Имя долгое время известно в мире охоты. Статьи в ведущих изданиях, книга «Бой ружей дробью» заинтересовали охотников. Для нас Мартино – оружейник, но он прежде всего биолог, посвятивший молодость и зрелость эмбриологии и ихтиологии. Жизнь его сложна, но именно это её делает интересной. Способность с юмором, по-философски оценивать события помогала ему преодолевать трудности судьбы.
Семья Мартино ценит труд и стремление к добыче пищи столь же сильно, как и отдых. По этой причине Елена Сергеевна является верным другом и помощником в любых делах.
В Уфе охотники и собаководы получили замечательный подарок: в свои ряды вошел человек-энциклопедия.
Мартин, эрудит практически во всех областях – талантливый рассказчик, рисовальщик, поэт – скромный. «Я – типичный продукт старой русской школы», – однажды сказал он.
Знакомство с воспоминаниями Кирилла Владимировича и его дневниками побудило меня написать стихотворение и ряд почти документальных рассказов.
Один из этих рассказов я представляю вниманию читателей в журнале «РОГ».
Вечером в доме Мартино. После чая рассматриваем фотографии. Вниманию попадает снимок с композицией: в центре собака породы пойнтер, рядом раскиданные на траве ощипанные птицы.
– Снимки из Астрахани, – рассказывает хозяин, – трофейная рыбалка в пойме Волги. Вспоминает Кирилл Владимирович с удовольствием:
Каждый год в конце сентября сотрудники брали отпуск и ездили на острова. Привлекало их там не только рыбалка, но и более удачная охота на вальдшнепа.
— Готовились серьезно, ведь выезжали не на один день, — внедряется в разговор Елена Сергеевна. Непостижимо, но мотороллер загрузили так: два человека, собака, резиновая лодка, палатка, рыболовные снасти, два ружья с боеприпасами, всякая утварь, провиант. За отпуск наматывали не одну сотню километров. Часто по бездорожью: в это время погода не балует.
За четверть века, как говорит Кирилл Владимирович, испытали всякие лишения: порой сутками просиживали под дождем, волочили мотороллер по размокшей пашне, тонули на резиновой лодке и так далее. Железо не выдерживало – мотороллер меняли дважды. Экономичной, безотказной «Вятке» памятник бы поставить!
Привязанность к мото-мустангу усиливалась, когда он становился средством перевозки, хоть и лёгким. Место водителя – убежище, пусть неудобное, для пса. Погоня на высыпках с участием мотороллера и легавого составляла единый комплекс, где каждый элемент неразрывно связан с двумя другими.
– Легавых всегда держали, – говорит Елена Сергеевна, возвращая разговор к привычному, без научных слов, руслу. – Умниц-курцхааров сменила красавица-пойнтер. Все собаки-девушки были монашками. Не было ни щенков, ни полевых дипломов.
Дочь предложила переехать в Уфу, но решение не принимали сразу. Переезд – сложное дело, особенно под семьдесят лет. Сборы, продажа квартиры, хлопоты – многолетняя жизнь разрушалась. Однажды поехали прощаться, но дождь испортил охоту.
– Дней до отъезда оставалось немного, – снова говорит Кирилл Владимирович. – Наутро после прощальной вечеринки с бывшими коллегами из НИИ чувствую: диabolically тянет в поле. Летит пролет, а мы на диване! Е.С. уговорилась удивительно скоро. Погода переменчивая, время предобеденное – решились выехать, но недалеко и ненадолго.
Из-за ограниченного времени и непогоды планы разрушились. Не успели добраться до берега, погрузиться в лодку – как начался дождь. Волны и течение унесли на незнакомый остров. Место понравилось. Погода улучшилась. Потом появился еще один сюрприз: Е.С. оставила патроны от своей винтовки на берегу у знакомых-сельчан. Жена, страшно переживая и ругаясь за свою забывчивость, разстроила костер.
От скуки собака принялась за поиски с увлечением.
Солнечная лужайка, раскинувшаяся перед нами, порадовала глаз ярко-зеленой травой. На ветвях берез и осин, обрамляющих лужайку, сверкали капли дождя, радуя буйством красок. Птичье пение усиливало сходство с раем: эмоциональные переборы дроздов сглаживали виртуозные рулады пичуги-невидимки. Нежный шелест листьев контрапунктировал. Ветерок, кумир легашатников, выступал дирижером.
Вступив на чудесный луг, зажелал, чтобы неожиданно стартовавший и быстропроходящий поход закончился триумфально!
Не пройдя с собакой и двадцати шагов, вальдшнеп снялся. Стрелять шумовую, споротую дичь – неспортивно. Поиск недолог. Альма выразительно замирает на краю березовой рощицы. Двигаясь к стойке, стараюсь погасить волнение. Собака стоит крепко, успевая-таки кидать призывные огоньки глазом, обращенным ко мне. Тревожить до времени птицу не стоит. Замираю в десяти метрах от собаки.
В последнее время категорически отказался от слов «пиль», «тубо» и подобного рода бессмыслицы при управлении Альмой (хотя кто кого здесь руководит – пока неизвестно). Пользуюсь исключительно жестами. Собака, надо признать, быстро усвоила правила игры. Договорились: сигнал к атаке – ружье наготове.
Поняв все правильно, собака провела мягкую, пластичную подводку. Птица, не слыша, не видя охотника, вылетела неохотно. Рай для стрелка: попасть – дело техники, не более. Вальдшнеп бит чисто, и Альма находит его без труда. Обычно, отдавая добычу, пусть неохотно и безрадостно, Альма, нарушая все каноны, победно гарцует с дичью в зубах.
Завершив круг почета, легаш круто развернувшись встал. Видел разные стойки: крепкие – и не очень выразительные, вялые, продолжительные и краткие. Но чтобы с птицей в зубах? Где ты, фотоаппарат?!
Я подошел ближе и увидел: лысая часть головы, в центре ямка, а там – вальдшнеп, уменьшившийся до размеров бекаса. Выстрел произведен был навскидку, оборвав полет рыжей ракетой взлетавшего гиганта (вальдшнеп-бекас, встав на крыло, выглядел чуть ли не тетеревом). Учуяв битую дичь, собака остановилась на краю густой зарослей.
Во время перезарядки не могу открыть ружье из-за деформации поддона стреляной гильзы. Время на паузе. Иду к стоянке, чтобы в комфортных условиях заняться ружьем. Альма мастерски выполнила маневр бекасенки. Снявшись с лужи, нестрелянный «счастливчик» победоносно прокричал, ускорился и исчез в дали.
По какой-то причине вспомнилось стыдное. Семь лет назад (Альме было три года), отчаявшись дождаться от неё понятной работы, чуть было не отдал знакомому утятнику. Почувствовав неладное, собака заработала. Да как!
Ружье готово. Второй тайм стартует. Первым идет собака, за ней — я, а сзади отстаёт жена с кинокамерой в руках.
За два с половиной минуты выстрелили и добыли двух вальдшнепов, которые находились в тридцати шагах от места, где сидела предыдущая пара.
На все двести процентов отдающаяся Альма, выполнив затяжной рейд-слалом, остановилась. При моем подходе вылетел вальдшнеп. Выстрел, и подранок быстро побежал по редколесью. Альма, чуть развернувшись, продолжала стоять как памятник.
Вторая птица взлетела от едва заметного движения собаки к месту запаха. Произошло это очень быстро — секунду-две. Выстрелы стали чаще, как бы дуплетом. Упав, вторая птица лежала всего в двух шагах. Пока Альма брала подранка, я загружал убитую дичь в ягдташ.
Пятого вальдшнепа добыли необычным способом: после стойки и подхода птица не взлетела, а с разбега побежала. Альма преследовала её, меняя галоп на рысь, затем перейдя на шаг и двигаясь крадучись, согнувшись пополам. Собака остановилась, будто в замешательстве, вертя головой. Я – все внимание, руки, держащие ружье, от напряжения сводят.
Расслабляясь, ожидая взлета птицы в любой момент с любой стороны, заметил по боковому зрению: собака подломилась на все четыре конечности и легла. Лежит спокойно, только подмигивает хитро. Шестое чувство заставило действовать дальше. Двинулся к собаке и… принял из-под живота суки (будто щенка) тоже отчаянно моргающего волоокого красавца. Эдак, пожалуй, и рассказам Мюнхгаузена верить начнешь!
Шестая птица досталась с трудом. Вальшнеп, поднятый собакой, быстро уходил за деревья по дуге. Задетый краем осыпи, легкораненый, словно провалился сквозь землю. Собака долго и упорно работала на кругах, постепенно увеличивая их радиус.
Учуяв раненого зверя (в пятидесяти метрах от места стояния), остановилась и броском, как опытный гонщик, поймала птицу. Еще живую дичь подала аккуратно: прямо в руки. Результат — шесть вальдшнепов добыты пятью выстрелами за очень короткий срок. Вся охота заняла 15-20 минут чистого времени.
Приник к ногам престарелого друга, крепко обнял и поцеловал его в уголок губ. Признаюсь, расплакался.
В конце церемонии Кирилл Владимирович добавил: – «День завершился без неожиданностей. Поужинали, с лодки – на мотоцикле, к десяти вечера были дома. Засыпал с трудом. Память снова и снова перематывала события дня. На грани сна промелькнуло тревожное прозрение, отозвавшееся болью в сердце. Окончательно проснувшись, взял в руки дневник и дописал».
– В тот день последний взят был вальдшнеп.
Тревога оказалась пророческой…
Я понимал: Мартино больше не охотился. После переезда умерла Альма, а затем у него начали болеть собственные органы.
В этой горечи было что-то знакомое, как из старого романа.
«Но теперь я слаб, как во власти сна,
И больна душа, тягостно больна,
– сказал Кирилл Владимирович, совсем как не своё делая.
И сверкание мушки ружья, и шуршание прибоя.
Эту цепь порвать ныне не вольны …»
Незнание стихов Гумилева привнесло новенький взгляд на всё. (Как помните запах первого снега в юности?)
Чувство жалости переплетается с неловкостью, граничащей с обидой. Старец, благословляющий апофеоз злого Рока на коленях в финале – Мартино?
Нет-нет-нет!
Я не ошибся. Старик-юноша, сверкнув озорными глазами, неожиданно превратился в оперного комиканта.
«Последним добытым стал вальдшнеп», — наиграл он на мотиве Россини. В этот раз почти с весельем.
