Как государствообразующий народ с тысячелетним огромным государством стал таковым? Наверное, благодаря определенным навыкам и умениям. Не без «исторического везения», но все же благодаря именно им. И, наверное, потому, что постоянно «упражнял» эти исторически свойственные ему навыки и умения, опираясь
на «институты» (в широком смысле этого слова), поддерживающие
и организующие этот процесс. А «исторический процесс», при ослаблении этих «институтов», постоянно пытался отправить его
на свои «исторические задворки»
История России изобилует примерами этих «попыток». Предвоенная индустриализация прошлого века с очевидными успехами и деиндустриализация, в его конце, с не менее очевидными провалами, тому убедительный пример. Охотничье хозяйство, вставшее более полувека тому назад на индустриальные главохотовские рельсы, несмотря на все издержки и противоречия, несомненно, состоялось как один из таких институтов.
Возвращение к «индустриальному вектору развития», включая охоту в России, безусловно, в его ресурсосберегающем и, что самое главное, народосберегающем виде, уже не вопрос научно-филосовской дискуссии. Это вопрос выживания страны. Не замечать «антиохотничьей» сути Закона «Об охоте» — контрпродуктивно. Впрочем, «миром правит интерес», и тем, кому проблемы массовой охоты и массового охотника не очень интересны, и, кто уже более десяти лет, по образному выражению известного охотоведа Н. Краева, ставит все новые и новые «заплаты-поправки» на 209-й ФЗ, достаточно и «эксклюзивной» охоты на каких-нибудь редких баранов.
Что же такое «охотпользование»? Недавнее интервью в одном из популярных охотничьих изданий проф. В.Г. Кривенко (2022 г.) озаглавлено так: «Охотпользование как система». Вслед за ним, в этом же издании, опубликовано интервью проф. А.П. Каледина (2022 г.) «Охотпользование. Система или антисистема?». Этот термин встречается достаточно часто во многих публикациях (Данилкин, 2022; Дежкин, 1989; и др.). Употреблял его и проф. В.Н. Скалон (1960 г.). Это понятие намного шире, чем понятие «охота». Дефинирование понятия «охота», если посмотреть на все многообразие определений во многих изданиях, весьма широко и разнообразно (Реймерс, 1990; Еськов, 2009; Целыхова, 2019 и др.)
И, очевидно, востребовано определение, вбирающее в себя все это разнообразие. «Охотпользование», полагаем, как нельзя лучше подходит для этого. В свое время по этому поводу очень точно высказался проф. Н.Ф. Реймерс — «Природопользование двуедино. С одной стороны, это одна из прикладных научных отраслей (даже их совокупность), базирующаяся на естественнонаучном знании и комплексе фундаментальных социально-экономических дисциплин. С другой стороны, чрезвычайно широкая практика использования природы человеком» (Реймерс, 1990 г.). Опираясь на этот близкий нам научно-методический подход, предлагаем подходить к понятию «охотпользование» с этих же позиций.
Охотпользование, как важнейшая часть природопользования, тоже двуедино. Оно не может не опираться на естественнонаучное знание охотничьих животных (объектов охоты), среды их обитания и взаимодействия с ней, включая использование (информацию о ресурсе), и, в то же время, на социально-экономические знания в комплексе с широкой практикой использования этих ресурсов (информацию о пользователе). Вместе с тем, говоря о «широкой практике», надо все-таки четко отделять массовую охоту (охота по перу, зверовая охота, промысел и т.д.) от «эксклюзивной», если хотите, «штучной» (например, трофейная охота на баранов). Нормативной «неопределенности», «умолчания» здесь не должно быть. «Массовая» и «эксклюзивная» охота, по влиянию на биоценозы, на эволюцию животных и ландшафт в целом, на социально-экономические последствия, затрагивающие миллионы и миллионы людей, просто несопоставимы.
Надо наконец определиться и с принадлежностью мигрирующего массового ресурса, а это 85% всех охот в России, «квотами» (нормативами) его опромышления, согласованными мерами охраны. Определиться концептуально и нормативно, ведь, пересекая родные рубежи, он не на Луну улетает. Поэтому ниже, при дефинировании (фиксации определений) «охотпользования» и других предлагаемых «определений», исходим из того, что если объект охотпользования — это ресурс и пользователь, то аспект — массовый ресурс и массовый пользователь. И он должен быть в нормативном приоритете.
А что же такое «концепция»? Определений достаточно, и все они приблизительно одинаковы. Но некая двоякость все же прослеживается. 1. Это система взглядов, определяющих понимание явлений или процессов. Или определенный способ понимания. 2. Замысел. Руководящая идея, лежащая в основе, например, научного труда. Сразу перейду к обозначенному выше первому пункту. К системе взглядов, определяющих понимание, в нашем случае «конструктивного принципа деятельности» охотпользования.
Выше мы определились с «двуединостью» «охотпользования», его объектом и аспектом. Какой представляется нам «система взглядов» на охотпользование, учитывая его масштабы, охват территории и сезонное межконтинентальное распределение большей части участвующего в нем ресурса? Речь может идти только о системном охотпользовании. И коль скоро — это «система», то из каких элементов она состоит, как они связаны друг с другом, образуя единство этой системы? Во-первых, из массового охотпользования, в котором принимают участие миллионы охотников, и, во-вторых, из массовых возобновляемых ресурсов. Раньше эта система называлась «досуг миллионов». Поэтому и будем рассматривать эту «систему» как «системное охотпользование». В противовес «эксклюзивной» охоте небольших, а иногда ничтожно малых социальных групп (не путать с малыми народами Крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока!), которые к системе массового охотпользования никакого отношения не имеют. Правда, они имеют прямое отношение к произошедшей ликвидации отраслевого устройства нынешнего охотпользования со всеми вытекающими из этого проблемами.
Массовое охотпользование (массовая любительская охота по перу и заготовка дичи, зверовая охота, промысел пушнины и традиционные промыслы малых народов севера и востока России) — это многовековое российское явление, корнями уходящее в ее тысячелетнею историю. Поэтому нужно говорить о «российском системном охотпользовании», хотя, следует признать, «массовое» не всегда означает «системное». В России массово охотились, охотятся и, надеюсь, будут охотиться. Но будущее за системным охотпользованием, и только тогда эта традиция не прервется. Обсуждать различные «точки зрения», ставящие под сомнение эти традиции, это массовое явление, а самое главное, значимость для российского государства и государствообразующего народа именно его массовости, мы не намерены и перейдем к обсуждению целей и задач российского системного охотпользования. А примеры «нечестной конкуренции» в оценках российского охотпользования можно найти в сотнях публикаций.
Целью российского системного охотпользования, помимо очевидного сугубо утилитарного и крайне разнообразного использования его продукции (получение продукции), несомненно важного, является массовая рекреация населения России. И в индустриальном обществе, которое массово трудится, она главная. Это тот самый «досуг миллионов», тот самый здоровый образ жизни, оптимизирующий миллионы граждан России, стимулирующий здоровый традиционализм, здоровые навыки и умения, выращивающий нравственно и физически здоровое население, практически готовое пополнять ряды наших «главных союзников» — армии и флота. Об этом недавно написал и известный российский ученый-охотовед В.Г. Кривенко (2022 г.).
Это российская государственная цель. Она не может быть «частной», «волонтерской». Она не может быть сформулирована WWF и даже в ООН, а только внутри страны. Сохранение ресурса для этого «досуга» — очевидная задача государства. Тем более традиционно в России главным участником мероприятий по сохранению этого ресурса был, есть и, наверное, останется российский организованный охотник. «Волонтер» или «эколог» его не заменят.
Говорить же о российском «охотпользовании», четко не обозначая, выводя за скобки массового и, следовательно, главного охотпользователя — очевидное научно-методическое лукавство. Не менее «лукавым», но на первый взгляд вполне очевидным, можно отметить и выдвижение в качестве главной «цели» охрану ресурса. Такой подход, как показала практика, способствует смещению акцентов в сторону «охраны», избыточной интернационализации ресурса или переходу к полному игнорированию реально главной «цели» — морального и физического оздоровления российского народа. Говорить о «конце истории» массовой охоты в России, очевидно, рано, а призывать к совести доморощенных «фукуям», озабоченных «эксклюзивной» охотой и отрицающих необходимость возврата к «системному охотпользованию», политизированных, «материально заинтересованных» или просто «невменяемых» зеленых — бесполезно.
Ресурс необходимо охранять. Причем самым жесточайшим образом, но концептуально это должно быть обозначено в виде «задачи». Таким образом, рекреационная цель массового охотпользования достигается решением двуединой задачи. 1. Организация российского охотничьего сообщества, способствующая полноценной рекреации и интеграции массового охотника в систему охотпользования, прежде всего, охрану и мониторинг охотничьих животных (организация массового пользователя ресурса). 2. Организация системы рационального использования и охраны ресурсов охотничьих животных, в первую очередь массовых (рациональное использование и охранамассового ресурса).
Предлагаем ввести понятие «системное охотпользование» и трактовать его как регулируемая государством и межгосударственными соглашениями система массового охотпользования организованными гражданами государства (пользователями), использующими массовые возобновляемы ресурсы охотничьих животных (ресурсы), охрана и научно-обоснованное использование которых, позволяет им успешно возобновляться.
Охотпользование в его нормативном (законодательном) оформлении, по сути, — договор государства и массового охотника и, кроме «буквы закона», должен быть и его «дух». «Дух» массового российского охотника и многовековых традиций российской охоты, а не апологетов «эксклюзивной» трофейной охоты, этакого коллективного «Кирилла Петровича Троекурова».
Как была устроена охота в России до развала СССР? Была Главохота РСФСР, министерство охоты, вертикально-интегрированная отрасль с отраслевой наукой (ЦНИЛ) и Росохотрыболовсоюз, тоже вертикально-интегрированная «общественная» организация, а, по сути, «министерство охотников». Была Потребкооперация со своей наукой (ВНИОЗ).
Все они очень тесно сотрудничали. Охотничьи животные (ресурс) и охотники (пользователь) были под полным высокотехнологичным контролем. И это не была какая-то «дань» «социалистическим отношениям». Туман наивных заблуждений о «всесилии руки рынка» и прочих «ценностях» давно развеялся, и стало очевидным, что прежде всего это была «дань» огромности страны, ее единству и ментальности народа, помноженных на успехи советской науки, массового образования и адекватной этой ментальности организации. И интеграции ее народа в процессы развития страны.
Главохотовское охотпользование, по результативности (1% ВВП второй тогда экономики мира), по уровню организации (включая и организацию охотпользователя), несомненно, носило системный характер. Повторю, со всеми его «издержками и противоречиями». Этот опыт использования охотничьих ресурсов, наверное, следует признать наиболее успешным в истории России. Как и факт изменения вектора в индустриальном развитии отрасли, от совершенствования технологий и увеличения «добычи», к направлению увеличения «рекреационного» потенциала отрасли (массовые, «малодобычливые» охоты «по перу»). Затянувшиеся эксперименты по «антисистемному» охотпользованию и «метания» от одного «зарубежного опыта» к другому оказали лишь негативное воздействие на «ресурс» и «пользователя».
Если совсем кратко о изложенных выше концептуальных положениях — не может быть успешного массового охотпользования в России без отраслевого вертикально-интегрированного устройства, опирающегося на науку, хорошо подготовленного охотоведа-биолога и на массовые общества охотников, где старшие товарищи готовят и опекают младших.
Основным критерием при аттестации «инстанции», регламентирующей охоту, должно быть «использование» или «неиспользование» уже существующего «инструментария» идентификации популяций опромышляемых животных и существующих методов оценки их состояния. Правила охоты должны базироваться на этих оценках. И никак иначе.
Практика мониторинга «объектов животного мира» в целом и охотничьих животных в частности такова, что говорить о ее соответствии даже существующей нормативной базе (кто, что, как и когда должен делать и при этом, нести ответственность) не приходится (Кривенко, 2019 г.). Нормативы в охотпользовании часто напоминают, по образному выражению проф. Ю.И. Рожкова, «нормативный продукт», в основе которого непонимание системной сути охотпользования законодателем (Кузякин, 2017, Рожков и др., 2019, Линьков, 2020, Данилкин, 2022 и др.). У охотничьего сообщества этот «продукт», например, в виде «правил охоты», судя по многочисленным публикациям, давно вызывает «изжогу». Созданный Законом «Об охоте» «институт», похоже, не поддерживает и не упражняет те самые «навыки» и «умения».
А «партнеры», они же «кровожадные оппоненты», по старой привычке опять готовятся перевести наши природные активы на свой баланс. МИД, голосом своего руководителя, озвучил выход России из огромного числа всевозможных соглашений, конвенций и прочих договоренностей, следование которым не соответствует национальным интересам. И не нужно ли «почистить» охотничье-нормативный «баланс», чтобы он все-таки отвечал интересам миллионов российских охотников, охотящихся на мигрирующую пернатую дичь? Прощание с иллюзией благополучной жизни в чужой «системе координат» затянулось. Пора выстраивать свою.
