Несколько лет назад я организовал в Елецком уезде небольшую охоту из собак породы знаменитого в то время Соловья Буцкого и частью из собак В.В. Карцева. В этом году я переселился в Липецкий уезд, где продолжаю ружейную охоту с гончими на более или менее правильных основаниях, имея пять-шесть ружейников в моем распоряжении и две своры борзых собак.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА
В предлагаемом очерке я постараюсь познакомить читателя с организацией моей маленькой охоты, с местами Липецкого уезда и с результатами моей охоты, полагая небесполезным поделиться сведениями, интересующими охотников, ввиду того особенно, что районы охоты все уменьшаются и охота становится с каждым годом хуже и труднее.
Когда я переехал в Липецкий уезд, у меня было всего три смычка гончих, великолепных зверогонов и вполне испытанных гонцов. Осмотрев главные места и познакомившись с их топографией, я пришел, однако, к тому заключению, что необходимо увеличить стаю до пяти смычков, что и было мною сделано, благодаря участию в охоте двух хороших охотников, В.Д. Лаврентьева и Я.А. Целиковского, увеличивших мою стаю каждый двумя гончими.
Как ни разношерстна была в первое время наша общая стая, но двух-трех проводок было достаточно для того, чтобы костромичи Лаврентьева и помесь польских Целиковского вполне подчинялись моим вожакам и стая начала очень дружно работать.
Ввиду общей охоты все собаки были свалены вместе и поручены уходу моего доезжачего Ивана Вяликова.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА
Не могу не дать хотя приблизительного описания этого милого человека. Представьте себе небольшого роста человека с изрытым оспой лицом, с одним глазом и вечной копной волос на голове, добавьте громадных размеров ноги, всегда изорванный костюм, подпоясанный под животом, грубый, отрывочно-хриплый голос, и вы получите приблизительный портрет моего доезжачего Вяликова, или просто Вялика, как его зовут все охотники.
Недостатков как доезжачий он имеет много; но неоспоримые качества следующие: не пьяница и замечательно любит собак.
В охоте принимали участие, кроме нас трех-четырех постоянных ружейников, несколько интеллигентных охотников.
На охоту мы отправляемся так: в маленькую тележку на дрогах, сделанную специально для охоты, запрягается одна лошадь, мой неизменный Рыжик, везущий нас, охотников-господ; затем сильная рабочая лошадь везет телегу с охотничьим обозом, т.е. корм для лошадей, овсянку и корыто для собак, провизию для людей и для нас. Гончие собаки у нас не подвозятся, а ходят за конным доезжачим на смычках до места охоты.
Охотничий поезд наш завершают два борзятника с пятью собаками на сворах. Ружейники подвозятся лишь на небольшие охоты, когда не берется много фуража и провизии, на той же обозной телеге, до места охоты; но на большие охоты и на более далекое расстояние от Липецка для них прибавляется еще одна телега.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА
Ружья нашей охоты вообще недурны и с сильным боем; по преимуществу они шомпольные, тульской работы; но между ними есть ружья с английскими стволами старых мастеров; к числу их принадлежит и мой «Мортимер» 12-го калибра; мое ружье известно под названием «старухи».
Соохотники мои имеют новые ружья центрального боя от Новотного из Праги, Пипера и других; калибр всех ружей тот же, неизменный 12-й.
Между нами было принято заряжать шомпольные ружья усиленным зарядом пороха, равным 1 1/4 обыкновенного, и на заряд дроби нулевой прибавлять одну картечину величиной с горошину. Результаты получаются очень хорошие как по лисицам, так и по волкам.
Проводка гончих в этом году началась с 15 августа, по ближайшим местам, прилегающим к городу, а именно в Дикинских, Подгоринских мелочах, в Студенском и городском лесах.
Всех проводок было шесть или семь, и так как молодых собак не было, то стая начала работать очень удовлетворительно. С 29 августа началась уже правильная охота в Кистеневских местах, в расстоянии верст 30 от Липецка.
Кистеневскими местами я называю общим именем целую группу лесов, лежащую близ Новой Деревни по большой Лебедянской дороге. Саженях в 50 от деревни, мелочами, начинается лес крестьян Липецкой слободы; затем непрерывно идут леса Копчинский, Вешаловский и Лубенский (леса носят названия деревень и сел, по их принадлежности крестьянам).
Названные леса составляют одну общую лесную площадь, которая тянется приблизительно верст на восемь в одну сторону и имеет от двух-трех верст в поперечнике. Лес состоит из лиственных пород (по преимуществу дубняк, березник и осинник с небольшою частью орешника) и представляет собою не совсем правильный прямоугольник.
В лесу есть большие поляны, небольшие овраги, поросшие густым осинником и дубняком.
На расстоянии приблизительно 100–120 сажен от этой группы лесов, параллельно поперечнику их, лежит небольшой лесок, принадлежащий Вшивским крестьянам, спускающийся тремя отвертками в большой лог, на котором левее большой Лебедянской дороги расположен хутор А.М. Кожина под названием Оржань, или Аржань.
Вот этот-то лог песчаный, берегами, и составляет поистине лисий питомник. По логу я насчитал более 12 свежих назьм (норы). Лисицы постоянно весь август и сентябрь держатся в ближайшем Вшивском лесу и перебегают в большой Кистеневский, что было мною проверено на месте и подтверждено очевидцами.
В этом году переходы из назьм, расположенных ниже усадьбы Кожина и хутора г. Шелихова, в леса Вшивский и Кистеневский были облегчены тем, что ближайшие поля были засажены картофелем.
29 августа охота наша прибыла к 12 часам дня из Липецка в Новую Деревню. Люди сварили себе кашу, лошади и собаки были немного подкормлены, и мы сами, отдохнув часа два, решили на этот день взять только один маленький Вшивский лес.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ГДМ
Гончие были заведены от главного лога со стороны, противоположной хутору Шелихова; ружейники расставились по мелочам поперечной порубки, идущей почти посреди леса. Борзятники были поставлены один на перемычку к большому лесу и второй в отвершках к главному логу.
По данному сигналу гончие были наброшены, и не более чем через десять минут отозвались старый Заливай хриплым басом и Будило отрывистым голосом; минуты через две вся стая дружно варила по лисе, которая, описав неправильную дугу к опушке леса, быстро свернула на линию ружейников.
Раздался первый выстрел. Гон не смолкал; лиса продолжала идти по тому же направлению. Раздался второй выстрел, и стая разделилась: большая часть собак провела лису через порубку в крупный лес к большому логу, а две-три собаки гнали, заливаясь по-зрячему, матерого русака по направлению к месту, где я стоял.
Между кустами мелькнул русак на расстоянии шагов 60 от меня, которого я и убил. Доезжачий, преследуя лису, попытался ее завернуть, отрезав от лога, но она успела ввалиться в картофельное поле и ушла в лог к норам.
Оказалось, что первый и второй ружейники промахнулись, погорячившись, по матерой лисе; правда, шла она полным ходом, но на весьма близком расстоянии от обоих стрелявших.
Пока вернули гончих. пришлось убить тетерева и подранить еще одного шумового русака, который успел-таки отделаться, запавши на гумне г. Шелихова. Этим наша охота 29 августа и закончилась.
С рассветом 30 августа охота наша вышла с места ночлега из Новой Деревни к Кистеневскому большому лесу. Ружейники прошли пешком, а мы отправились в тележке, так как было решено занять сначала большую поляну первого леса крестьян Липецкой слободы, а гончих набросить прямо с мелочей от Новой Деревни.
Понимая всю невыгоду наброса гончих с этой стороны, я должен был согласиться с мнением большинства, тем более что не особенно хорошо знал расположение лесной площади.
Предполагалось, взявши Липецкий лес, собрать гончих у кордона и затем взять частями следующие леса. В помощь ружейникам на ту же большую поляну был взят один борзятник, тогда как другой должен был равняться по гончим опушкой.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ГДМ
Незнание местности, а в силу этого ошибочное распоряжение нашими силами и было причиной весьма неудачной по результатам охоты, в чем мы должны были убедиться очень скоро.
Ружейники были на местах, окружив почти всю большую поляну, когда солнце начало показываться из-за горизонта. Утро, благодаря прошедшему накануне дождю, было превосходно, тихо и тепло; следы вполне свежи — словом, все обещало хорошую охоту.
По сигналу, данному доезжачему, стая была наброшена и скоро начала варить по русакам в мелочах, приближаясь в кустах все ближе и ближе к нам. Вдруг послышались крики Вяликова: «Атрышь, атрышь!» — и стая на несколько минут смолкла.
Не зная, что случилось, я вышел на поляну и увидел борзятника, стоявшего на противоположной к нам стороне, быстро подававшегося к правой стороне поляны. Скоро его крики улю-лю выяснили лису, которая, узрев ружейников, не постеснялась ввалиться от борзых прямо на гончих, которые вернули ее быстро по чаще обратно и провели в Канчинский лес.
На мой вопрос доезжачему, ехавшему далеко позади гончих, и на замечания, почему он не подоспел направить лисицу, Вяликов прехладнокровно ответил: «Барин, ведь не бросать же русака! Гончие словили, покуда что, а я уже с охотой!»
Далее охота наша была еще хуже и обиднее, потому что, проводив лису в Канчинский и Вешаловский леса, гончие подняли пару волков и грянули по ним.
Отрывистый, с жалобным оттенком гон всей стаи, работавшей превосходно это утро, заставил нас и всех ружейников моментально побросать наши места и переместиться в Вешаловский лес; все усилия ружейников подоспеть к гону, равно как и старания Вяликова позадержать или не выпустить волков, остались тщетными, и волки полным ходом, вывалив из последнего Лубенского леса, чистым полем перевалили в следующую лесную площадь Сатинских и других лесов, о которой я буду своевременно говорить. Потом оказалось, что борзятник, равнявшийся по гончим, довольно долго возился и затравил в это время прибылого русака.
Таким образом, не успев, как предполагалось, сомкнуть гончих у кордона и по опыту убедившись в неправильности места наброса гончих, мы грустно докончили эту охоту, имея в руках всего несколько взятых русаков.
Седьмого и восьмого сентября мы охотились в Мастеровом лесу и Кистеневских местах. Ввиду очень сухой и жаркой погоды приходилось охотиться только зорями, и на этот раз охота вышла часа в три пополудни из Липецка по направленно к Мастеровому лесу. Дача Мастеровая отстоит от Липецка верстах в восьми-девяти и представляет собой два леса: первый — очень крупный строевой дубняк, и второй — густые мелоча березника, осинника и дубняка.
Нам пришлось подойти к крупному лесу, откуда и было решено пустить гончих. Крупный лес представлял собою приблизительно игральную карту. Ружейники расставились поперек леса по небольшому отвершку ближе к мелочам. Сушь была ужасная, лес очень редок и крупен; было трудно ожидать что-нибудь найти в нем.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА
Прошло с полчаса; отозвалась одна старая выжловка, за нею вторая, и стая погнала, хотя не особенно дружно, русака. Раздался выстрел; стая продолжала гнать; на опушке крики «ух его!», потом обычное «атрышь» — и русак был второчен борзятником. Минут десять спустя подняли второго русака; еще выстрел — и усиленный гон прямо на меня.
Я стоял на дороге, идущей вдоль леса, и русак полным ходом переходил дорогу; первым выстрелом пришлось его подранить на расстоянии шагов 50, а положить удалось только вторым выстрелом.
Затем, пройдя весь крупный лес, ни одна гончая более не отзывалась, и мы решили, не теряя времени, следовать далее к Кистеневским лесам, не пуская собак в мелоча.
Борзятники пошли полями, а мы, гончие и обоз — по дороге. Само собою, мы не спускали глаз с борзятников, которые, пройдя полями версты четыре по ровной местности, тихо приближались к большому логу хутора Оржани А.М. Кожина, и, да простит он нам, не желая терять из виду борзых, я пустил своего Рыжака в тележке по зеленям, держась параллельно берегу лога, тогда как борзятники Григорий и Форафонов подвигались в том же направлении логом у самого оврага на расстоянии сажен ста один от другого.
Объезжая один из поперечных отвершков, идущих из большого лога, я увидел Григория, снявшего шапку и как будто что-то указывающего Форафонову. Скоро сметил второй, подаваясь быстро к первому. Я пустил что было духу Рыжака к ним, и вот что мне представилось, когда я успел по зеленям обогнуть поперечный отвершек: Форафонов уже был спешен, и около него одна собака из всех сил носила по воздуху что-то большое с громадным хвостом.
В то же время Григорий и четыре собаки влетели сломя голову в овраг, и только через несколько минут Григорий показался, высоко держа лисицу, что я мог уже ясно разобрать.
Собаки, лошади и люди едва переводили дух, когда я подъехал к ним. Обе лисицы (одна — очень большая матерая самка и вторая — переярый самец) были подозрены Григорием покойно почивающими на берегу оврага. Расстояние, на которое они его допустили, не превышало 25 шагов.
Указав Форафонову их шапкой, он не мог ее надеть, а должен был сбросить собак своей своры, так как собаки уже воззрились. Лисицы пошли прямо на Форафонова, на его свору; матерая была схвачена его молодым кобелем Дерзаем, а прибылая пошла к норе в овраге с четырьмя собаками, и в овраге, не более как в пяти шагах, была взята и тут же разорвана в клочки.
Честь и хвала Дерзаю, управившемуся в одиночку с матерой лисой!
