Собака подошла к входной двери, а Егор, нашпиговав голыми ногами обломки валенок, знобко передернул плечами и, зевнув, встал на ноги. Сделал пару шагов и нашёл на стене выключатель. Неяркий свет голой лампы осветил небольшую прихожую и собаку у двери, понуро, стыдливо склонившую голову. Заметив на отскобленном добела полу несколько желтых капель и небольшую лужицу, Егор криво улыбнулся и проговорил: «Опять не донес? Не беспокойся. Уберу», — и толкнул ногой дверь.
Собака побежала на крыльцо и помчалась к углу дома. С разбега попыталась поднять лапу, чуть не упав, и решила не рисковать, немного присела и, повернувшись к хозяину, несколько раз когтями по земле. Егор вышел с крыльца, снял кусок мешковины с гвоздя и, проломив образовавшийся лед в бочке, окунул тряпку в остывшую дождливую воду. Отжал полотенце и, вернувшись в дом, тщательно вымыл полы: «А ты беспокоился. Вот и всё».
Прохладный воздух осеннего утра ворвался в открытую дверь и выместил последние остатки тепла от камина, разогретого накануне. Середина октября – ждать тепла здесь не приходится. Гуси уже крякают и улетают южнее, за ними далеко недолго до снега…
Егор накинул полушубок и вышел снова на крыльцо. Устроился на верхнюю ступеньку, подложив под себя ногу. Похлопал по бокам и из кармана достал надорванную пачку «Беломора». Повернул её ладонью вниз, постучав пару раз, и вытащил папироску. Смял её между пальцами, дунув в середину, и замял крестом. Прикурил от спички и глубоко затянулся, вытянув шею. Задохнувшись дымом, закашлялся.
— Давай помогать! Посидим, поедим, — сказал человек псу.
Пес подошел к хозяину и уселся, прислонившись к его голым ногам. Сидеть ему было тяжело, он лизнул благодарно потрепавшую его руку, вздыхая, улегся рядом. Егор курил не торопясь, смакуя каждую затяжку. Дым не выдыхал, а как бы пережевывал, выпуская сквозь приоткрытые губы и нос, поглядывая на зарозовевший восток. На чистом, безоблачном небе одна за другой гасли звезды. На востоке низко еще светилась Венера. Повсюду слышалось гаканье гусиных стай, шелест утиных крыльев, писк чиротни.
— Вот видишь, мороз в тундре закрепился. Помчались… Слышь, Кутузов? Собака, услышав своё имя, вздохнула и снова положила голову на лапы. — Долго им крыльями махать придётся. Весь жир вытрет. Старым совсем стал.
Егор чесал собаке за ухом, повернул голову и уловил запах реки, высушенных трав, отмершей листвы.
— Да, покуролесили мы с тобой. А? Помнишь? Эй, пес!
***
Егор перебрался в поселок Верхне-Имбатский еще в начале семидесятых годов. Бросил все: жену, квартиру в Москве (слава Богу, еще детей не завели), хорошую работу в таксидермической артели. А он был непревзойденным мастером по изготовлению чучел. Соболя, лисицы и прочая живность получались такими достоверными, будто бы никогда не расставались с жизнью и еще долгие годы продолжали радовать заказчиков. Ну а птицы вообще были его коньком. Глухари, тетерева, гуси выглядели так, будто сошли с иллюстраций к «Слову о полку Игореве». Лебединый изгиб шеи, сказочность вызывали восторг от созерцания увиденного. На этом и сгорел. Зазвездился, напыжился и… запил.
Двое суток хватило на осознание произошедшего, и он решил порвать с цивилизованным миром, уехав на Енисей в далекий поселок. Всё его имущество — тощий рюкзак с парой фланелевых рубашек и болотными сапогами, топор да в чехле старенький трофейный «Зауэр» 16-го калибра, доставшийся от отца, — висело на плече. Карман грела приличная по тем временам сумма, заранее снятая со сберегательной книжки. Прибыв с первым рейсом открывшейся навигации где-то в конце мая, он первым делом зашел в столовку, пообедал, осмотрелся и двинул в сельсовет. Попал к председателю, показал документы, справки, какие-то выписки и, сказав: «Здесь буду жить», спросил о возможности приобретения какого-нибудь домика.
Председатель позвонил кому-то и сказал: «Есть небольшой заброшенный барак на южной окраине, сходи посмотри. Печка там почти новая. Конечно, подремонтировать надо будет. Руки есть, поправишь! О цене не спрашивай, заселяйся, всё равно сгниет». Егор и заселился. Руки действительно были на месте. С топором управлялся мастерски, понимал толк в строительстве, поэтому за два месяца привел приглянувшуюся половину барака в надлежащий жилой вид. По крутому склону наладил тропинку к реке и стал жить.
Завел знакомство с местными жителями, но дружбу особо не заводил. Купил лодчонку со стареньким мотором, разузнал про рыбные места. Собирал грибы, ягоду, потихоньку начал охотиться. Тут на стенах появились сказочные птицы, по углам сидели зайцы, лисы, горностаи. Как в музей заходили ребятишки, взрослые, радовались, восхищались, ханты цокали языками, качали головами. Зашел председатель, предложил работу плотником при сельсовете и по совместительству художником в клуб. Егор не отказывался и скоро стал уважаемым человеком в поселке. Слух о его домашнем музее быстро разнёсся по краю.
Заказчики просили изготовить чучела, но Егор отказывал: «Приезжайте, смотрите, но делать не буду». Вторую часть барака обустроил под экспонаты. Охотником славился хорошим: патроны зря не тратил, стрелял только наверняка. Копалух не стрелял, мошников бил только на токах. Больше чем нужно добывал. Как все мужчины, зимой уходил на промысел. Правда, участок находился недалеко от поселка, и занимался охотой скорее как любитель. Зато пушнина у него была вся по первому сорту.
Возвращаясь домой по скрипучим тротуарным доскам, он перешагнул через суку, лежавшую поперек дороги. Рядом с собакой копошились два щенка, устроили между собой драку. Егор улыбнулся и хотел идти дальше, но тут щенок пискляво зарычал и вцепился зубами в голову глухаря, которого Егор нес за лапы.
Нагнувшись, Егор оторвал собачонку. Та продолжала возмущаться и бросаться на птицу. Хватая щенка за живот, Егор присмотрелся к нему. Это был крупный кобель местной породы. Мамаша лежала рядом на тротуаре, расстилаясь по доскам животом с оттянутыми розовыми сосками и едва заметно шевеля хвостом. Папка тоже, скорее всего, был поселковый, а значит, из охотников.
— Не бойся, не причиню вреда, — произнёс Егор, обращаясь то ли псу, то ли волчатам, и, собравшись с духом, постучал в стекло барака.
— Что хотел паренек? — спросил хозяин, заметив у Егора щенка в руках. — Приглянулся, что ли? Забери ради бога, надоели и суку всю съели. Стакан нальешь как-нибудь…
И разошлись по-жизни. С тех пор всё стало веселее. Егор лелеял собачку, но будки не строил, а поселил её в доме как равного. Место для сна определил на коврике у печки, а так — спи где хочешь. Пес удался на славу. Птицу работал аккуратно — не спугнуть чтоб. На лося не бросался, больше отвлекал, а вот медведя сажал в одиночку, без церемоний кусал до крови, испытывая к нему звериную ненависть. За два года собака превратилась в грудастого крупного кобеля с отличными рабочими качествами. Собака и хозяин души не чаяли друг в друге. Егор величал кобеля просто Пес, а тот этому прозвищу радовался.
— Опять дрался, Пес? — Егор смеясь лечил собачьи раны зеленкой. — Вся мордочка в заплатках…
Пес вываливал розовый язык и улыбался хозяину. А осенью случилась беда. В конце сентября собирались поселковые дети последней шишки в недалеком кедраче. Набивали небольшие рюкзачки, мешочки и складывали в нарты, запряженные старым безрогим оленем. Вот тут и выскочил медведь. Дети разбежались, а оленя вместе с повозкой медведь утащил. Мужики посовещались и решили: медведя надо добывать, иначе большая беда может случиться: у поселка напал — значит, не уйдет и не успокоится. Егор предложил: мол, схожу потихоньку один, найду, где оленя схоронил, там на нем и стрельну. Так и постановили.
Утром, оставив пса дома, Егор пошёл по следам разбираться. Аккуратно шел, присматривался, вслушивался в тайгу, примечая каждую измятую травинку, сломанную веточку, капельку крови, держа ружье наготове. Медведь напал неслышно, сзади. Сразу облапил Егора за голову и рванул на себя, чуть не оторвав. Ружьишко полетело в сторону. Охотник повалился на спину, медведь сверху насел, рвет за плечо. Началась борьба. Где там! Силы-то не равные. Кровь залила лицо. Боли в запале не чувствовал, только задыхаться стал. И тут бросил мишка человека, отпрянул как ужаленный. Егор услышал злобный хрип собаки, вырвавшийся из пасти, забитой медвежьей шерстью…
Пес сидел на спине медведя и рвал ему холку. Зверь извернулся и сбросил Пса. Егор воспользовался моментом и выхватил нож, ударив медведя в шею. Нож воткнулся во что-то твердое. Во второй раз вошел туго на всю длину клинка. Фонтаном брызнула кровь в лицо человека. Медведь развернулся, бросив собаку, и снова напал на Егора. Но неожиданно обмяк, отвалился и пополз в сторону, затих. Пес с вывалившимся и болтающимся на ниточке глазом напал на уже мертвого медведя.
Через два часа человек с собакой ворвались в медпункт поселка. У Егора было изорвано лицо, царапина проходила через глаз, повредив веко. Левая ключица была сильно покусана. Псу удалили глаз и зашили неглубокие раны. Медведь оказался раненым и поэтому искал легкую добычу у поселка. С тех пор за Егором и собакой закрепились прозвища — Нельсон и Кутузов. Кутузов стал бегать как-то боком, а Егор из-за вывернутого розового века стеснялся заходить в магазин.
«Аннушка» выгрузила стайку пьяных хулиганов. Те ринулись в магазин добавить, стали приставать к продавщице. Егор, находившийся здесь, вступился за неё и получил по полной программе. Трое бродяг уложили его на пол и начали бить ногами. В прыжке Кутузов перехватил руку хулигана, в которой блеснула заточка, направленная к Нельсону, и разорвал до локтя. Остальные бросились из магазина. Собака догнала ещё одного и прокусила ему ногу. Третий хулиган пальнул по Кутузову из обреза. Заряд ободрал бок Кутузова. Прилетела милиция. Разобрались. Хулиганов увезли, а Егор с собакой долго зализывали боевые раны.
Прошло ещё четырнадцать лет. Много приключений выпало им на долю. Понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, выручали…
***
Егор поднялся на ноги.
— Давай пойдем покормим, — сказал человек псу. — Спокойно, лежи. Я вынесу тебе сюда…
В доме разогрел на керогазе перловую кашу с мясом, прощупал её пальцем — не горячая ли, — и отнёс Кутузову.
— Чего нос воротишь? Сытый?
Собака оставалась неподвижной. Кровь билась в голове, руки повисли без сил. Кутузов лежал без признаков жизни. Егор обнял собаку и прижал к лицу. Тихий, грубый, утробный вой поглотил сознание. Слезы текли чистыми ручьями. Человек плакал, раскачиваясь всем телом, баюкал, как ребенка, уже застывшее тело, не пытаясь понять случившееся. Свет погас.
Егор похоронил Кутузова под камнем на берегу Енисея. Река была широк и видна во все стороны. Осенью обожженной пожаром тайга обрамляла берег, а небо было синим.
Егор грустил всю зиму. Не отправился на промысел, всё своё собрание зверей и птиц продал летчикам. Весной же купил билет на белый пароход, курсирующий по первому рейсу из Дудинки в Красноярск.
