Многим ли из вас, дорогие читатели охотничьей газеты, доводилось пережидать пыльную бурю в пустыне? Скорее всего, немногим. Это, конечно, не цунами, не землетрясение и не извержение Этны, однако явление весьма неприятное
Чаще всего бури случаются летом, иногда весной или осенью и почти никогда зимой. Начинается все с появления на горизонте желтой с коричневым оттенком полосы. Она увеличивается, клубится и вскоре заполняет половину неба. В испуге замирает пустыня. Вся живность прячется в укрытия, почти совсем стихает ветер, перестают дымиться песком голые вершины барханов и четче проступают вдали их причудливые очертания.
Внезапно с воем и свистом налетает ветреный шквал. Смешанный с пылью песок больно хлещет по незащищенным участкам тела одинокого путника, а укрыться ему негде. Пыль забивается в нос, уши, глаза, скрипит на зубах, першит в горле, становится трудно дышать. Если совсем нет никакого укрытия, надо просто лечь на землю, укутать голову любой материей, курткой-ветровкой, в крайнем случае рюкзаком и терпеливо ждать.
Длится эта вакханалия, как правило, недолго, около получаса. Редко, но бывает, что прольется ливень и вымочит путника до нитки, а чаще «дождик» окропит его лишь несколькими каплями грязной воды. Потом уймется ветер, осядет пыль, и пустыня заживет своей обычной жизнью, словно ничего и не было.
Однажды осенью мы с напарником Иваном Ивановичем Смолиным охотились по чернотропу на зайцев-песчаников. Шагали не спеша по редким зарослям в сухом русле речушки. Кругом песок, камни, чахлые кустики тамариска, боялыча, саксаула. Вид у моего компаньона был щеголеватый. Новенький геологический костюм опоясан скрипучим кожаным патронташем, на ногах американские военные ботинки — берцы, на согнутой в локте левой руке отечественная двустволка-горизонталка, словно спеленатый ребенок у заботливой мамаши. Правой рукой охотник периодически поднимал с земли камешки и швырял их в заросли с расчетом выгнать из кустов спящего на дневной лежке косого.
Несмотря на мой скептицизм, вскоре ему это удалось. Ушастик стремглав выскочил из кустов на стороне напарника, прозвучал торопливый дуплет, зайчишка растянулся на песке и замер. Довольный стрелок снял рюкзак с намерением положить туда свою добычу.
— Иваныч, ты что, собираешься его целый день таскать в котомке целиком? — спросил я.
— Ну да. А что надо делать?
— Разделывай, мясо клади в рюкзак, а все ненужное выбрасывай, лиса съест и тебе спасибо скажет.
Так я обычно поступал на заячьей охоте, и в рюкзаке всегда лежали для этого полиэтиленовые мешочки. Один из них я и вручил добытчику. Через пять минут мы отправились дальше и тут обратили внимание, что на горизонте, с юго-западной стороны, возникла знакомая желтая полоса. Буря приближалась к нам, надо было искать укрытие.
Останцы коренных пород с выходами скал на поверхность были еще далеко впереди, а перелесок густого саксаула мы уже давно прошли, вернуться не успеем. Однако в русле рядом с нами, обнаружилась сухая промоина около метра глубиной. В ней мы и укрылись, предварительно набросав вниз веточек саксаула и тамариска. Сидеть или тем более лежать на голой холодной земле приятного мало, и риск простудиться велик.
— А если ливень? Поплывем, — предположил напарник.
— В ноябре? Вряд ли…
Как-то сразу потемнело, солнце исчезло в желтой мгле, и началось… Самым неприятным был пронизывающий ледяной ветер, хотя глинистая стенка промоины нас крепко выручила. Как стремительно начиналась свистопляска, так быстро и закончилась, не прошло и получаса. Ружья мы заранее зачехлили, патроны убрали в рюкзаки, и наше вооружение не пострадало, одежда только покрылась слоем пыли, и наряд Иваныча потерял свой лоск.
Пока мы раздумывали, не пора ли выбираться из промоины, на противоположной ее стороне появился сайгачонок-чебук. Этим словом у нас, в геологоразведке называли подрастающих степных антилоп, чаще самцов с коротенькими десятисантиметровыми рожками.
У мамы-сайгачихи обычно рождаются два детеныша, реже один, и уж совсем редко три. Не все они доживают до взрослого возраста, но когда в ноябре через нашу местность проходила миграция сайгачьих стад, можно было заметить, что примерно половина идущего стада состояла из чебуков.
К этому времени сайгаки уже меняли короткую летнюю шерсть на белесую зимнюю, длинную и довольно густую. Каждый волосок на их шкуре полый внутри, трубчатый, этим и создается эффект теплоизоляции у вечных скитальцев. Волоски совсем непрочно держатся на шкуре и в условиях чередующихся оттепелей с морозами это спасает сайгаков при примерзании шерсти к земле во время ночлега.
Чебук уставился на нас и замер в замешательстве. Обычно тщедушный сайгачий детеныш в зимнем наряде выглядел упитанным и даже красивым. Опустив голову, он пошевеливал ноздрями носа-хобота: то ли запах пытался уловить, то ли чихнуть хотел. Физиономия рогачишки, покрытая белесым ворсом, выражала крайнюю степень удивления и, как выразился известный писатель, интеллектом овеяна не была, а выглядела откровенно глупой. Секунды бежали…
— Что, чебук, мамку потерял? — спросил я. — Ну, будем знакомы!
Вероятно, впервые услышав человеческий голос, сайгачонок, не отрывая взгляда от каких-то чудиков в земляной яме, пошагал вдоль промоины и исчез. Первым на ноги встал напарник, увидел удаляющийся табун сайгаков, где последним шагал наш знакомый. Мы привели себя в порядок, зарядили ружья и продолжили охоту.
Сколько лет прошло с той поры, а стада сайгаков, иногда сотенные, а то и тысячные из памяти по-прежнему не выходят…
