Забивая патронташ разноцветными патронами, я смотрел на часы, чтобы не опоздать на поезд. В вагоне тесно, в основном рабочие. Мы с собакой стоим в тамбуре, Марта прижимается к ногам. Люди смотрят на нас удивленно и непонимающе, как будто мы из другой планеты.
«Следующая остановка Покров», — равнодушно объявляет женский голос. «Наша!» — радуюсь я. Двери открываются медленно. Выходим из вагона вместе с толпой людей. Несколько раз толкаясь, проталкиваемся к краю платформы, и, увидев уходящий хвост электрички, спускаемся по насыпи к любимым местам.
Тропинка пряталась среди сумрака, нарядных осин и берез. Она извивалась к сети канав и топ, густо заросших кочкарником и камышом, осокой, рогозом. Местами непролазный лес-карандашник скрывал собой тропинки. Осенью это утиное эльдорадо, но не для всех: о хороших местах в этом хаосе воды и бурной растительности знают единицы. Непосвященному туда просто так не попасть, нужно точное знание ориентиров. Оттого желающих поохотиться здесь почти нет.
Дошли до нашей полянки. Воздух прозрачный, хрустальный, пахнет грибами, яблоками и деревенской баней. Вдалеке мрачные ели остроконечными верхушками впиваются в закат. Холоднее. Туман пушистый выползает и стелется над увядающей травой. Солнце еще висит над бором, со стороны реки слышен первый выстрел.
Освобождаю собаку от поводка, смотрю по сторонам. Да, почти всё осталось как было, разве что ольхи передвигают немного больше. Вон где-то Марта подняла вальдшнепа, он долгоносый, успешно обошел меня и улетел обратно. Собака с недоумением подбежала и посмотрела мне прямо в глаза. Похвалил за старания.
Вижу, как краем болота идут две пары кряковых. Далеко, не стреляю. И только отрываю взгляд, как прямо в лоб заходят чирки. Два из них остаются лежать в высоких стеблях рогоза. Марта с задором подаёт птиц. Хвалю, треплю за ухом. Радуюсь работе собаки. Наблюдаю, как резво она исчезает в высокой, стоящей будто стеной болотной растительности. Благополучно пропускаю летевших справа. Стараюсь больше не отвлекаться. Мажу по паре чирков, провожаю их взглядом. Со стороны железной дороги летит стайка кряковых, одну удаётся добыть. Подранок. Марта скрывается в кочкарнике.
В разных местах раздаются выстрелы: на Черненьком, Керовой ляде, Подлужной, за Шиткой и Клязьмой.
Желаю всем добра. Солнце вот-вот скрывается за горизонтом, диск уже не виден, только что-то будто плавится на краю неба.
Темнота всё плотнее охватывает. Лес сближается, теряя грани и становясь тенью самого себя, резко переходящей в небо. Внезапно всё пространство заливается заревом молнии. Небо затянуто, грозовая чернота разливается по горизонту. Притихший осенний вечер.
Громко и трескуче бьет дождь совсем близко; воздух дрожит робко, молнии всё чаще режут и ломают черное небо. Начинается сильный дождь, пробивающий одежду до самой кожи. Поникшая соломенно-охристо-бурая болотная трава принимает его бесшумно, деревья зябко подрагивают осенней листвой. Я забираю уток и укрываюсь под невысокой ольхой. До последней электрички чуть больше сорока минут. Мокнуть и мерзнуть не впервой, но нужно отсюда выбираться. Шесть лет я охочусь в этом месте и научился отыскивать дорогу практически с закрытыми глазами. Достаю из ягдташа налобный фонарь, разряжаю и убираю в чехол старое ружьишко, выхожу на тропинку.
Луч фонаря освещает знакомые нам места по очереди. Скоро дойдем до железнодорожной насыпи. Пёс идёт впереди нас.
Стоп! Болотина. Звук приближающегося поезда уже справа от нас. Не понимаю ничего. Разворачиваюсь назад. Все правильно: сломанная осинка, через пятьдесят метров от нее должна быть канава, по канаве направо. Но впереди нее болото! Не веря самому себе, снова иду вперед и снова упираюсь в болото. Возвращаюсь. Так, значит, нужно вернуться к предыдущему ориентиру — кусту калины. Возможно, около него свернул не туда. Сказано — сделано. Вот и куст. Обхожу его вокруг. Все правильно. Место помню, повернул точно. Просто где-то отклонился. Идем с Мартой снова к сломанной осинке. Проходим одинокое сиротливое деревце…
Понимать ничего не могу. Вместо канавы и болота — полянка с ольхой, на которой стоим пятнадцать минут назад. Иду под ольху вновь. Под ней уже не спрячься, с нее струями льет вода. Пытаюсь понять, что происходит. Глажу мокрую голову собаки. До электрички чуть больше двадцати минут…
Тревоги нет, но и спокойно не сидится. Включаю фонарь. Снова хожу по местным «затесям»: одинокая береза, полуразвалившийся стол (видимо, охотники когда-то сделали), муравейник, целлофановый пакет, привязанный мною когда-то к сучку березы, куст калины, впереди сломанная осина, а за ней… А за ней сейчас стена рогоза! Место должно быть канавой. И звук… Звук поезда. Почему он сзади? Должен быть впереди! Проклятое место!
Это был звук отъезжающей последней электрички.
В родном краю впервые чувствую себя неуютно. Разные советы о том, что делать, если заблудился, крутятся в голове. Громко кричать «ау!» вероятно, не поможет. Вместе с советами всплывают молитвы. Помнить дельные советы не удалось, и я, поцеловав крестик, направился обратно.
Дождь не прекращается. Снова сидим под ольхой. Принимаю единственно правильное решение: дождаться рассвета, тогда точно отыщем дорогу. В ягдташе где-то валяется пачка «Юбилейного» печенья и маленький термос с чаем. Печеньку мне, печеньку собаке. Горячий чай — напоминание о домашнем уюте в такую непогоду. От глотка чая берёт легкий озноб. Громко стегает по листьям сентябрьский дождь.
Может быть, стоит ещё раз пройти к этой осине? В темноте мог заблудиться. Нужно обследовать окрестности. Не верю ни в проклятья, ни в леших. Вполне возможно, заблудился.
Осина склонилась после обильных снегопадов и кем-то доломана. Пытаюсь выхватить фонарем всё, что мог не заметить. Но такого просто нет, ход один. Впереди слышен голос. Прислушиваюсь. Это дежурная по станции что-то объявляет. С шага переходим на бег. Я точно знаю, что впереди по правую сторону канава, за ней нужно повернуть направо и дальше вдоль, до самодельного деревянного мостика. Бегу, не смотрю под ноги; луч фонаря пляшет вверх-вниз. Слишком поздно понимаю, что голос дежурной оказывается позади, и… Со всего разбега влетаю в болото. Ноги тонут в иле. Выкидываю фонарь на берег, ружье летит туда же, подтягиваю ягдташ, еле держа равновесие, цепляясь за осоку и какие-то тонкие веточки непонятных дерев, вылезаю на берег.
Даже о костре не думаю. Тело всё покрыто влажным холодом. Хочется оставаться неподвижным, каждое движение отвратительно. Снимаю сапоги, выливаю из них грязную воду, выжимаю носки. Страшно возвращаться назад…
Слив дождя — радость. Лучик света указывает на осину. Влажное дерево сияет, капли текут по тонким веткам. Дерево есть дерево, ничего особенного…
Человек! Прямо на тропе! Да, точно спина человека. Кричу, зову. Наверное, охотник, ожидавшего дождь где-то. Бегу за ним. Идет не спеша, словно проплывает над узкой тропинкой. Видно только спину в костюме песочного цвета, руки в карманах куртки, а ноги растворяются где-то. Голова неестественно опущена, почти не видна. Становится страшно.
При останавливаюсь. Впереди тоже останавливается что-то, похожее на спину. От страха молчу, боюсь, что «спина» повернется ко мне. Вокруг тишина. Что-то впереди не шевелится. Я выключаю фонарь. Через минуту включаю его снова. «Спина» там же. Пытаюсь осветить её сверху вниз, разглядеть ноги — тщетно. Делаю два шага, еще два — и «спина» снова плывет вперед.
С сомнением двигаюсь вперед, шаг за шагом, стараюсь не терять его из виду. Марта бежит впереди. Одинокая береза, покосившийся стол, мокрый муравейник, мой целлофановый пакет, куст калины — только осинка отсутствует…
«Спина» остановилась. Марта уже на деревянном мостике через канаву. Пришли. «Спина» исчезла… Выложил остатки печенья под ближайшую березу в знак благодарности кому-нибудь или чему-нибудь…
Мы шли домой пешком долго. Было время подумать. Все мысли мистические гнал от себя, но случившемуся объяснения не находил. Вряд ли найду. Теперь нужно принять как факт: это случилось. В середине октября я снова пошёл туда охотиться. Также петляла тропа, также я шел мимо знакомых ориентиров.
Только вот осинку так и не нашел…
