Дыхание гризли было хриплым, через него периодически прорывался страшный вой. Медведь изгибался, поднимая правую переднюю лапу и демонстрируя свои острые когти.
Эта история впервые была опубликована в журнале Outdoor Life в апреле 1954 года.
В Виктории на земле и других регионах канадской Арктики ездовые собаки для эскимосов столь же важны, как лошади для ковбоев.
Когда эскимос видит белого медведя, он спуская собак, которые набрасываются на хищника, отвлекая его, пока человек не сможет подойти достаточно близко, чтобы попасть ему в грудь выстрелом из ружья, когда медведь встает на задние лапы. Медведи в борьбе убивают многих собак, но выжившие со временем становятся своеобразными экспертами в травле медведей.
Однажды в августе 1921 года я сидел на склоне горы Аляска и наблюдал через бинокль за самым большим медведем гризли, которого я когда-либо видел. Каждое появление его вызывало у меня восторг. Летом несколько раз пытался перейти реку вброд, чтобы добраться до него, но дельта сложна для пересечения — ее ледниковые воды глубоки и быстры, — и именно это каждый раз заставляло меня возвращаться.
Осенью воздух сохранял тепло до наступления заморозков. Но в том августовском дне я всё же решил получить этого зверя и стал размышлять о способе пересечения реки.
Однажды утром, примерно неделю спустя, ездовые собаки начали буквально сходить с ума и заливаться лаем. Гризли или карибу время от времени бродили по округе, поэтому я схватил винтовку и вышел из лесного домика. Вместо дикого зверя во дворе были две собаки. Чужие собаки. Но какие собаки! Большие и волкоподобные, они весили, наверное, около 120 фунтов каждая. Два самца. Я подумал, что могут подраться с моими цепными собаками, а сейчас мне этого меньше всего хотелось, поэтому я решил прогнать их.
«Уходите!», — заорал я и запустил в них камнем.
Увернувшись, продолжали сидеть, глядя на меня. Увернувшись еще от двух или трех камней и не проявив никаких признаков ухода (и, кстати, драки), я сдался.
«Тогда идите сюда!», — позвал я.
Подбежавшие ко мне собаки виляли хвостами, словно всегда предполагали радушный прием. я привязал их, полагая, что хозяин непременно станет искать питомцев.
Наступили заморозки, ни один хозяин не претендовал на них. Мне всё равно были нужны ещё пара ездовых собак, поэтому я не возражал. Назвал их Юкон и Рэд – названия рек на Аляске.
В первый раз, когда я запряг его с тремя своими собаками, большой темный пес по кличке Юкон без проблем занял позицию вожака. Ни одна из моих собак не проявляла склонности к лидерству, поэтому я решил дать ему шанс возглавить команду. Из него получился отличный вожак — он реагировал на команды мгновенно. Он тянул как лошадь и каким-то образом подбадривал всю команду. Обычно толкать сани и погонять ездовых собак — тяжелая работа, но с Юконом впереди и Рэдом рядом мне действительно было спокойно.
Зимой я ловил лис на другом берегу реки. Шкурки стоили недешево. Холод не мешал мне работать. Однажды в феврале, когда туман лежал клочьями, как это бывает в морозные дни (температура составляла не менее 45 градусов ниже нуля), я шел вверх по каньону с командой на другом берегу реки. В этом маленьком каньоне ветер всегда дует достаточно сильно, чтобы ивы не замерзали, но в этот день я заметил участок покрытых инеем ив на крутом склоне. Не поняв этого, я остановился и стал разглядывать всё в бинокль. Под ивами была медвежья берлога. Вероятно, горячее дыхание медведя снизу замерзало в воздухе и скапливалось на ветках. Теперь я думал: может быть, это тот здоровяк, которого я искал? Мне нужно было все осмотреть и узнать наверняка.
С тех пор ежегодно, проходив мимо этого места, останавливался и рассматривал всё в бинокль. Медведь оставался в берлоге весь март и апрель.
6 мая 1922 года утром я вышел из хижины с винтовкой и лёгким рюкзаком. Зима уходила с аляскинского хребта; снег таял, было тепло, и я желал быть в горах. Любой предлог был хорошим. Я предупредил знакомых о планах перейти реку, чтобы проверить, все ли медведи ещё спят в берлоге. Так как у меня была привычка брать в походы собак, я взял с собой Юкона и Рэда.
На реке лед сохранялся прочным, несмотря на то, что по нему текли несколько дюймов воды. Я перешёл через неё и начал подниматься в гору. До того, как добрался до берлоги, я заметил отходящий от неё след. Медведь очистил свою берлогу, а часть грязи скатилась по склону на снег. Следы, ведущие из логова, были настолько огромны, что меня не покидало ощущение, будто их могло оставить только одно животное — чёрный гризли.
Проснувшись, зверек несколько дней лениво проводил время: выходил на солнце прогреться в теплые дни, затем забирался обратно и по ночам спал в берлоге. Свежие следы вели вверх по каньону; по виду не более двух часов старые. С обеих сторон возвышались отвесные скалы, и я понимал, что каньон резко обрывается стеной примерно в милю выше. Значит, медведь попал в ловушку!
Ночью выпало семь-восемь сантиметров снега. Это улучшило возможность отслеживания, но свежий снег на старых уплотненных сугробах сделал дно этого крутого каньона очень скользким.
Я пристегнул пару стальных ледоходов из рюкзака и пошел по свежему следу. Этот медведь оставил самые большие следы, которые я когда-либо видел! Он шел как-то косолапо, и следы довольно сильно расходились друг от друга.
Его большие когти виднелись на каждом следе по свежему снегу. Собаки продолжали рваться вперед. Каньон сузился. Я знал, что медведь был внутри и не мог выбраться, кроме как пройдя мимо меня. Я не знал, где мог с ним столкнуться, но очень надеялся, что у меня будет достаточно времени разобраться с ним до того, как он доберется до собак — если только те будут настолько глупы, чтобы напасть на него.
Следы шли вверх по центру каньона примерно полмили. Собак все труднее было сдерживать. Чтобы не производить лишнего шума, пришлось тихо их отчитать. Начал нервничать. Хотел добыть медведя, но не хотел, чтобы собаки пострадали. Что удивило — как они себя вели. Бросались на каждый бугорок, ощетинившись и рыча. Вел себя совсем иначе.
Медведя нигде не было видно. Все покрытые лишайником стены, которые образовывали тесную коробку, были доступны для моего рассмотрения. Вдруг я услышал грохот камней, затем увидел, как рыхлый снег и камни отскакивают от изгиба стены прямо надо мной в нескольких метрах. Внезапно показался медведь. Очевидно, этот черный хищник не осознавал моего присутствия. Он выглядел больше, чем… ну, как вся эта чертова гора, обрушивающаяся вниз. Я вскинул винтовку калибра .30 / 06, но прежде чем я успел выстрелить, Юкон и Рэд проскочили мимо меня ему навстречу.
— Юкон! Рэд! Вернитесь сюда, черт возьми! — крикнул я, одновременно пытаясь прицелиться. Медведь просто сидел, я мог легко попасть в него. Но мои собаки стояли прямо у меня на пути и мешали.
В каньоне эхо от моего выстрела чуть не оглушило. Первый выстрел сломал медведю левое плечо. Как только я произвел выстрел, Юкон столкнулся с ним лоб в лоб. Испуганный медведь замахнулся на него лапой размером со снегоступ, но промахнулся!
Медведь взревел от неожиданности и боли, покатился вниз вместе с двумя собаками прямо к моим ногам. Всё случилось молниеносно. Такая внезапность ошеломила меня настолько, что я не мог пошевелиться — возможно, даже если бы попытался.
Медведь поднялся, огляделся, хотя и не мог поверить происходящему, встряхнулся всем телом и побежал по тропе так быстро, как только мог — собаки бегали вокруг него. Я пытался навести на него ружье. Каждый раз, когда я это делал, мимо проносилась собака, так что я не успевал выстрелить. Затем, под медвежий вой и рычание собак, они исчезли за поворотом.
Я побежал к ним несколько десятков метров и увидел, что собаки возвращаются. За ними бежал разъяренный медведь. Собаки направлялись прямо ко мне. Я поднял винтовку, но поскользнулся и приземлился плашмя на спину, задрав обе ноги в воздух.
Счастье улыбнулось мне, когда первый выстрел попал медведю в плечо — собаки смогли спастись бегством. В противном случае, полагаю, он загнал бы их в узкий каньон и порвал.
В результате вместо того, чтобы привести медведя ко мне, повели бешеного и ревущего зверя мимо меня к началу каньона. Я развернулся, когда зверь пробегал в нескольких метрах от меня, и выстрелил, не целясь. Медведь пошатнулся.
Боже, как он был велик! Он продолжал преследовать собак — просто кипя от злости и обвиняя их в своих несчастьях. Собаки добежали до конца каньона, где медведь сел на землю, мордой к ним, и начал отмахиваться от них лапой.
Вставая на ноги, я крепко втаптываю обувь в снег и ищу просвет. Но каждый раз, когда готов был выстрелить, на пути оказывалась собака. Раздражённо застонав, я наблюдаю за собаками. Рэд работает позади медведя и фактически прыгает ему на спину, всё время нанося укусы. Юкон танцует взад-вперед перед ним, отвлекая его. И тут меня осенило: это опытные медвежатники! Работают как команда: один отвлекает медведя, пока другой ныряет и рвёт его.
Рэд подбежал как раз тогда, когда я выстрелил. Пуля попала медведю в заднюю лапу.
Он спустился по каньону, собаки рычали вдогонку. Я повернулся и выстрелил, когда они пробегали мимо. Потом вернулись снова, медведь гонится за собаками. Хищник скакал на трех лапах, губы были искривлены, а с каждым прыжком обнажались белые зубы.
Я еще раз выстрелил. Теперь пуля пролетела настолько близко, что я увидел отдельные ворсинки на его шерсти с серебристыми вкраплениями.
Это произошло ещё дважды: сначала медведь бежал впереди, а затем собаки от него, поджав хвосты и втянув головы в плечи, провоцируя зверя. Мне удалось сделать ещё два выстрела.
Каждый выстрел мой отдавался в этом узком ущелье громовым эхом. Рык и лай зверей казались невероятными. Наконец они остановились в нескольких метрах от меня, медведь вновь сел спиной к собакам. Он истощал силы. Сидел на корточках, рот открытый, левую ногу свесив. Кровь сочилась из полудюжины ран на его чёрной шкуре, дно каньона выглядело как будто проехала по нему машина для поливки цветов, разбрызгивая кровь.
Я слышал тяжелое дыхание гризли и через несколько секунд ужасный вой. Он сгибал правую переднюю лапу, высоко поднимая ее, огромные когти торчали наружу. Потом забывал о сломанном левом плече, делал выпад, пытаясь схватить собаку зубами, и приземлялся почти плашмя на морду. Земля задрожала, когда он ударялся. Рэд карабкался ему на спину, рычал, пританцовывал и кусал волчьими зубами.
«Полегче, ребят, полегче! Отдайте его мне. Вернитесь. Юкон, уйди с дороги!», — крикнул я, пытаясь освободиться, пока собаки прыгали взад-вперед, кусая истекающего кровью и шатающегося медведя.
Я увидел свой шанс и выстрелил. Выстрел попал в грудь! Медведь упал брюхом вниз и лежал там. Поднял голову, опустил — снова поднял — игра до последнего момента. Последний выстрел в шею успокоил его навсегда. Две собаки забрались на него и еще немного потрепали по шерсти.
Какая дичь! Где вы столько дерзости и отваги в бою с медведем подцепили? Две безумные собаки едва не отправили нас на тот свет, а вам, кажется, это доставляет удовольствие.
Этот медведь был страшным зверем. Шкура его, снятая мною и упакованная, имела длину десять футов восемь дюймов (3,3 метра). Большая, темная, блестящая шерсть с серебристым отливом была самым прекрасным трофеем, который я когда-либо видел. Череп его, позже почищенный и измеримый, был семнадцать дюймов в длину (43,2 см).
Где-то в середине июня я чинил хижину, когда к дому подъехала машина. Я поднял голову, помахал рукой и пошёл к нему. В те дни на Аляске машин было немного. Водитель — парень с золотистыми волосами — вылез из машины, а потом внезапно замер, увидев Юкона и Рэда, привязанных к стене дома. Он подошёл к ним, склонился и обнял их, гладя и шумел. Я подошёл, и парень улыбнулся.
«Вы знаете этих собак?» — спросил я.
Конечно, это мои. Меня зовут Элмер. Мои собаки пропали прошлой осенью. С тех пор я всё думаю, что с ними случилось.
Оказалось, хозяин содержал псов на шахте в качестве сторожей для детей. Бегавшие на свободе собаки играли с детьми и мешали медведям попадать в лагерь.
Когда я рассказал ему о том, как он справился с большим гризли, Элмер сказал:
Эскимосские собаки из канадской Арктики — самые опытные охотники на медведей в мире.
Мне было жаль прощаться, но другого выхода не было. Были невероятными.
Несколько человек, увидев шкуру моего большого медведя, желали приобрести её. Я не стал продавать. В те времена торговля медвежьими шкурами разрешалась, и я был готов продать любую шкуру, которая у меня была, — кроме этой. Один покупатель предложил мне за неё сто пятьдесят долларов, но я ему отказал.
