На территории заповедника «Вишерский» минувшей зимой наблюдалось аномальное поведение соболей: звери стали активно выходить к жилью в поисках пропитания и потеряли страх перед человеком. Подобного в истории заповедника не бывало.
Фото автора.
Более того, на моей памяти, которая существенно длиннее истории Вишерского заповедника, такого нашествия куньих не было никогда.
В поисках причин сразу стоит назвать великую депрессию грызунов, которая случилась летом 2018 года и продолжилась до весны 2019-го.
Она больно ударила по пернатым и мохнатым хищникам: им просто стало некого есть.
Пострадали совы, которых и так всегда было немного, пострадали и куньи.
Сколько соболей и прочих куньих погибло за зиму, неведомо, но то что пережившие зиму весной двинулись к людям, говорит о многом. Соболя потеряли страх перед человеком — лишь бы выжить!
В конце апреля нынешнего года на хуторе Лыпья зверьки постоянно попадались на глаза, а возле избы стационара вертелись целых три лесных кота.
Для того чтобы как-то отвлечь соболей от постоянного рыскания по чердаку в поисках съестного, я раскладывал возле дома часть собственной трапезы, и хищники, не задумываясь, ели сдобренные маслом рожки, рис, чечевицу — лишь бы был какой-нибудь жир.
Но объяснять соболям, что после угощения надо вести себя прилично, было бесполезно, поэтому ночью благодарные «домашние коты» устраивали тарарам на чердаке и в сенцах.
Временами с потолка начинал сыпаться песок (это они пытались рыть норы), а вопили соболя, выясняя между собой отношения, практически как обычные мартовские коты, может, только менее голосисто.
Белая куропатка (из тетеревиных птиц) играет наименьшую роль в питании соболя (0,3%), поскольку открытые биотопы — болота и горные тундры — хищники не любят. Эти птицы случайно попадаются соболю зимой, когда откочевывают из своих основных мест обитания в речные поймы. Фото автора.
Первые дни соседство с соболями радовало и удивляло, а потом стало напрягать. Невольно на ум приходили нерадостные мысли о птицах, которые станут их добычей, как только прилетят, и появлялась тревога за гнезда с птенцами, которые они разорят из-за продолжающегося отсутствия грызунов.
Не так давно инспектора заповедника проследили по следам на болоте в пойме реки Большая Мойва, как соболь задавил крупного глухаря во время токования. Зверь прыгнул на несчастного петуха, пока тот самозабвенно отдавался песням весны.
Соболь, не отпуская глухаря, даже поднялся в воздух, так как эта птица гораздо крупнее и тяжелее хищника и не могла погибнуть мгновенно…
Колебания численности мелких млекопитающих давно являются предметом исследований териологов. Описаны трех- пятилетние и другие циклы. Но происходящее на Северном Урале, по всей видимости, выходит за традиционные рамки.
Как известно, грызуны — добыча многих хищников, даже в питании волков в летнее время они играют заметную роль. Поэтому во время депрессии этой незаметной мелкоты перед хищниками встает проблема выживания.
Обычно они пытаются переключаться на другую добычу, например, на зимующих тетеревиных птиц. Но на Вишере и эта группа в последние годы из-за ряда неблагоприятных холодных лет и пресса хищников (все тех же соболей) находится в упадке. А вот соболя, напротив, расплодились.
Лесная куница рыщет в поисках съестного на кордоне Лыпья.
Фото автора.
На фоне сложившейся ситуации вспоминаются те времена, когда соболиные шкурки были мягким золотом, востребованным по всей Европе. Теперь это малоценный товар. В результате звери развелись и в некоторых местах стали нарушителями баланса экосистемы.
Может быть, даже экосистема стала такой, какой она была 300–400 лет назад? Хотя это я размечтался, для такого чуда надо обнулить плачевные результаты современного лесопользования и многое другое повернуть вспять…
Соболь угрожает собрату, покушающемуся на его «добычу» — размолотые сухари.
Фото автора.
Как повествует В.Н. Шнитников, в 1595 году царь Федор Иоаннович передал своему послу в Вене 40 000 соболиных шкурок, не считая прочей мягкой рухляди. Тогда меха заменяли нынешнюю нефть и газ России. Ареал же соболя доходил почти до Москвы.
Аборигены Сибири и камчадалы больше ценили крепкие собачьи шкуры, а «никчемными» собольими до встречи с русскими промышленниками подбивали лыжи и смеялись над глупостью русских, дающих железный топор за дюжину собольих шкурок.
Впрочем, с освоением Сибири картина стала быстро меняться: в XIX веке вся Сибирь с Камчаткой давала только 100 000 шкурок против 200 000 с того небольшого участка Азии, который был освоен русскими в XVI веке. А в 1914 году во всей Российской империи были добыты только 35 000 шкурок.
Цена на шкурку соболя в царской России в начале XX века колебалась в зависимости от качества в пределах 25–100 рублей золотом.
Раньше полевки хозяйничали в избушках на кордонах, теперь в поисках съестного по чердакам рыщут соболя. Фото автора.
В советские времена ввели запрет на добычу соболя, создали несколько целевых заповедников по этому виду, в том числе знаменитый Баргузинский. Об экосистемном подходе тогда еще не задумывались. А разрешили охоту на соболя в 1941 году по вполне понятным причинам.
Это право получили сперва только штатные охотники со специальными удостоверениями, а впоследствии и любители, но государственная пушная монополия сохранялась. Соболей активно расселяли.
Например, в районе притока Вишеры реки Вёлс в 1953 году выпустили около 95 баргузинских соболей для улучшения местной популяции, которая относилась к тобольскому кряжу с невысоким качеством меха.
Пушнина была востребована вплоть до развала СССР. Существовали коопзверпромхозы, куда ее сдавали по вполне привлекательным ценам штатные охотники и любители. Некоторые из этих предприятий работали еще в нулевые годы.
В 80-е годы многие знакомые лесники «Комсомольского заповедника» во время отпуска охотились на своих участках и умудрялись на сданных в коопзверпромхоз шкурках зарабатывать сумму, равную или превышающую годовую зарплату (в заповедниках всегда платили слёзы).
Рябчики играют заметную роль в питании соболя: по данным С.М. Сокольского, для Печоро-Илычского заповедника их доля в спектре питания хищника превышает 10 %. Фото автора.
Теперь система исчезла, в мире снизился интерес к мехам, хотя нельзя сказать о его полном исчезновении. Житель глухой провинции в редком случае может найти перекупщика, который даст за шкурки достойную цену. В итоге соболя стали никому не нужны.
Вот и получается, что по каким-то признакам экосистемы выходят на стародавний уровень. Жаль, не у кого спросить, сколько в XVI веке водилось на Вишерском Урале глухарей, тетеревов и рябчиков, поскольку на них почти не охотились. Тот же глухарь из-за смолистого привкуса мяса считался малосъедобным.
Как известно, соболь — ближайший родственник лесной куницы, мех которой тоже всегда был в цене. На Урале оба вида соседствуют и легко скрещиваются. В Вишерском заповеднике, например, их гибриды — кидасы — встречаются, по данным С.В. Зимина, чаще, чем куницы.
Но куница не столь сильно зависит от численности мелких грызунов, поскольку ведет более древесный образ жизни и достаточно удачно охотится на белок, а численность их в настоящее время совсем не в упадке.
Фото автора.
Соболю же охотиться на белок непросто, хотя и лазает он по деревьям и чердакам, но далеко не так ловок, как куница. Но чего не сделаешь, если есть нечего: по данным С.М. Сокольского, в Печоро-Илычском заповеднике в обычные годы доля белки в питании соболя составляет порядка 7 %, а в рационе куницы — свыше 16 %.
Понятно, что эти пропорции возрастают в неблагоприятные годы. Доля полевок и прочих мелких зверьков в питании соболя в обычные годы составила более 60 %, а у куницы порядка 55 %. Хотя в целом очевидно, что обоим видам минувшей зимой было несладко.
Пришло лето, остается надеяться, что год будет благоприятным и звери и птицы восстановят свою численность, не случится морозов, суховеев и ураганов. Хотя мы, люди, своим бездумным отношением к природе в последние столетия, конечно, не заслужили проявления доброты от стихии.
