака, так как речушка была сплошь в заколах-плетнях, в проходах которых, очевидно, стояли «морды». Мы вынуждены были постоянно петлять: продираться сквозь кусты, обходя самые густые, скользить по самой кромке берега, где меньше надуло снега, скатываться в старицы, царапаясь о шиповник. Здесь, на склоне берега, мы совсем близко подняли двух лис. День был серый, влажный, ветер дул в нашу сторону, и рыжие не услышали нас загодя. Удирали, можно сказать, на расстоянии верного выстрела. А потом взметнулся снежно, замер столбом заспанный заяц-русак и понесся по руслу старицы, оставляя за собой след на махах, не похожий на обычную кокетливую «звездочку» во время утреннего моциона. Только на заснеженных лугах и можно узнать, как близко живут от нас звери. Совсем рядом окраина города, а до детского оздоровительного лагеря, шумного летом, рукой подать.
К месту дошли распаренные, нараспашку. Выбрали поворот с перекатом, ямой и прямой стремниной. Живца мы принесли с собой, чтобы не терять время на поимку мелочи. Жерлицы я выставляю вроде бы классически: вымеряю отцепом перепад с двух метров на три, три с половиной. Самое место для снастей. Дальше уже идет желоб-русло с глубиной в четыре метра. Для малой реки — глубина серьезная. В самой яме хватки щуки обычно случаются реже, чем на бровке, но на всякий случай ставим и здесь сигнальные жерлицы. Потом мы садимся с приятелем у тихой заводи, под укрытием ивнякового мыска. У самого берега во льду видны окна-продышины с жухлой травой, корнями и камышом. Но мы к берегу не приближаемся. Сидим посреди заводи, а рядом — самая струя несется подо льдом, открывая уже кое-где черные пятна воды — промоины. На малой реке эти дышащие окна могут встретиться где угодно, но особенно в камышах и на течении. В наших же лунках леска почти неподвижна, колеблется только едва заметно, видимо, обратным течением.
Мормышка уходит отвесно, останавливается… Очевидно — дно. Приподнимаю снасть, чтобы подразнить, поиграть обманкой, но на леске виснет что-то довольно тяжелое и резкое. Голавлик?! Вот тебе и речка-невеличка!.. Подо льдом и на Волге не поймаешь сейчас таких! А ну еще… И сразу же — уверенная поклевка! Окунь с ладошку, еще один. «Пошло!» — кричу приятелю и осекаюсь. Бывало и не раз: только пробуришь свежую лунку и удача вроде бы твоя, но одна-две рыбки, а за ними день полного бесклевья… Точно… Вяло «типнула» некрупная сорожка и омуток-круговерть замер. Приятелю повезло еще меньше. У него два ерша.
Бурим лунки на течении, где я ставлю тяжелую волжскую «шаровидную» с подвязанным выше поводком. По сути, это донка, но если мормышку-грузило время от времени стравливать по течению и подтягивать обратно, хватки возможны и на крупную мормышку. На Волге снасть работала исправно, но здесь — скромная деревенская речка… Что это?!. Кивок донки резко качнулся и на леске повисла живая тяжесть… В лунке заблестел широкий бок. Подлещик!.. Подхватываю его рукой и любуюсь бьющейся на льду рыбиной. Едва снял подлещика с крючка, как последовала такая же резкая поклевка, и еще одна серебристая рыбина забилась на хрусткой поутру снежной крошке. Но потом — ни поклевки, отрезало уже мертво. Словно отдарилась речка, чем могла, за труды наши и замерла опять подо льдом…
Возвращаемся к жерлицам, которые все время были в поле зрения, но довольно далеко. За жерлицами река идет ровно, как уже говорилось — труба трубой… По правилам, писаным и неписаным, место вроде бы не «клевое», но попробуем и здесь. Поклевки последовали веселые и частые. То окунек стукнет, то сорожка, то густерка замучает мелким трепетанием кивка. Рыба мелкая, но и речка невелика.
День зарумянился, дохнул отходящим морозцем-утренником, отбрасывая серую тучевую накипь. Завеселело и у нас на душе. Пьем чай, смотрим на кивки. Про жерлицы и забыли. И вдруг — щелк!.. Совсем рядом… Так это флажок сработал!.. Не там, где ожидалось, а на самой яме. На тех самых четырех метрах… Вот уже не первый пример, что малые реки имеют свой характер. И тут же «стреляет» еще один флажок!.. Там же, на яме, по одной линии. Бегу к первой жерлице. Пусто, но живец сорван. Видимо, проходя, ударила, пятнистая, в азарте и дальше пошла с нашей сорожкой в пасти. На второй жерлице надежно засеклась длинная узкая травянка на килограмма полтора. В отличие от ярких и крутых в загривке озерных щук и щук водохранилища, эта была серо-стальная, словно выбеленная стремительными струями чистой речушки. А перед завершением рыбалки взяла еще одна местная щучка. До встречи, Малая Кокшага!..
