Утрянка открытия на Вологодчине удалась на славу. Три крупных гуменника приятно оттягивали руки, а гусиный гогот до сих пор стоит у меня в ушах. В моих планах было вздремнуть, так как на протяжении недели я спал не больше трех часов в сутки
Вечером я собирался на ток, надо было успеть добыть глухаря, пока стояла хорошая погода, а то с обеда следующего дня синоптики обещали ухудшение…
Как бы ни был измотан мой организм на охоте, а больше двух часов я никогда не сплю. Могу лежать с закрытыми глазами, но крепко засыпаю лишь на непродолжительное время. Не был исключением и этот день. Я проснулся, почистил и смазал пятизарядку, которая верой и правдой послужила мне утром. Пообедал. Собрал рюкзак, взял чехол с одностволкой и в 18:00 вышел из дома. До тока ходьбы около двух часов, так что времени хватало, чтобы, не торопясь, отабориться и заночевать.
Ласково светило солнце, ветер отсутствовал, идти по подсохшему полю было легко и приятно. Через полтора километра хорошая дорога закончилась. Дальше шла речная пойма, поросшая кустами и залитая водой. Большая часть паводка уже сошла, но луж, которые заполнили низины и разбитую машинами дорогу, хватало с избытком. Проходя через зарастающее пойменное поле с множеством полянок, я подумал, что в этом месте должна быть хорошая тяга, и действительно, словно в подтверждение моих мыслей, почти под ногами один за другим стали взлетать потревоженные мною вальдшнепы.
Вскоре я добрался до излучины реки, где из года в год поднимаю на крыло белощекого гоголя. Этот раз не стал исключением, и мой старый знакомый, улетая, вновь помахал мне крылом. Посидел пяток минут на бревне у реки, перевел дух да двинул дальше. В темном еловом лесу еще лежал ноздреватый снег. При каждом шаге нога проваливалась в него по колено, а под ним была талая верховая вода. Пришлось раскатать голенища болотных сапог. Этот лесной участок отнял у меня немало сил, хотелось присесть, передохнуть и немного остыть. Это я и сделал, когда вышел на край болота и увидел поваленную ветром сосну. При каждом вдохе легкие наполнялись ароматом влажного мха, пьянящим духом багульника с кисловатыми нотками клюквы. Этим воздухом невозможно было надышаться, его хотелось впитывать кожей, каждой клеточкой истощенного городом организма.
Вытерев рукавом пот со лба, я закинул рюкзак за спину и двинулся дальше, по пути собирая перезимовавшую клюкву для вечернего чаепития. Осталось перейти болото, а там рукой подать. Через тридцать минут показалась сосновая грива, которая тянулась на несколько километров поперек большого мохового болота. Вот на этой гриве и предстоит мне коротать ночь у костра.
Пройдя метров триста – четыреста, я увидел старый бивуак, на котором мы каждую весну провожаем закат и встречаем рассвет. Внимательно осмотрев место ночлега, я с удовлетворением отметил, что за год здесь ничего не изменилось. Я снял с уставших плеч рюкзак, ружье, натаскал сушняка и развел костер. Набрал меж черничных кочек темной, как чифирь, воды в котелок, который подвесил над огнем. Стащил с себя мокрую от пота одежду, развесил ее вокруг костра сушиться, переоделся в сухое белье и только после этого с наслаждением присел у огня.
Жаркое пламя жадно облизывало сухие двухметровые бревна, лежавшие пирамидой друг на друге. Вскоре вода в котелке забурлила, разбрасывая капли вниз, и горящие бревна недовольно зашипели ей в ответ, словно потревоженные змеи. Я снял закопченный котелок с огня, сыпанул в него горстку заварки, собранные листья черники и ягоды клюквы, прикрыл крышкой и отставил в сторону. За спиной чуфыкнул старый косач, созывая других чернышей на вечерний ток. Вскоре болото ожило, наполняясь чарующими звуками тетеревиного воркования, а чуть погодя затрубили журавли. Их голоса эхом пронеслись по болоту, отразились от стены леса и возвратились назад. Прямо над головой прохоркал вальдшнеп, органично вплетая свой голос в лесную весеннюю симфонию. Где-то в стороне послышался гогот гусей, и чем темнее становилось вокруг, тем чаще он раздавался.
Подняв в очередной раз глаза к небу, я с удовлетворением увидел тысячи ярких звезд, что вселяло надежду на ясное утро. Поужинав и напившись чая, я подложил дров в костер, расстелил коврик на импровизированные нары и, поставив будильник на два часа ночи, лег спать. Гусиный гогот не смолкал ни на минуту, я вглядывался в звездное небо и не заметил, как уснул.
Проснулся за тридцать минут до будильника, оттого что стал замерзать. Подкинул дров в костер, вскипятил воду и с удовольствием прогрел себя изнутри горячим чаем. За ночь мох и черничники сковал иней, который при свете фонаря переливался искрами, словно россыпи драгоценных камней. Это было не очень хорошо, потому что каждый шаг сопровождался громким хрустом, который в ночной тиши разносился далеко-далеко. Но я надеялся, что я все же услышу токующего мошника раньше, чем он меня.
Двадцать минут третьего. Пора! Крадучись, словно кот, я двинулся по гриве вперед, через двести шагов остановился и, успокоив дыхание, прислушался. Тишина. Еще пара сотен шагов — и новая остановка. Приложил руки к ушам и через пару мгновений уловил еле различимые щелчки. Темнота ночи на глазах отступала, открывая уходящие вдаль ряды сосен и посеребренный инеем ковер мха с разбросанными на нем сухими ветками. Я продвинулся еще на сто шагов вперед и замер. Теперь токующий глухарь был слышен отчетливо. Вокруг него, на разном удалении, токовали еще три мошника. Я выбрал того, что ближе, и начал подход. Петух точил без остановки, и это облегчало задачу. Вскоре я подскочил к краю лысой поляны (метров сто пятьдесят в диаметре), посередине которой стояла высокая сосна. Ее окружали обломки нескольких сосен высотой в два человеческих роста. Глухарь сидел на корявом горизонтальном суку в десяти метрах от земли и, распушив веер хвоста, самозабвенно и страстно точил, задрав вверх бородатую голову.
Я прикинул возможные варианты подскока и все же решил дождаться, когда глухарь повернется ко мне хвостом, чтобы уже спокойно, осторожно, по шажку начать подкрадываться к нему. Время остановилось. Но вот наконец глухарь затанцевал на суку и развернулся, а я под очередное точение продвинулся на пару шагов вперед и под следующее еще на два. До первого обломка оставалась пара песен, но тут глухарь повернулся ко мне грудью. Я замер, превратившись в кусок дерева, и, не мигая, наблюдал за поведением петуха. Вдруг он прервал нескончаемую череду песен, напрягся и начал щелкать так медленно, словно пересчитывал количество сосновых обломков. У меня внутри все похолодело. Однако спустя какое-то время щелчки вновь стали набирать темп, и мой глухарь заточил, задрав голову. Я выдохнул, дал ему распеться и, прикрываясь обломком сосны, опять по шажку стал приближаться к своей цели. Самое трудное было позади, но я знал, что расслабляться рано. Еще десять метров — и можно будет стрелять.
Суета — мой враг, поэтому я старался двигаться плавно и очень медленно. Под очередную песню делал шаг и прижимался к ближнему от глухаря обломку. Под следующую песню медленно выглядывал из-за ствола обломанной сосны. Мой герой сидел ко мне левым боком, до него оставалось около двадцати пяти метров. Под песню я взвел курок, под следующую поднял ружье и взял птицу на мушку. Дал ей спеть еще несколько куплетов и спустил курок. Грохот выстрела заглушил все вокруг; глухарь, сломав насколько веток, камнем упал на мох, несколько раз ударил крыльями и затих навсегда.
Охотничий азарт мгновенно утих, уступив место мимолетной грусти. Взяв свой трофей в руки, я вернулся к костру. Сделал фото хозяина болот на память, позавтракал и собрался в обратный путь. На глазах голубое небо затягивало облаками, и оно становилось серым и безликим. Когда я возвращался, на болоте на меня налетело несколько клиньев гуменников, причем так низко, что если бы я вытянул ружье вверх, то обязательно до них дотянулся. Я воздержался от выстрела, ведь своих гусей я уже добыл, а больше мне ни к чему, да и добытая таким способом дичь не принесла бы мне удовольствия. Я лишь снял шапку с взмокшей головы, проводил взглядом гусиный клин и прошептал: «Летите с миром, гуси-лебеди, надеюсь, Бог даст, я увижу вас в следующем году!»
Несмотря на низкую облачность, утро выдалось тихое и теплое. Дорога до дома заняла чуть больше времени, но торопиться не было смысла, потому что проверить тетеревиный ток я все равно бы не успел. Да что греха таить, уж очень хотелось вздремнуть несколько часов, вытянув ноги в кровати, а уж потом, ближе к вечеру, можно и поехать посмотреть, не сместился ли тетеревиный ток, да выгулять подсадных, засидевшихся в ящике, пока их хозяин ходил по болотам…
В шестом часу я был на месте и с пригорка, наблюдая в бинокль, по тетеревиному бормотанию пытался определить, где находится сместившийся ток. Вскоре он был обнаружен за небольшим березовым колком, в трехстах метрах дальше, чем в прошлом году. Привязавшись к ориентирам на местности, я оставил на время бубнящих и дерущихся петухов в покое, а сам отправился дальше присмотреть подходящее место для охоты с подсадными утками. Буквально через километр оно было найдено. В этом месте река делала крутой поворот, и поднявшиеся талые воды затопили поросшую кустами низину.
Несколькими днями ранее, по-видимому, здесь был обширный разлив, соединяющийся с основным руслом реки, но сейчас вода сошла, оставив неглубокую лужу диаметром сорок метров. Место отлично подходило для вечерней охоты. Река текла в сотне метров от меня и расходилась на несколько рукавов. Такое расположение давало множество плюсов. Не торопясь, я установил переносной шалаш, определился с местом высадки уток, расчехлил и зарядил ружье, все занес в скрадок, чтобы после высадки на воду подсадных сразу занять место и быть готовым. Ведь на первые утиные квачки селезни реагируют моментально и сразу подлетают на зов, поэтому плохо, если охотник еще не готов и находится вне своего укрытия.
Прицепив шнуры с грузами к ногавкам, я быстро выбросил своих уток на выбранные и очищенные от травы и веток места. Пролетев в воздухе несколько метров, они с шумом приземлились на воду и тут же начали крякать, а я быстро забежал в шалаш и занял место у бойниц на раскладном стульчике.
Как я и предполагал, тотчас же раздалось жвяканье селезня, услышавшего зов подружек. Сделав круг над лужей, кавалер приводнился напротив шалаша. Сливающийся с прошлогодней травой шалаш не вызвал у него подозрений. Чуть помедлив в раздумье, какой из девчонок отдать предпочтение, он выбрал Катьку и направился налево. Вороненая сталь спускового крючка недолго холодила указательный палец. Латунная мушка нашла цель, и в тоже миг по ушам резанул грохот выстрела. Вода будто вскипела от «раскаленного» свинца, заставив селезня безвольно опустить зеленую голову в воду. Только я поменял стреляную гильзу на новый патрон, как утки застрочили осадками. За спиной послышался свист утиных крыльев, а через мгновение на заводь один за другим сели два селезня.
Я взялся за ружье, а они свечкой взлетели вверх и скрылись из вида. Что их насторожило, я так и не понял, но, покружившись над подсадными утками, они улетели и больше не появлялись. Прождав час, я решил переместить шалаш ближе к реке, тем более там был небольшой закуток тихой воды, на который можно было высадить одну утку. Благо разобрать и собрать шалаш много времени не занимает, а смена места всегда приносит успех. На этот раз одну утку я оставил в корзине у шалаша, а вторую высадил с краю плеса, оставив место для присады. Не видя друг друга, утки опять азартно закричали и не замолкали ни на минуту. Слева из затопленного леса выплыла большая стая чирков-свистунков, которые юрко сновали в подстриженных лосями затопленных кустах недалеко от меня.
Стрельба по утиной мелкотне не входила в мои планы, я ждал дичь покрупнее. И вскоре к утке подсел селезень шилохвости. Он повертелся около красавицы, затем вылез на кочку и принялся прихорашиваться. Моя верная одностволочка не подвела, положив еще один весенний трофей в нашу с ней копилку.
Между тем начали спускаться сумерки, смывая четкие силуэты стоящего у воды шалаша. Вальдшнепы, словно сговорившись, тянули над головой практически без пауз. Я вылез из шалаша, потому что уже с трудом различал подсадную утку на фоне травяных кочек. Да и понаблюдать за порхающими лесными куликами тоже хотелось. Правда, следующие длинноносики уже не летели над шалашом, а старались облетать мою полянку краями леса. Тяга постепенно сошла на нет. Только я подумал, что пора закругляться, как услышал свист крыльев и жвяканье селезня. Катька дала осадку, другую, а я крутил головой, пытаясь разглядеть ее кавалера, но напрасно. Тогда я присел на колени, чтобы лучше видеть птицу на фоне светлого неба, и очень вовремя. Селезень, махая крыльями, завис над уткой, пытаясь рассмотреть ее в темноте, а я в тот же миг вскинул ружье к плечу и, поймав стволом цель, выстрелил. Ухажер камнем рухнул в воду рядом с уткой…
Ну, теперь точно можно собираться. Погрузив шалаш, уток и добытых селезней в кузов, я отправился туда, где несколькими часами ранее заметил токующих тетеревов. Оставил машину с включенными габаритами у телефонного столба, напротив которого на удалении приблизительно триста метров и находился ток. При свете фонаря нашел одиноко стоящую в поле молодую сосну, рядом с которой был центр тока. Перья и свежий тетеревиный помет подтвердили точность моего глазомера. Я установил принесенный с собой шалаш и отправился обратно к машине. Смысла возвращаться в деревню я не видел, поэтому поужинал и лег спать в машине. Два часа пролетели, как один миг.
Допив чай и съев пару бутербродов, я натянул на ноги теплые полиуретановые сапоги, взял фотоаппарат, чехол с ружьем и двинулся к шалашу. На черно-пепельном небе не было ни одной звезды, все было затянуто низко висящими облаками. Дул сильный порывистый ветер, не предвещая ничего хорошего. Меня терзали сомнения, но я гнал их прочь, надеясь на удачу. Тихо залез в шалаш, завязал вход и, присев на стул, посмотрел на светящийся циферблат часов. Стрелки показывали два часа ночи. Я удобно устроился, облокотившись на спинку стула, закрыл глаза и стал ждать.
Грохот крыльев подлетевшего петуха заставил открыть глаза и привести все чувства в боевой режим. Через минуту ночная тишина наполнилась первым тетеревиным чуфыш. Токовик распалялся все больше, созывая соперников на токовище. Вскоре послышались новые подлеты, после чего ток зашипел с новой силой. Я радовался как ребенок, что, несмотря на капризы природы и мои опасения, ток все же состоялся. Спустя двадцать минут тетерева стали смещаться левее меня и, судя по звукам, порядочно отбежали, но, пока их еще не было видно, я постарался притянуть их ближе к шалашу, изображая разгоряченного тетерева, готового к драке.
Этот прием всегда срабатывал, не подвел он меня и в этот раз. Один из петухов сразу принял брошенный мною вызов, поднялся с земли и, молотя сильными крыльями, направился к шалашу. Через мгновение он шумно приземлился в метре от меня и в следующую секунду чуть не оглушил своим грозным чуфыканьем. Постепенно косачи окружили шалаш и до рассвета далеко не разбегались.
Я наслаждался чарующими звуками тетеревиного тока и наблюдал из бойниц шалаша, как постепенно, по сантиметру, темнота отступала, давая возможность выудить из мрака белые подхвостья бегающих тетеревов. С каждой минутой картинка становилась все детальней и четче, и вскоре перед глазами, словно при печатании старых фотографий, появилась черная клякса, которая со временем превратилась в четкую фигурку токующего косача. А чуть погодя взору открылась полная картина со всеми «действующими лицами» — и с попарно разбившимися, и с одиноко токующими тетеревами. Теперь я, не напрягая зрения, мог посчитать всех чернышей, бубнящих на этой поляне. Один, два, три… Пятнадцать петухов! В прошлом году я насчитал двенадцать. Ток стабильный, и это очень хорошо.
Чем становилось светлее, тем сильнее ветер расшатывал стенки шалаша, пригибая распорки палатки к земле; надо было торопиться, пока ток не потерял активность.
Я выбрал одиноко токующего тетерева с левого края тока, взвел курок своего ижачка и, дождавшись, когда петух повернется ко мне боком, выстрелил. Выбитый пух полетел по жухлой траве, гонимый ветром. Черныш, барабаня крыльями по земле, продвинулся на метр и затих. Его собратья, вытянув шеи, застыли, пытаясь определить, откуда исходит опасность, но, не увидев ничего подозрительного, вновь забубнили. Дав им распеться и войти в раж, я добыл еще одного драчуна, после чего тетерева разлетелись. Я знал, что вскоре они вернутся, поэтому быстро собрал шалаш, добытых полешей и двинулся к машине. Пока прогревался двигатель, я делал фото на память, а тетерева снова забурлили на прежнем месте…
