Легашатники меня поймут – я получил собачку, которая и живет, и работает – для охотника, и мы с ней – одно. Моя мечта, моя синяя птица… вот она, моя лопоухая, пляшет передо мной.
Автор со своим любимым Шмелем.
Первое – играть с маленькой тряпичной собачкой. Подбрасываем вверх, изображаем нечто вроде стойки, хватаем, подаем – хозяин отмахивается — опять подбрасываем. В чем радость? Радость в том, что иногда хозяин сам бросает игрушку и приказывает подать, тогда — восторг, беготня и стулья в разные стороны.
Второе развлечение – синички у кормушки. За ними можно наблюдать часами, либо из окошка, либо из кресла на крыльце. Но цель – не в этом. Главная цель – хозяин.
— Пойдем в сад!
— Гулять?
— Пойдем, покажу…
Я уже знаю, чего он хочет, но иду. Открываем дверь и тут же стаём. Желто-зеленые цветочки прыгают по деревьям, а мы — стоим.
Оглядываемся на хозяина: «Видишь, дичь!» «Не ври, — говорю,- это пичужки». «Конечно, пичужки. Видишь, как я классно стою?» «Вижу». «А если подогнуть не переднюю ногу, а заднюю – лучше?» «Нет, лучше переднюю». «Хорошо. Ну, давай, командуй!» «Вперед!..»
Прыжок — птички в разные стороны, провожаем их взглядом, круг по саду – всё. Иногда хозяин капризничает и выходить не хочет. Тогда садимся перед ним и начинаем уговаривать: «Уу!..» «Отстань…» «Уу!..» «Отстань, говорю».
Не отстаем – трогаем хозяина лапой: пойдем, ну пойдем, птичек – полно! Остается либо посылать на место, либо идти. Чаще стараюсь идти – анонс ведь, ничего не поделаешь.
Третье развлечение – соседский кот. Это дичь серьезная, поэтому приходится долго стоять на стойке перед дыркой в заборе. Дичь либо валяется у себя на крыльце, либо гуляет по дорожке в саду.
Постоим, потом бежим за хозяином и ведем его к дырке в заборе: «Погляди, вон там – дичь! Наклонись пониже, вот тут дырочка хорошая, отлично видно. Видишь?» «Вижу». «Просунуть стволы в дырочку и — ка-а-ак!..» «Ты, — говорю, — сдурел? Сосед нас не поймет». «Не поймет?» «Нет». «Не охотник, значит. Жаль».
Если же кот перейдет границу и спрячется над окошком за наличником – тут уже не просто доклад, не просто анонс, тут прибегают – и в крик: «Скорей, скорей, пошли, ружье возьми, возьми ружье!»
В первый раз, увидав такой анонс, я даже перепугался, Господи, думаю, что случилось? Вылетели одним прыжком, с крыльца — на стойку, нос кверху, глаз на хозяина – давай, давай, командуй! А-а, говорю, понятно. Вперед! Лапами – в стену, раз, раз, кот – на забор, а зубы — молодые, сверкающие – следом! Нет, ушел, ушел, паршивец!
К чему это я толкую, господа охотники? Легашатники, думаю, уже догадались – я получил собачку, которая и живет, и работает – для охотника, и мы с ней – одно. Моя мечта, моя синяя птица… вот она, моя лопоухая, пляшет передо мной.
Не раз приходилось мне читать у наших уважаемых собачьих авторитетов, что осенний дупель спокоен, ленив, поднимается после пинка, перемещается недалеко и т.д. И это, господа охотники, так. Но – только наполовину.
Или, как свистят наши зарубежные партнеры, фифти-фифти. Особенно в прошлом – мочливом году. В этом году на пролете дупеля кормились вперемешку с бекасами и сидели кучками, выставив часовых и не расстегивая даже пуговиц у мундиров. Подхватывались сразу по несколько штук.
Тут-то и пригодилось нам наше основное качество – вежливость.
…Раннее утро, трава – щетина, в низинах – лужи, ветер спит и раньше девяти его не добудишься. А в десять – жара. Поэтому не ждем и начинаем. Ягдташ, патронташ, ружье… И полетели! Над лугом, над полем, над миром… Пятьдесят… сто метров… Спорол! Остановился. Оглянулся.
Вспомнил, собачий сын, о своем хозяине, о всех его горючих слезах и молитвах. Повел ореховым глазом из стороны в сторону, убавил скорость и опять пошел – но уже в другой манере, осторожно и внимательно.
Плохо, если много маленьких пташек – начинаем лепить пустыри. Окрик хозяина – прибавляем газку, но лапу с тормоза не снимаем.
Вот и наброд – чутьем по сторонам, на полусогнутых, чуть продвинулись – стойка! Две, три секунды, разобрались — не то, дальше, еще дальше – опять стойка! Хозяин, конечно, отстал и торопится. Внешне – спокоен, внутри – шампанское… Ближе, ближе… И вот – поднимается! Бекас! Далеко, метров тридцать, выскочил из травы как мячик и пошел зигзагами… эх, не взять! И опускаешь ружье.
И тут же — дупель! Тоже не близко, но — получше – стук – есть. Шмель – стоит. «Вперед!..» Тут иногда он сразу летит подавать, а иногда – нет. Обследует наброд. Долго, муторно – ничего, хозяин потерпит, потому что не бесполезно. Не раз случалось – второй, третий дупель – тут же! Глядишь, и любимый дуплет получается. Заряжаемся – и дальше…
Открытие охоты на болотно-луговую дичь. Подъезжаем к лугу – на краю стоит внедорожник. В кабине — охотник, в багажнике – дратхаар. Охотник невесел, знакомиться не хочет и на вопросы отвечает скупо. Как охота? Дупель — есть, но – бегает. Вот, ждем ветра. Пойдем, говорю, пустим их парой. Нет, не хочу, пройдись один.
Идем. Не успел я настроиться – стойка! Дупель. Стук – мимо. Ага, волнуемся, значит, сто лет мы волнуемся и будем, и будем… Опять стойка! Стук – есть. Приносят, садятся.
Азарт падает, оглядываюсь по сторонам и вижу, что на огромном лугу скошен только этот небольшой участок. Для двух собак – тесновато. Что ж, они приехали первыми… Видим, как из машины вылетает дратхаар и идет челноком по второй половине участка. Горячится – и спарывает. Охотник стреляет и тоже горячится.
Осенью они напишут нам письмо, покажут свои фильмы и мы познакомимся с ними поближе – Кирилл М. и его помощник Гриня.
Нужно оставить этот близкий лужок для учебы нашей подружки Яси – Сабанеев, ее хозяин, услыхав наш отчет об охоте, кричит по телефону на весь район: объявляй-де этот луг учебным заказником! А как я объявлю, если угодья общие и с нашими братьями по оружию мы незнакомы?
Остается разве что просить святого мученика Трифона, нашего небесного покровителя. Сабанеев, понятное дело, не верит ни в нас, ни в мученика Трифона и долго бурчит, что, мол, ехать… полторы сотни верст… голые луга… собирать объедки… и т.д.
Через две недели Яся настояла на своем и они приехали ко мне. Дупель, как ни странно, оказался на месте. Бородатая красавица полетела над лугом как неуправляемая болванка и спорола одиннадцать штук.
Мы объяснили ей, кто она такая есть, отыскали новое местечко и пустили её вместе со Шмелем.
Оказалось, что наша первоклассница очень внимательно наблюдает за курцхааром и учится у него на лету. Уже на следующий день она порадовала нас неплохими стойками и мы, закрепляя науку и поднимая охотничью симфонию до классических высот, отстреляли из-под обеих собачек пять дупелей, пару коростелей и крякву из канавы.
— Вот, — говорю, — Леша, а ты не верил… собирать объедки… хлебать киселя…
— Хм, ну не знаю… Сам говоришь – жаба всех задавила!
— Может, кого и задавила, а охотников — нет! Пожалуйста, Кирилл и Гриня – дупеля мало, они и не стреляют, а могли б очистить…
— Ну не знаю… У нас в Сабанеевке года четыре назад был один, дратхаара держал, мужики говорят, всё вокруг села перебил, и перепелок, и куропаток…
— Мужики говорят, бабы свидетельствуют… Ну Лёша, ну сплетни это! Сколько мы с тобой за эти годы выводков отыскали, посчитай! А у тебя одни браконьеры вокруг! И везде грязь… И жить на Руси нехорошо…
Интеллигент, блин. Западные мозги, гордость, желчь, забота о народе – просветить. накормить. Топает по Святой Руси в преисподнюю – и не остановишь. Зайдешь иногда к ним на либеральное токовище – что ты! Мужик, темнота, рабская психология…
Только молиться… Но тут, с Лешкой — заело меня! Эх, думаю, август, благодать, а он… В общем, связал я Сабанеева по рукам и ногам, заклеил ему пластырем рот и начал доводить его доводами.
Троечка крепких философских оплеух, пара исторических дуплетов, мелкая научная дробь и тяжелая религиозная картечь вынудили-таки моего оппонента задуматься и замолчать. Я тут же воспользовался тихой минутой и убедил его еще раз внимательно глянуть на яркую мураву под нашими ногами, на добытую дичь, ручей в низине, небо над головой и дальше, дальше — на города и веси, леса и поля, на горы и долы.
Очистив холст от декоративных игрушек постмодернизма, в реалистичной классической манере я изобразил перед ним всю нашу необъятную Вселенную, этот видимый и невидимый Божественный мир – от куличка на кочке и церквушки на бугре до одичавшего Запада по горизонтали и от преисподней до рая – по вертикали. Очки у Сабанеева заблестели и он замычал что-то позитивное. Я отклеил пластырь.
— Ну, Сабанеев, скажи мне еще раз, ответь на основной вопрос бытия, как на духу: стакан наполовину полон или наполовину пуст?
— Полон! Сегодня – полон!..
— Слава Богу за всё?
— Слава Богу!..
И хотя я не обольщался насчет его молитвы, было нам тогда – хорошо. Лёша был доволен успехами Яси, а я — работой Шмеля. Тогда же я успокоился и насчет чутья – при его вежливой работе дальнее чутьё – это бесконечные пустые стойки. А у нас – золотая середина. То, что надо.
Шмель увидел, что я поставил последнюю точку в рассказе и уселся передо мной. Ну что? «Пойдем!..» Кот? Ну конечно!. Поглядеть, не перешел ли границу…
