
Возьми этих волков. Слышал, как рычат? (то там, то тут раздавался леденящий душу вой). Вот и посчитай их количество. Это те, кому позволено выть, те, что слышны нам. А на самом деле это отвратительный зверь, стайный. Хотя умный, коварный, злой, а храбрости в нём ноль, как у тех же бандитов-гопниках, что его возвеличили. Только стаями они дерзновенны, да на того, кто слабее или находится в беде. Бывало, и в город приходили, прямо у дома пса сцапали и разорвали на глазах у всех. А что, им жрать в лесу нечего? Да как же!
Лосей много, кабан стал появляться, стада косули по десять — пятнадцать голов: иногда их несколько раз за день поднимешь, видно их далеко, зеркала белеют (ну это, задницы у них так называются). Маралы с маральников сбежали. Тоже бродят. Но нет, этим тварям серым подавай что попроще. За козой, зайцем побегать надо, лось, кабан отпор дадут, на клыки или рога повесят. А тут пришли в стадо, сцапали теленка или жеребенка и в лес пировать. Потом опять. А если облава, то в заповедник — шмыг, а там их уже трогать нельзя. И так из года в год, все больше и больше их.
Зимой по снегу — время волков. Лосей, коз, кабанов они просто вырезают. Это ведь сказка, что берут то, что съесть могут. Нет! Тут охотничий инстинкт, глаза кровью залиты, попадет в стадо, в хлев — всех вырежет, если не остановить. Помнишь, год был — в январе дождь лил, потом мороз, наст образовался такой, даже человека держал. А лося, козу — нет. Вот тогда они лосей поубавили здорово, коз почти всех пожрали. А ты говоришь! Товарищ на промысле утром дверь избы открыл, собаки выскочили за порог по нужде, а тут стая. Бились вояки, но разве со стаей совладаешь! За ствол схватился товарищ, стрелял, но помочь не успел. Из трех лаек одна только и выжила. А ты говоришь! Все хорошо в меру. А так у нас скоро один хищник останется. Пожрет все и за нами в город придет.

Луна скрылась за облаком; окутал молочный туман; поднялся ветерок. Ночь стала как-то липким холодным чудовищем, которое обволакивало, подступало к костру, пыталось забраться под одежду. Похолодало, стало неуютно. Рассказчик замолчал, погрузился в раздумья. И я задумался о золоте рядом, о волках, что, казалось, стояли по ту сторону стены этой ночи, о жизни и смерти… Но вдруг гость оживился:
— Да, послушай! Я еще про местных медведей не рассказывал. Хочешь?
— Конечно! Говори! Только подожди немного, пока ветер утихнет. Быстро же вернусь.
— Возьми фонарь и не отдаляйся слишком далеко, — серьезно сказал мне собеседник.
— Ну уж нет! Огонь жарко светит. Я ведь недалеко от костра, как же тут можно потеряться? — ответил я и уверенно двинулся в темноту.
После нескольких шагов мне показалось, будто кто-то наблюдал за мной. Пришлось подумать: «Зачем смотрит? Ведь я не первый раз ночую у костра». Еще пару шагов сделав, я обернулся. Костра больше не было. Ни огромной ели, ни сосны рядом с ней — ничего не осталось.
Только непроглядная, белесая, густая мгла вокруг. В стороны, под ногами, над головой. Тишина. Густая, колючая, не звенящая, как обычно, а обволакивающая, накрывающая, давящая со всех сторон. Открыл-закрыл глаза — ничего не поменялось. Сделал несколько шагов в разные стороны — безрезультатно. Липкий, скользкий страх проник в душу и забултыхался там, вырываясь наружу. Что за черт? Бред какой-то! Сунул руки в карманы. Ни спичек, не телефона, ничего. Только что-то прошелестело рядом, задев щеку чем-то холодным и липким. Отпрянув, оступился и чуть не упал, пытаясь схватиться за этот густой ночной морок. И уже громко, во весь голос закричал: «Вот черт!» «Ага!» — последовал ответ.
Кто-то крепко сжал мою руку и потащил за собой, смеясь и бормоча: «Не поминай черта всуе — придет!». Силы почти покидали меня, всякое бывало, но такое! Закрыл глаза, приготовился к самому худшему. Почти над головой раздался то ли хохот, то ли плач, то ли мольба за упокой моей заблудшей души.
— Эй! — раздался хриплый, леденящий голос. — Идите сюда.
Открыв глаза, я чуть не ослеп от яркого пламени. Никто меня не удерживал. Собеседник всё ещё сидел, прижавшись к ели, будто дремал. «Вот черт!» — подумал я, но тут же сдержался.
— Ах, пришёл! Куда так долго гулял? Кого встретил, с кем разговаривал? — спрашивал гость, и снова мне стало холодно.
— Неужели правда? — не то сказал, не то подумал я.
— Конечно правда! Чертей тут отродясь не было, а вот Леший — тот еще озорник. Говорил же: не ходи далеко, фонарик бери. Ты хоть дела-то свои сделал? — уже со смехом в голосе спросил гость. — Эх ты! Говоришь мне, учишь… Ты Лешего задобрил? В огонь настоечки своей плеснул заморской? Молитву лесу, горам, зверю пропел? Ну вот, а что ты хочешь? Теперь будет над тобой потешаться, будешь блудить в трех соснах, видеть невидимое, слышать неслышимое, а то, что есть — не узришь! Разозлил ты его! Все, держись, брат! Ох, не завидую я тебе! Он сейчас еще кикимору притащит. Вдвоем и покуражатся над тобой… Ладно, пойду я, пока под раздачу тоже не попал…

Голос гостя затих. Я закрыл глаза, чтобы утром открыть их и забыть всё, как страшный сон. Считал до пяти про себя, открыл глаза. Ночь. Один у костра. В дрожь пробило, заколотило, будто с великого перепоя. За спиной зашуршали листья, загремели камни. Что-то мокрое ткнулось мне в ладонь, на спину легли то ли лапы, то ли руки с когтями.
— Ну что за зверь такой! Куда тебя свело? — услышал я знакомый голос.
Из темноты два больших зелёных глаза смотрели на меня. Что-то огромное медленно приближалось. В свете костра перед мной появилась огромная кровавая пасть. Морда коснулась моего носа и начала лизать. Я почувствовал запах свежего крови!
— Не верю, что съешь! — закричал я и, вытянув руки вперёд, уперся в шершавое мускулистое туловище зверя.
Морда лизнула меня еще несколько раз и бросилась к гостю. Я понял, что это просто огромная рыжая мохнатая собака. Метис, в себе вместивший десятки пород. Гость дал псу поджопник и, прочитав на моем лице все мои переживания, рассмеялся во весь голос, до слез. Чуть успокоившись, он, всхлипывая от смеха, сказал:
— Ладно, шутил же я. Никогда не думал, что этот глупец дойдёт сюда следом за мной. Ушёл ты, и я ушёл вслед за тобой.
Туман окутал костер, а ты ещё за дерево укрылся, вот тут мышь летучая да сова. Ты вспомнил про черта, вот меня и понесло. Я думал, что ты здесь же, и по-маленькому, и по-большому, не снимая штанов, сходишь! Прости, друг! Леший, кикимора — сказки это.
Тишина снова воцарилась, но постепенно начала наполняться звуками. Похоже, кто-то спешит, бежит к костру. Я посмотрел на шута. Тот стал серьёзным и, глядя куда-то вдаль, почти прошептал:
— Нет, не сказки. Кажись, идут.
Я уже не знал, чему верить. Шум усиливался и приближался. Шайтан припал к земле, вздыбил на холке шерсть, прижал короткие уши к голове и приготовился к встрече неизвестного, что с огромной скоростью приближалось к нашему костру. Напряжение росло, я пытался понять, что происходит. Взглянул на гостя и уловил улыбку на его лице. Опять шутки? Нет! Явно слышалось цоканье копыт по камням, шлепанье лап, рычание, повизгивание и вдруг ржание.
— Да что за черт! — уже орал я, не стесняясь.
Шайтан кинулся в тьму к рычащему, ржавому и топочущему копытами. Силы столкнулись, слились в единое целое и покатились к нам огромным шаром, готовым разрушить все на своем пути. В свете костра мелькнула голова на высоких ногах с густой черной гривой.
Шайтан метался, пытаясь дотянуться и облизнуть морду лайкам, которые следом высунули языки и бегали вокруг него. Конь встал перед костром, заржал на весь лес, обошел костер и ткнулся мордой в лицо гостя, виновато шевеля ушами.
Вот собралась честная дружина. Какой тут леший, когда рядом такие товарищи?!
Животные почувствовали мягкость в голосе и обрадовались. Собаки виляли хвостами, конь отшвырнул моего собеседника лбом и исчез в темноте. Слышалось фырканье, коняга растянулся на траве. Псы расположились у костра. Гость виновато продолжил:
Никуда от них не скроешься. Хотел спокойно у костра посидеть, с человеком поговорить — нашли. Слиняли с Кордона, ироды! Всё это Шайтан — баламут. Он воду мутит. Спросишь: а с волками как же? Да никак. Ты их видел! Всегда вчетвером да коняга этот боевой — ни один волк не рискнет, да и сами они не просто лайки. Договоренность у нас: стороной обходят мою территорию, знают, что пощады им не будет.