Великое уменье – ждать. Это все, что есть у тебя, когда ты ловишь карася. Крупного, сильного, борющегося за жизнь до последнего мгновения… Сегодня рыбачу с товарищем со льда вблизи одной из двухсот плотин, перегораживающих реку Бейсуг. Названия пруда не знаю, не знает и Антонович.
Казаки станицы Ловлинской, расположенной неподалёку от прудов, называют их по-разному: Первый, Второй, Третий… Круглый, Длинный, Гантеля. Жители станиц Нововладимировская, Новомалороссийская, Березанская и других присваивают прудам свои названия.
Цепь прудов протянулась на 240 километров до лимана Бейсугский. Здесь легко затеряться, как иголке в стоге сена. А еще притоки – любые сердцу рыболова. К примеру, Бейсужек Левый и Бейсужек Правый, речки Журавка и Малевана…
Мне и Антоновичу больше нравится рыбачить со льда на Бейсугских прудах.
Здесь почти повсеместно правый берег выше левого, пологого. В ветреную погоду это преимущество становится решающим.
В водоемах бассейна реки Бейсуг обитают сазан, толстолобик, линь, щука, лещ, карась, плотва, окунь, ерш, красноперка и раки.
Понятно, нас интересуют сазан и карась, называемые местными жителями шараном и коробком. Только при отсутствии клева этих рыб приходится довольствоваться ловлей ерша, окуня, плотвы, подлещика и леща.
К красноперке и щуке мы равнодушны. Красноперку рыболовы рыбой не считают, а щука – это флажки. Мы же ловили короба и шарана длинными удилищами, которые применяются и при ловле других рыб. Практично и без хлопот!
Время неумолимо приближается к десяти часам. Поплавки «спят» в лунках… Ждем клева мы, ждут и рыболовы, сидящие на рыбацких ящиках подальше от нас. Всего человек десять. Все уныло смотрят на поплавки – клева нет, ни один короб не пойман.
– Холодно сегодня! Градусов 12–14, наверное, будет… – бормочет Антонович. – Встал короб, не подает признаков жизни.
Соглашаюсь с его мнением. Как правило, рыба в морозную погоду залегает, не желает клевать. Правда, исключения бывают. Но не сегодня, видимо.
– Может быть, после обеда?.. – размышляю неуверенно. – Иногда поклевки начинаются и ближе к вечеру. Ждем?
– Не знаю, что делать! Может, плоту и окуня поймать? – неуверенно предлагает Антонович.
Утренняя спесь покинула нас, оставив в назидание неуверенность. Я вспомнил мечтательные разглагольствования Антоновича в салоне машины: «Пятый день мороз не унимается. Короб оголодал, клевать будет, как швейная машинка строчит!». Вспоминал и тихо хихикал, глядя на «спящий» в лунке поплавок.
– Ты из-за чего смеёшься? Такой клев тебе нравится?! – рассердился Антонович.
– «Швейную машинку» вспоминаю! Строчит!..
Вскоре я не выдержал испытание бесклевьем. Зимой частенько шаран и карась не клюют неделями. Любые наживки, манипуляции снастью, бурение лунок в разных местах водоема, прикармливание лунок, мольбы о клеве, обращенные к Богу, гневные тирады, обращенные к рыбам, помочь рыболовам не могут. Клева нет!
Мои попытки поймать окуня тоже оказались тщетными. Плоская маленькая блесенка с названием «Окуневая» шустро двигалась из стороны в сторону в воде очередной лунки – и не более. Окунь клевать не желал. Сегодня водоем игнорировал все усилия.
— Да пошла ты!.. » – воскликнул рассерженно и явно бесполезно. В гнетущей тишине такой же возглас «взорвался» и в другой стороне водоема, где Антонович поднял руку и резко опустил ее над десятой пробуренной лункой. Вскоре следы сошлись на середине пруда.
– Глухо! – подытожил Антонович половину рыболовного дня. – Даже окунь спит в оглоблях. Может, самим поклёвывать?
– Самое лучшее предложение! – согласился я. – На всякий случай лунку проколю – и приступим…
Мне всегда нравилось рыбачить с Антоновичем. Рыбаком заядлым, увлеченным рыбалкой до крайности. Другими словами говоря, забывающим завтракать, обедать, ужинать, если рыба клюет. Я себе позволить забыть обед не могу. Завтрак и ужин – тоже. Чревоугодие уважаю! Пьянство презираю, но от пары рюмок, выпиваемых в кругу друзей у рыбацкого костра, никогда не отказываюсь. А для Антоновича клев – это всё, что есть в жизни светлого, святого.
Рыбалка – религия Антоновича. Хобби его – обсуждение за обеденным полевым столом проблем человечества. Однажды я сказал Антоновичу, что думаю о человечестве и его проблемах. Сказал словами древнего философа Пифагора: «Человечеству грозят три вещи: невежество священников, материализм ученых и бесчинство демократов». Антонович долго думал, а вывод сделал простой: «Не умничай!».
После этого разговора беседы с технарем были мне не интересны, я их избегал, как мог. Дружба наша только окрепла. И сегодня я прервал Антоновича на полуслове, едва ему началось рассказывать…
– Подожди! Заменю мормышку крючком, нацеплю на него катышки хлеба – и продолжим разговор.
Беседа уже не склеилась. Оба молча поглощали пищу, думая о чем-то своем. Оба прозевали поклевку. Удилище двигалось к лунке с ускорением, а мы тупо смотрели на него, продолжая жевать.
Что-то тяжелое, неподъемное зацепило крючок и не отпускало из своих цепких объятий. Но когда это что-то зашевелилось на дне и кто-то потянул кончик удилища в лунку, как водолаз, Антонович закричал: «Мужчины! Помогите!». А сам стоял рядом с багориком в руке, забыв обо всем на свете.
– Ну! Началось утро в колхозе!.. – воскликнул я, с трудом сдерживая порывы беснующейся у дна рыбы и одновременно наблюдая за бегущими к нам рыболовами. С ледобурами, пешнями и топорами наперевес. Через мгновение железо обрушилось на лед… И всё было кончено!..
Сижу на льду у только что пробуренной лунки, усмиряю дрожащие руки и негодующие мысли… «Мужики! Помогите! Надо такое придумать!» – закипаю вновь и вновь, как чайник, забытый на плите. Успокаиваю себя, выставляю поплавок в лунке на пару сантиметров ниже уровня воды. Рыболовы и Антонович далеко. Я уединился. Советчики и помощники только мешают ловить рыбу. А она уже клюет – поплавок всплыл в лунке.
Миг подобен мигу, час – часу, когда плотва клевет непрестанно. Как швейная машина строчит.
– Антон-ович! Бегом ко мне! Быстро! – кричу, зову, желаю видеть друга рядом. Чайник весь выкипел, а жизнь продолжается… значит, впереди ждут нас и новые поклевки сазанов.
Темнеет. Клев не ослабевает. Рядом с нашими лунками возвышаются две кучи плотвы, задубевшей на морозе. Мороз усиливается. Лунки приходится ежеминутно освобождать от быстро намерзающего льда. Поплавок плохо виден в лунке. Антонович срывается с места, бежит к берегу. На берегу вспыхивает свет фар. Лучи света освещают лунки.
– Ведра по два поймали! – радуется вернувшийся к лунке Антонович.
— Аккумулятор посадил, Антонович, машину не заведём, остыла сильно на морозе! — упрекаю друга за непредусмотрительность.
– Зато рыбы наловим! – восклицает он, поглощённый клевом. Когда клюет рыба, Антонович и о жизни своей не помнит.
– Эх мать! Клевал бы так короб! – мечтательно восклицает он. А я понимаю, что домой вернёмся за полночь… Если вернёмся…
