Я где-то рассказывала о своих весенних выступлениях, и эмоции и впечатления нравились не только знакомым охотникам, но и нам с мужем. Все красиво и организованно выглядело на бумаге. Человеку свойственно помнить только лучшее, память избирательно фиксирует положительные моменты. Вот и мои тексты, записи, дневники — все пропитаны сладким послевкусием весенних рассветов. А просмотр фотографий и видеофайлов, хранящихся в семейном архиве, только усиливает эти чувства.
Цифровые и пленочные носители воспоминаний о прошлых весенних охотах напоминают мне не только о поэзии радостных и безмятежных чувств. За свою охотничью практику я получила множество уроков, некоторые события засели в душе и по сей день вызывают сильные эмоции. Трудно определить их по сложности и важности, поэтому буду последовательно рассказывать о произошедшем на весенних охотах.
НА ТЯГЕ
Фотография в альбоме. Ничего подозрительного. Апрельский день: на ягдташе три вальдшнепа и тулка от дедушки. Натюрморт неплохой, а если не скромничать – отличный. За выход на тягу три длинноклювика! Если бы не разорванная в тот день любимая куртка, не наколотый сучком и заплывший глаз… Но расскажу о том, как всё было.
Тверская область, разгар весенних охот. Отличный вечер с моросящим дождем. Я стою на делянке с довольно плотным подростом. По левую руку перестойный лес. Маршрут вальдшнепа идет почти кромкой этого леса. И вот в нужное время и в нужном месте появляется вальдшнеп. После выстрела, кувыркаясь, он падает в поваленную ветром, переросшую лохматую ель. Подхожу к ней и отчетливо слышу трепетание крылышек. Лезу в самую гущу, продираюсь сквозь подмокший лапник, а от вальдшнепа и след простыл. Тяга идет. Цвиканье и хорканье будоражат душу.
С трудом выбираюсь из зарослей, но добыча — святой долг охотника, поэтому снова лезу внутрь, но с другой стороны, и тут нога скользит, куртка цепляется за ветку… В общем, любимая курточка с огромной дырой, а я без трофея. Возвращаюсь на место и тут же над головой замечаю длинноклювика, который в такую изумительную для него погоду явно никуда не торопится, тихо раздвигает крыльями сумерки весеннего вечера. Выстрел! Птица медленно, на бреющем, идет в лес. Хочу добавить вторым выстрелом, но…
Выяснилось, что после атаки я не успела зарядиться. Ошибка. Движусь в сторону леса. Света мало, фонарик оставил дома — чтобы батареи дольше держались.
Я понимаю, что птица зацепилась, но падения не слышала. Ну да Бог с ним! Тяга продолжается, настроение испорчено, а не от капелек усиливающегося дождя, не от вида порванной куртки, а от зря загубленных куличек… Хоть домой иди! Но вот еще один куличок тянет прямо над делянкой. На фоне неба его хорошо видно, и для выстрела это вообще подарок, но…
Осечка! Вторым выстрелом немного запаздываю, хотя вальдшнеп, перекувырнувшись, падает в мелятник. Пулей бегу к месту падения и, поскользнувшись на мокром спиле, с такой же скоростью лечу и ударяюсь о землю. Ружье отброшено в сторону, благо на предохранителе, а вот мой глаз «нащупал» сучок. Боль резкая, но вроде глаз цел. Текут слезы, лицо мокрое, явно не от дождя. И к этой душевной и физической боли добавляется один ненайденный вальдшнеп. А между тем на землю опускаются густые сумерки, идет проливной дождь, и впереди полтора километра сырой раскисшей дороги до дома.
В дневнике и видеоотчёте этого нет. В разговорах я никогда не говорю об этом случае. Но это событие – факт, его сохранила лишь фотография.
Я помню, как прикладывала компресс к глазу, как зашивала любимую куртку, как недоуменно смотрела на осекшийся патрон. Когда вещи сохли в избе у затопленной печи, я уныло рассказывала мужу о происшедшем. Помню ещё чувство безысходности, словно пора было ставить крест на охоте. Ночью не спалось. Под дождем, в темноте апрельской ночи лежали недобранные подранки.
Этот случай мог навсегда отбить желание охотиться, мог оставить негативный отпечаток в душе от столь обычной и прозаичной ошибки. И лишь с Божьей помощью всё встало на круги своя: на следующий день мы с мужем, потратив около часа, все-таки добрали длинноклювиков – всех трёх.
В альбоме сохранилось красивое фото — на нём вальдшнепы прикреплены к стволине на яхтдаше, а впереди утреннее апрельское солнце ласково освещает всё.
С ПОДСАДНОЙ
В поисках подсадной утки происходило множество интересных событий. Весна и посиделки в шалаше занимали больше времени, чем другие виды охоты. Только когда воды разливались, а паводковые потоки уносили остатки льда и мусора, вспоминалась история одной из первых охот.
Георгий и Татьяна приняли нас, предоставив комнату в доме, где жила их мама — бабушка, бодрая и энергичная, а также сын Георгия и Татьяны — Сашок. Мальчику было двенадцать лет, но он физически развит хорошо, да еще был явно неравнодушен к охоте. У него стояла берданка за печкой, и у него хранился десяток патронов-самозарядок на все охоты. Муж привык к такому из поездок по северам, а вот я с опаской смотрела на ребенка с ружьем и настояла, чтобы Сашок не брал его с собой на охоту со мной. Мой муж таскал Сашку и его деревенских сверстников с полным арсеналом как на тока, так и на тяги. У нас было десять охотничьих дней. И вот в один из них на охоту с подсадной ко мне напросился Саня. Как откажешь хозяйскому сыну и соплеменнику по охотничьей страсти?! Конечно, я не отказала.
До реки от дома пятьсот метров. Крякуха, которую до воды переносили в корзине, истошно кричала, а ошеломленные селезни в густом утреннем тумане с ворчанием чуть ли не садились нам на головы. Весело и интересно, когда такой картиной делишься с напарником. А как у Сашки играла кровь в его двенадцатилетних жилах! Я шла и завидовала ему, ведь в его годы я была полностью погружена в учебу и городскую суетную жизнь.
Настроение немного изменилось, когда к берегу реки подошли: наш шалаш затопил поток, не щадя ничего на своем пути. Выбрали другое место для подсадной птицы — подходящим оказался летний брод, где тракторная.
Вода в речке была относительно спокойной. Построить шалаш было невозможно, однако позади колы стояли лодки, и их большое количество создавало убежище.
Река шумно несла лесную воду, по ней плыли льдины, мусор, ветровал и бревна с настилов от зимников. Жуть! Туман стоял как дым от сырого костра, а воздух наполнен шумом снующих птиц, гомоном гусей и конечно жвяканьем зеленоголовых кавалеров. Лишь только мы высадили Матрену — мою подсадную птицу, а сами укрылись за лодками, как пара селезней, одурманенных осадкой, приземлилась на воду. Один, сопротивляясь стихии воды, плыл затопленным ивняком, а другой сразу сел в пяти метрах от моей уточки. Этот — наш! Я его выцелила, нажала на курок — и селезень опрокинулся, из последних сил забив по воде крыльями.
Водоворот унес его, а бурные потоки понесли добычу вниз по течению. Туман скрыл селезня, и романтика охоты превратилась в трагедию. Санек, который всё наблюдал со мной, оценил обстановку, отвязал лодку от кола, быстро забрался внутрь, оттолкнулся шестом и исчез в водоворотах реки. Я вскочила, что-то крикнула вслед, и меня овладела паника. Даже сейчас, спустя годы, я с трепетом вспоминаю это событие. Парня на большой неуправляемой лодке без весел тянуло могучим паводком среди льда и плавника.
Ситуация ухудшалась тем, что река лесная почти не подходила к берегам. Ближайшая деревня располагалась на противоположном берегу через шесть верст ниже по течению. Я бросила ружье, сняла теплую куртку и побежала вдоль берега. Скорее, продиралась сквозь ивняк, во весь голос перекликаясь с «напарником». В какой-то момент его голос пропал, и я оцепенела от ужаса и бессилия, от злобы на него и на себя, от мысли, что в такой глупости виновата только я. Я уже не бежала, а просто плелась среди ивняка, а в голове роились тысячи мыслей, все мрачные. Сколько я так прошла по берегу, одному Богу известно. Я уже сорвала голос от окрика, как вдруг услышала Сашкины слова. Подбежав к кромке воды, в тридцати метрах увидела лодку, упершуюся в кучу наплыва, и довольного Сашку, державшего шест в одной руке, а злополучного селезня — в другой.
С этого момента до нашей поездки Санек выходил на охоту только в сопровождении мужа, а вот мне волосы успели побелеть…
