Собаки, обнюхивая друг друга, бестолково сновали в полуокружье белых от инея чумов. Медленно и неохотно просыпалось рыбоугодье Белые Яры, расположенное на льду Тазовской губы. Речка Таз — один из заполярных притоков Оби.
В молодости я почти год проработал на одной из буровых в заполярной тундре.
Однажды, устав от монотонных вахт, лязганья железа, слепого подчинения почти заводским ритмам (и это в дикой тундре!), я воспользовался отгулами и напросился в бригаду к местным ненецким рыбакам, что добывали рыбу подледным способом. Интерес представляли и особенности необычного лова, и сам быт рыбаков, основательно обосновавшихся на речном льду.
Женщины с утра хлопотали возле печки. Дело привычное и спорое. Подвешивали закопченые чайники, со скрипом резали мерзлый хлеб. Куски тут же прилепливали к горячим бокам «буржуйки». Ее ненасытное нутро пожирало все новые и новые порции ломкого мерзлого хвороста, который все время поливали соляркой. Тепло медленно растекалось по углам чума. Сегодня у бригады Геннадия Сатыкова нелегкий день: предстояло проверить тридцять две сетки на дальнем порядке.
Рыбаки наскоро ополаскивали лица — вода с колкими льдинками быстро прогоняла сон. Бригадир быстрее всех покончил с этой процедурой. Выскочил на улицу и стал стаскивать с помоста, укрепленного на жердях, ящики, мешки, мотки веревки, осматривал лопаты, пешни. Складывал все это на нарты.
Завтракали молча и поспешно. С чаем, правда, не торопились. На порядке горячим желудок не порадуешь. По очереди (в утренней суматохе не очень развернешься) ныряли в малицы — всесезонная одежка тундровиков из оленьей шкуры, пошитая мехом внутрь. Зимой этого мало, не обойтись без дополнительной шубы-«гуся», скроенной мехом наружу. Выскакивали проворно из чума, лишь белым больно било по привыкшим к полутьме чума глазам, когда откидывали полог. Да струйка морозного пара успевала запутываться в куче хвороста возле выхода. У каждого свой ритуал, в котором и мода, и суеверия, и привычка. Хайта Ненянг малицу ниже брючных карманов туго поясом стянул, Пуйко Салиндер ждал, пока жена поверх капюшона шарф завяжет, Ади Ненянг еще раз ножом по оселку прошелся, потом капюшон на самые глаза надвинул. Бригадир не торопил рыбаков. Лишь покрикивал на собак, что приплясывали возле нарт.
Наконец тронулись в путь.
…Рыбаки торопливо мяли «кисами» (высокие кожаные сапоги мехом наружу, под них надеваются «чижи» — меховые чулки) утренний наст. Геннадий с Ади чуть поотстали. Взопрели под добротными «гусями», потом бедняги обливаются. А мороз крепчает. У Ади вокруг рта, на усах и щетине белая изморозь. Ресницы тоже белые, прямые, словно у куклы. Из-под песцовой оторочки слезятся глаза. Жизнь не баловала рыбака. Уже за сорок пять перевалило, и сколько Ади себя помнит, рыбный промысел был для него главным в жизни. Отец его тоже рыбачил в обских водах, и дед этим занимался. Только давно это было. Пальцев не хватит сосчитать зимы с тех пор, как родственники оставили перевернутые нарты и хорей (шест, которым погоняют собак) возле хальмера (деревянный ящик, в котором хоронят умерших), откуда отец отправился в свою самую длинную дорогу. Мать все вздыхала, болела часто, вскоре и ее из чума к отцу увезли.
И Ади ступил на нелегкую рыбацкую дорогу. Сыновья продолжают дела отцов, как бы ни был тяжел их труд. Вот и Коля, сын Геннадия Сатыкова, пишет отцу из армии, что вернется в мае домой и будет, как и прежде, помогать ему. Бригадир часто вечерами достает из сундука армейский конверт и при свете керосиновой лампы неторопливо перечитывает эти строки. А для маленького Вити нет большей радости, чем нацепить на рубашку отцовские ордена и значки. Это гораздо интереснее колокольчиков, которые несмышленышам пришивают к рукавам малиц. У него все еще впереди, его рыба даже в икринках не выметалась. Паренек часто с бригадой убегает на ближний порядок. Косолапит в стоптанных «кисах» за мужиками. Пешню приподнять ему пока еще не под силу, однако веревочку подать, кусок брезента притащить парнишка всегда готов. Все с этого начинали. Правда, в последнее время увлекся самолетами. Он, как и взрослые, называет их снисходительно «бортами». В чуме каждый вечер складывает их из газет, тетрадных листков, обложек журналов и даже из фольги шоколадных оберток. И пущенные неуклюжим детским замахом, они кружат вокруг печной трубы. Такое время — дети сами выбирают свою дорогу.
Щурится на солнце бригадир. Шагает развалисто за нартами, посвистывает на собак. Лоб под завитками волос сбежался морщинками. Да как им и не быть. Что ни день, то новые заботы. Столько бы рыбы в сети шло. Печка, вон, целый день стылая. С дровами в Белых Ярах туго. Возчики Толя Тэсида и Чима Ненянг, правда, молодцы. Нарты под завязку дровами нагружают, в самый злой мороз олешек гоняют. Да разве кустами натопишь чум на целый день. Вчера только Георгий Ямкин просил дровишек — в долг, не в долг, а подсоби, говорит, свои все вышли, чай нечем вскипятить, ребятишки мерзнут. Как не помочь, дал, конечно. А попробуй эти кусты из-под снега выковыряй. Пытались на «бортах» бревна, плахи возить — остатки фактории заброшенной добивали на берегу. Пилоты стали обижаться: «Что мы вам — ишаки вьючные?» Буровая тут, правда, километров за двадцать — ночью огоньки в той стороне слезливо дрожат. У них, наверное, и техника какая-нибудь есть. Можно бы, наверное, договориться. Пока же вот кустиками приходится перебиваться. Рукавиц не хватает. Свои латаные-перелатанные, который месяц служат…
Геннадий с Ади начали с одного конца порядка, Хайта, Пуйко, Борис с другого майны долбили. Хайта в шугу лед пешней месил, в замерзшем отверстии майиы. По стенкам несколько раз скребнул, внизу потыкал — отодрал примерзшую веревку. Повалился на припорошенную снегом кучу замерзших щокуров, потом на бок перевернулся, нашаривая под малицей папиросы. Пуйко шарф на подбородок сдвинул, стал вычерпывать кашицу из майны. Хайта нетерпеливо курнул несколько раз, вскочил, пешню на плечо — и помчался к следующей майне.
Борису пары не хватало, один у майны управлялся. Сетки метра по три вытягивал, волоча по снегу огрызки кирпичей. Больше нельзя. Пока до майны дойдешь — рыба задубевает, к сетке примерзает. Муторное дело ее потом из ячеи вытащить. Приходится голыми руками, ногтями сдирать нитку со спины. Там плавники занозистые, на морозе моментом схватываются. У Бориса все пальцы в царапинах. Иной щекуришко — только сетку тряхни — сам вылетает, а какой-нибудь плюгавенький пыжьянчик или сырок так запутается, что все жабры поотрываешь, пока освободишь его. Борису не повезло с утра. Пешней удар не рассчитал — перебил веревку, которой сеть к колышку на краю майны привязана. В запале голой рукой в воду полез — хотел поспеть за юркнувшим под лед обрывком. Еле палкой потом его подцепил. Все обошлось. Осторожнее стал пешней рубить. Рукавички стряхивал, чтоб крепче обледенелое древко держать, чего доброго и пешня в майну скользнет.
Скатывалось солнце, тени от застругов удлинялись, Уже совсем рядом колдуют над майной Ади с Геннадием. Пока Ади кончал сеть выбирать, Геннадий ушел в следующем месте долбить. Ади кисами отбросил подальше зеленые клубы сети и дальше продолжал выпутывать рыбу. Глаз мгновенно породу схватывал. Вот пыжьян — туда же, а этот почти такой же, правда, нос с еле заметной горбинкой — щокур. О снег похлопал рукавички с налипшей к ворсу чешуей, о сетку потер. Пальцы задеревенели погреть бы их под малицей. Но надо кончать майну — совсем немного осталось. «Терпим маленько, терпим». Что там чернеет возле майны, хвостом крутит? Ага, лобаришко глупый попался. Ади освободил осетренка, бросил в майну. Стукнул кончиком лома и рыба отвесно шла в темную воду.
Солнце над горизонтом стынет. Вот-вот пятачком юркнет, как в щелку копилки. Пора в обратный путь трогаться. Улов сегодня не ахти — триста килограммов на тридцать две сетки. Но бывало и похуже. На фарт рыбацкий плакаться в бригаде не принято.
Дорога знакомая, утренние следы еще не сравнялись. Ади на нарты попробовал присесть, но собаки головами крутили, плясали в постромках. Тоже не сладко бедолагам. Вешка на ветру дрожит — совсем ничего осталось. Уже и конуса чумов видны. Рыбаки подтянулись — на поясах ножны запрыгали. Все-таки дорога в родной чум — самый короткий и счастливый путь…
