Утренняя октябрьская заря лениво осветила края горизонта, скользя прохладными солнечными лучами по темно-синим дождевым тучам.
Фото автора.
Легкий северо-восточный ветерок прогоняет ненастье, открывая взору кромку голубого небосвода, на который медленно поднимается яркое солнце.
Лес встречает нас перезвоном тяжелых капель и сладким влажным воздухом.
Густой грибной аромат льется среди стройных березок, осинок и пушистых молодых сосен.
Запах зеленой хвои плывет над сырой землей, касается поверхности пожухших трав и растворяется на просторах пойменных лугов и примыкающих к молодому лесу полей с люцерной.
Лучи восходящего солнца окрашивают медной окисью макушки высоких сосен и покрывают бронзой стволы берез.
Пожелтевшая листва ярко вспыхивает сусальным золотом и под дуновением ветра озорно шелестит.
Озябшие листики молодых худеньких осинок нервно дрожат от холода. Самые крупные листочки, с черными пестринами и серебристой каймой по краям, отрываются от веток и плавно падают на землю.
Легавая жадно хватает носом струйки воздуха и поскуливает от возбуждения. Запахи будоражат ее, по мышцам пробегает озноб, коротких хвост судорожно виляет из стороны в сторону.
Охотничья страсть полностью поглощает собачью душу, коричневые бездонные глаза с укором смотрят на мои неторопливые сборы — хозяин, давай быстрее!
Уши то приподнимаются вверх, то опускают вниз чутко улавливая разнообразные звуки осеннего леса.
Холодная потертая вороненная сталь ИЖ-58 привычно ложится в руки, не спеша переламываю горизонталку, и два патрона с «девяткой» занимают свое привычное место в стволах. Следует глухой щелчок замка, и моя «старушка» готова к охоте.
Все, можно идти на встречу с самым таинственным и долгожданным трофеем для любого легашатника — вальдшнепом.
Забрасываю ружье на плечо и даю Лексе команду — вперед!
Легавая взвизгнула, натянутая пружина собачьих мышц выпрямилась и быстрым ходом устремилась закладывать первую параллель.
Местами высокое разнотравье полностью скрывает Лексу, виден лишь белый кончик хвоста и радужные брызги от висящих на траве хрустальных капель.
Отбежав от меня метров на семьдесят, она оборачивается, чтобы не потерять меня из виду, после чего делает поворот, пробегает по прямой метров 20-30 и снова поворачивает, заходя на очередную параллель, юрко лавируя между стволами берез, осин и клена.
Темно-коричневая морда выражает щенячью радость от возможности самореализоваться и предаться самой главной в ее жизни страсти — охоте.
Я иду не спеша, любуюсь осенним утром и вдыхаю волшебные запахи октябрьского леса: терпкий аромат хвои, мягкий земляничный с примесью ландыша, а также чувствуется кисленький привкус ежевики.
Влажная земля поглощает звук моих тяжелых шагов, но при этом отчетливо слышно, как лапы отбивают дробью галоп собаки, что с неистовым азартом обследует молодой лес.
На очередной параллели, пересекая земляничную полянку, она резко сбавляет ход и, немного поводив носом, медленно потянула навстречу волнующему запаху.
Куцый хвост вытянулся как струна, белый с черными вкраплениями и коричневым пятном на боку корпус легавой задрожал. Два коротких шага, и, приподняв заднюю правую лапу, Лекса замирает.
Взгляд устремлен сквозь серые стебли с пушистыми парашютиками иван-чая, ноздри монотонно расширяются, с трепетом прихватывая запах невидимой птицы. Вот она красота и торжество охотничьей страсти легавой!
Вскидываю ружье к плечу и обхожу слева стоящую на стойке легавую, стараясь как можно меньше создавать шума. Прохожу вперед метров на десять, поворачиваюсь к ней и даю команду — вперед! Легавая стоит.
— Вперед! — более строгим голос скомандовал ей, при этом сам сделал два шага правее, чтобы увеличить предполагаемый сектор стрельбы по птице.
Вальдшнеп вспорхнул, как всегда, неожиданно, аккурат между мной и Лексой. С гортанным кряхтением, задевая согнувшиеся от сырости пушистые завитушки кипрея, нырнул между молоденькими березками, стараясь стремительно добраться до рядом стоящей сосенки, чтобы укрыться от смертельного заряда дроби.
Короткая поводка, стволы опережаю долгоносика на корпус — выстрел, и сноп «девятки» останавливает полет птицы. На случай если легавая попытается сорваться со стойки, даю команду — стоять!
Моему волнению нет предела, и я быстрым шагом иду к месту падения трофея.
Лесной кулик распластал свои крылья среди вороха березовых листьев.
Какой же удивительной раскраской наградил творец эту таинственную птицу. Темно-охристый цвет перьев чередуется с более светлыми тонами, идеально маскируя лесного отшельника среди веток, листьев и травы.
Рисунок на перьях располагается слоями, словно засохшие листья папоротника, где на темно-коричневое перо нежно набегают бежевые и белые перышки с вкраплениями и полосками черного цвета.
Поднимаю за клюв добытого вальдшнепа — красавец!
Сердце радостно стучит от порции адреналина, грудь распирает от восторга и душу наполняют эмоции.
Так, а где моя охотница?
В пылу охотничьего счастья совсем не обратил внимания, что рядом нет собаки. Уж слишком она у меня эмоциональная и не может пропустить момент триумфа или в случаи промаха поругаться на проштрафившегося хозяина.
Оборачиваюсь назад, а она стоит в стойке, на том месте, откуда поднялся кулик.
— Дуреха, ты чего?
Она медленно повернула голову, покосилась на меня, как бы говоря — иди сюда, здесь где-то притаился еще один.
Быстро вешаю на тороку добытый трофей, меняю стреляную гильзу на заряженный патрон и подхожу к легавой.
— Ну давай, вперед!
Она медленно, нехотя, сходит с места и в полуприседе следует за манящим ее запахом. Проходим десять, пятнадцать, двадцать метров, становится понятно — птица бежит.
Перед нами две совсем крохотные сосенки и полоска из десятка стволов молоденьких совершенно обнаженных осинок, за которыми возвышается уже пятиметровая пушистая ярко зеленая сосна. Между сосной и осинками, прикрытые листиками и иголками, торчат розовые шляпки мухоморов.
Шляпы старших мухоморов покрылись бледно-розовыми крапинками и возвышаются над «молодежью» на толстых ножках в миниатюрных юбочках.
«Молодежь», краснея от скромности, лишь немного выглядывала из-под лиственного ковра и стыдливо прикрывала худенькие ножки высохшими прошлогодними иголками.
Шаги легавой замедляются, она вся вытягивается, поворачивая мочку носа вправо и, приподняв переднюю левую лапу, каменеет.
Как обычно, обхожу застывшую на стойке легавую и захожу спереди.
— Вперед!
Стоит не шелохнувшись, лишь немного подрагивает кончик хвоста.
— Вперед! — в моем голосе зазвучали более требовательные нотки.
Легавая осторожно продвигается на два метра и снова застывает.
— Ладно, давай я тебе помогу.
Приготовившись к выстрелу, начинаю двигаться навстречу. Несмотря на аккуратность и осторожность, плечом задеваю ветку сосны, с нее шумно посыпалась брильянтовая россыпь капели.
От россыпи повеяло холодком и густым ароматом хвои. На мгновение показалось, что время застыло, и я вижу, как в каждой падающей капле отражается синева неба, и в этих маленьких бриллиантах, переливаясь желтыми, красными, синими искорками, вспыхивает отражение солнечных лучиков.
Делаю еще пару шагов:
— Ну что, где наш вальдшнеп?
(— Нету!)
— Поди лукавишь? Смотри у меня!
Лекса не реагировала на мои слова, лишь ярким страстным огнем светились ее глаза, и не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы не увидеть, что собачья душа прибывает на седьмом небе и испытывает истинное блаженство.
Вальдшнеп сорвался в трех-четырех метрах от легавой. Вот что значит покровительственная окраска и умение затаиваться.
И как я только не увидел его практически на голой земле?
После подъема вальдшнеп не стал, как обычно, пытаться укрыться от охотника и собаки среди веток осин, березника и массивных лап сосен, а пошел прямо на меня.
От неожиданности я оторопел. Даже инстинктивно отклонился влево, чтобы пропустить дерзкого кулика.
Вальдшнеп пролетел в какой-то паре метров от меня, я отчетливо видел каждый взмах его коричнево-пепельных крыльев, черные, как угольки, глаза, и длинный бежево-коричневый клюв.
Запоздалый дуплет прогремел праздничным салютом, славя смелость и находчивость лесного кулика.
— Вот это артист! Ай да стервец! Нет, ну ты посмотри, каков…
Легавая в азарте нарезала вокруг меня круги и всем своим видом выражала недовольство моим промахом.
— Да ладно, будет тебе ругаться, такие дерзкие и отчаянные должны жить.
Легавая явно не понимала мой философский настрой и прежде чем снова пойти в поиск, высказала мне пару нелицеприятных фраз на своем собачьем языке.
