Мне часто приходилось бывать на охоте с гончими в окрестных лесах деревни Черемоховки, что расположена на границе с Ульяновской областью, в лесу, в 4–5 километрах от магистральной дороги Сызрань — Ульяновск. Заезжих людей в ней мало бывает, а охотников в то время в этой деревне было всего двое, это мой школьный друг Александр Мочалкин и Андрей Иванович Коноплев. У обоих охотников были очень хорошие гончие собаки.
Фото автора.
Саша Мочалкин был заядлым охотником.
Когда я приезжал и останавливался у него, мы всегда много говорили об охоте и собаках.
Я его информировал о выставках, которые проходили в то время в Казани, Жигулевске, Тольятти или Куйбышеве.
Он меня выслушивал, а когда я заканчивал свои рассказы и истощался запас моих случаев из охотничьей жизни, он неторопливо делал свое заключение.
— Я вот никогда на выставках собак не был и не люблю ездить по ним, но собаку свою очень ценю, ей нет в округе равных. Если уж зайца поднимет, хоть беляка или русака по ту сторону дороги, что на Ульяновск пролегает, так ведь она и держит, пока его не убьешь.
В этом он был прав. В подобных случаях я молчал, да и зачем нужно разубеждать человека, если его собака сама доказывает свои отличные качества гончей.
У Саши была русская гончая невысокого роста, но юркая и очень надежная. Хотя она и не имела свидетельства или родословной и дипломов, но в подъем зверя шла довольно быстро и если его поднимала, то гон держала очень крепко. Кличка ее была Плакса.
Голос у нее действительно был какой-то завывной и плаксивый, но вместе с моей Пальмой они на пару работали очень хорошо. По скорости гона были равные. Но если приходилось долго держать зайца, Пальма шла уже за Плаксой, она была старше ее на три года, а это для гончей собаки возраст уже большой.
Купил я Пальму в возрасте более трех лет вместе с охотничьим рожком в Ивантеевском обществе охотников Московской области, после смерти ее владельца.
С ней я охотился уже три года, дала она трех щенков, из которых двух я реализовал известным мне охотникам, выразивших мне позднее благодарность за хорошие их качества, а одного оставил себе, дав кличку Штурма.
Натаскивал я ее сам, пуская в полаз вместе с матерью, хотя такая практика некоторыми гончатниками не рекомендуется из-за боязни перенять материнские недостатки.
Так вот, если нам вместе с Сашей и его Плаксой случалось по каким-то причинам охотиться и во второй половине дня, то Пальма начинала уставать работать, хотя с гона она не сходила. Мне было очень больно смотреть на мою стареющую собаку, она понимала это и от своего бессилия виновато смотрела мне в глаза.
Я, как мог, успокаивал ее, поглаживая ей голову, шею и спину. Когда охота заканчивалась, она медленно, буквально плелась за нами, а придя домой, тут же ложилась на пол отдыхать и лизала свои передние ноги.
Только после короткого отдыха она могла принимать пищу. Умерла Пальма своей смертью, похоронена была в Широком Долу, неподалеку от могилки Тумана.
Много позднее или спустя несколько лет, уже в 2005 году, я приехал в родные места и намеревался навестить Сашу Мочалкина в его родовом селе Черемоховка, увидеть его лично и, как раньше, поговорить и вспомнить вместе с ним былые охоты с его Плаксой и моей Пальмой. Но я уже опоздал.
Буквально за неделю до моего приезда Сашу Мочалкина убили браконьеры, которых позднее нашла милиция. Их судили, посадили в тюрьму на небольшие сроки, а моего школьного и охотничьего друга уже не вернуть…
Именно поэтому я хотел в этом очерке вспомнить о моем школьном друге Саше Мочалкине, об охотнике и человеке с высокоразвитой внутренней культурой.
