О пуме написано много книг, и я еще нигде не прочел ни одного доброго слова в ее адрес. Тем не менее в моем сердце осталась какая-то нежность к этой кошке
Эта история первоначально была опубликована в июньском номере журнала Outdoor Life за 1952 год
Идти или не идти, вот в чем был вопрос. Ветер, дувший порывами с юга, разносил голос Тоби по всему каньону, поэтому я не мог понять, где находится мой пес – то ли он, наконец-то, загнал старую пуму на дерево, то ли они с Пэдди, эрдельтерьером, гоняют вдалеке самца лося.
Весь день все шло наперекосяк. Когда я уходил из дома тем утром, у меня не было ни малейшего намерения отправляться на охоту на пуму. Начнем с того, что у меня болели ноги. За неделю до этого, гоняясь за другой кошкой, я провалился под лед и промочил ноги. Затем, пройдя десять миль (16 км) на снегоступах, я натер пальцы ног до крови. И в то утро они все еще были в плохой форме, когда пара соседей попросила меня провести их по дороге, чтобы они могли поохотиться на койотов.
Я высадил их, а затем заехал в лесозаготовительный лагерь выпить чашку кофе. Пока я потягивал его, лесоруб сказал мне, что одна из кошек прошлой ночью проходила по гребню над каньоном.
Охота на пуму в Британской Колумбии, где я работаю егерем, в 90 процентов случаях проводится на снегоступах. Я завидую ребятам из Юты или Аризоны, которые могут выезжать верхом со сворой своих ищеек. Здесь, наверху, пумы держатся как можно ближе к вершинам, пока снег не прогонит их добычу с гор вниз. Когда лоси и чернохвостые олени выходят на зимнее пастбище, кугуар всегда оказывается неподалеку от них.
Именно тогда мы, охотники на пум, достаем наше скудное снаряжение. Одной собаки достаточно, но лучше двух, потому что одна может быть убита или потеряться. Мне нравятся хорошо обученные гончие, потому что их голос слышен даже тогда, когда другие породы теряются. Другие фавориты здесь — помеси добермана и эрдельтерьера или колли и овчарки.
На долю местной легенды — Мартина Мориго приходится 450 добытых крупных кошек. У большинства охотников легкие карабины. Но некоторые из них, бывшие полицейские, как и я, в трудную минуту берут в руки шестизарядные пистолеты.
О пуме написано много книг, и я еще нигде не прочел ни одного доброго слова в ее адрес. Тем не менее, в моем сердце осталась какая-то нежность к этой кошке. На данный момент я провел пятьдесят пять охот, но все же испытываю укол сочувствия каждый раз, когда сбиваю кота с дерева. Во-первых, я не нашел доказательств того, что он — безжалостный мясник дичи, каким его изображают многие авторы. В нем, например, нет ничего от любителя рвать и резать, как в койоте. Я никогда не находил оленя, умирающего в сугробе, с распоротым брюхом и съеденными окороками, и следов, указывающих на пуму.
Несколько раз я целую неделю следовал за котом, и он ни разу не тронул ни одно животное, даже когда его маршрут проходил рядом со стадом оленей. Довольно часто, когда я, наконец, подстреливал такого кота, я обнаруживал, что его желудок пуст.
Мой старый друг
Примерно через час после того, как я отправился в путь, я нашел след, который искал, в каньоне Голд-Крик. Я почувствовал, что это не случайная бродячая кошка, а скорее всего, мой «старый друг». Я хорошо знал след этой конкретной пумы, потому что она ускользнул у меня из рук на двух предыдущих охотах. И этот кот бродил вверх и вниз по этому перешейку в течение многих лет. Я узнал его знак, потому что у него был один больной коготь на правой передней лапе, который всегда кровоточил, когда он двигался по корковому льду. Я прозвал его Кровавая нога.
Однажды я выследил его и его подругу. Он самым бесцеремонным образом оставил свою возлюбленную и быстро отправился в заросли можжевельника на горе. Оттуда он, несомненно, наблюдал за безвременной кончиной своей подруги. В тот раз было слишком поздно, чтобы я мог пойти за ним. Я, вероятно, догнал бы его на следующий день, если бы мать-природа не спасла его голову — за ночь высыпало около фута снега (более 30 см).
В другой раз я был прямо за ним, когда моя собака наступила на разбитую пивную бутылку, выброшенную каким-то рыболовом прошлым летом. Это задержало нас на неделю.
Но на этот раз все выглядело так, будто я взял старика по следу. До захода солнца оставалось семь часов дневного света, и, учитывая стремительность эрделя, мне следовало бы уже перед ужином повесить на забор шкуру пумы. Поскольку Пэдди был ранен на одну лапу, я держал его на поводке, пока след не посвежел. Затем я отпустил его.
По мере того, как мы неуклонно продвигались на юг, я видел, что кот не был очень голоден, поскольку он не потрудился загрызть ни одного из десятков оленей, мимо которых проходил. Вероятно, он просто наслаждался прогулкой или присматривал за новой подругой. К трем часам дня я был вынужден признать, что дела обстоят не так уж хорошо. След оказался не таким свежим, как я предполагал, потому что я нашел место, где кошка провела на одном месте как минимум пару часов.
Затем мы нашли еще одно логово, и след стал выглядеть свежее. Все шло хорошо, пока мы не перевалили через хребет и не заметили стадо лосей. Фыркнув, они буквально взлетели в облаке летящего снега, а эрдельтерьер с восторженным воем погнался за ними. Тоби тоже бросил на меня взгляд, который говорил: «Извини, но это слишком весело, чтобы пропустить», — и тоже убежал за ними. Я знал, что он вернется, но это означало затормозить поиск пумы и после начать с того места, на котором мы остановились.
Сбежавши собаки. Сколько мужчин, преследующих гончих, были в таком же положении, что и я сейчас. Мольбы, проклятия и крики ничего не значат. Когда солнце садится, и холод пробирается под одежду, вы уже начинаете беспокоиться. Вы слушаете лес до звона в ушах и проклинаете ночной ветер, который тихо стонет в кронах елей. Что это было? Лай собаки на залитой лунным светом горе? Далекий свисток локомотива? Или большая рогатая сова в поисках ужина? Собаки наткнулись на гризли? Или они прижали старого кугуара к коряге, чтобы он не смог подняться на дерево? Кот, конечно, трусливый зверь, но один взмах его лапы или один укус в шею собаки могут стоить тебе твоего верного друга.
Потом ты сидишь, сложа руки, ешь свой ужин и беспокоишься уже всерьез. Через некоторое время ты снова надеваешь замерзшие снегоступы и отправляешься на тропу с фонариком. Вы скользите по соснам и занесенным снегом бревнам и решаете, что это, пожалуй, ваша последняя охота на пуму.
К тому времени, когда вы встретите собак — возможно, уже лающих над бесформенной массой на дереве, — вы снова будете друзьями. И вы отдадите им последний бутерброд, который каким-то образом забыли в своем рюкзаке.
Ну, вот я и добрался. Все еще светало. Может, мне попытаться спуститься по скользкому склону каньона и подняться на другой стороне? Или мне стоит на этом закончить? «К черту все!» — сказал я себе, и направился обратно к лесовозной дороге. Но не прошел я и ста метров, как издалека услышал лай пса, словно говорившего: «Вот он! Вот он! Вот он!».
Я пошел вниз по склону каньона. Добравшись до противоположной части, я обнаружил, что он практически голый, поэтому снял снегоступы. Через некоторое время я нашел следы своих собак – они, видимо, снова вышли на пуму. Чуть дальше я наткнулся на мертвого годовалого лося; кот съел лишь немного из его брюха, прежде чем собаки прогнали его. За этой пумой и раньше уже гонялись, и она уже набралась житейской мудрости – не пыталась залезать на дерево от преследования, по крайней мере, какое-то время.
Кот спустился на пятьдесят футов (15 метров) вниз по склону, а затем перепрыгнул ручей шириной в двадцать футов (чуть больше 6 метров), приземлившись на камни на дальнем берегу. Эрдельтерьер некоторое время бродил поблизости, высматривая на деревьях то место, где должен был быть кугуар, а затем пошел по следам дальше. А вот Тоби был слишком хорошим следопытом, чтобы его можно было легко одурачить. Как только я перешел реку и частично взобрался на утес, я услышал, как он лает на дерево где-то довольно высоко надо мной. Здесь было около пяти футов снега (1,5 метра), но я продолжал медленно двигаться. Когда я услышал тявканье еще и эрделя Пэдди впереди, я понял, что далеко идти мне не придется.
Собаки загнали кота на дерево, где он сидел, рычал и пускал на них слюни. Это был крутой на вид самец. Оба уха были основательно ободраны, большой шрам тянулся от глаза к уголку рта. Боец.
Я достал из рюкзака пистолет 38-го калибра и привязал Пэдди, но позволил Тоби оставаться на свободе, потому что он хорошо усвоил свои уроки и не хотел иметь ничего общего с лапой кугуара. А Пэдди был другим. У него было разорвано лицо в драке с прошлым кугуаром, и где-то в глубине его сознания все еще таилась мысль — если бы он мог хоть разок напасть на кота, он был бы только рад этому. Я читал о собаках, побеждающих пуму, но своей собакой рисковать совсем не хотелось.
Обычно в этом деле не рекомендуется использовать револьвер. Они хороши для выстрела с близкого расстояния, но торчащая задница пумы на дереве — это совсем другое. Однако Кровавая Нога сидел настолько низко на ветке, что я решил, что цель будет простой. Поэтому я поднял револьвер, чтобы всадить ему пулю прямо между глаз. Слишком поздно я заметил еще одну ветку, закрывающую его морду, и услышал, как пуля со свистом отрекошетила в космос.
Кровавая Нога решил поскорее убраться оттуда. Еще четыре выстрела, сделанные, когда он поворачивался для прыжка, не остановили его. Он упал в шквале коры и веток, а моя собака уже ждала внизу, когда он приземлится. Они оба понеслись вниз по склону, при этом Тоби держался на почтительном расстоянии от кота, правда, орал во все горло.
Шума было слишком много, поэтому одуревший кот в итоге залез на первое попавшееся дерево. По крайней мере, он пытался, однако теперь у него была искалечена передняя лапа (позже я узнал, что попал ему в плечо). Он прыгнул, вцепился в ветку дерева на мгновение или два, а затем рухнул обратно на землю. Он сделал еще одну попытку и снова упал.
Я спускался со скалы, когда что-то взобралось прямо на меня. Это был эрдельтерьер Пэдди — у него соскользнул ошейник и он освободился. В этот момент кот и Тоби были на поляне, и там все выглядело так, как будто кугуар перестал сражаться. Он просто сел, как большой домашний кот, и безмятежно смотрел на воющую вокруг него собаку. Но я слишком хорошо знал, что из этого может случиться в итоге.
Кровавая Нога взглянул на эрделя, который теперь тоже пробирался к нему по снегу, и высвободил свою здоровую лапу для удара. Барабан моего револьвера был пуст, поэтому я полез в карман за патронами. Вместо обычной горсти я нашел только один. Сердце невольно дернулось. Ну, в любом случае, на выстрел хватит, и я засунул его в цилиндр. Эрдельтерьер, воя от радости, приближался к коту, а кугуар готовился к своей обороне. Я знал, что зверь порвет его, если только моя единственная пуля не попадет точно в цель.
Пума, находившаяся в добрых семидесяти пяти ярдах (около 70 метров) от меня, казалось, съежилась до размеров белки, когда я схватился за приклад кольта обеими руками и поднял его, чтобы прицелиться. Пот стекал из-под моей шляпы в глаза. Я пыхтел, как лошадь, и, казалось, просто не мог выстрелить. Кот уже замахнулся на собаку и повернулся ко мне спиной. Я зажал прицел между его плеч и выстрелил. Он рухнул как подкошенный, и собаки сразу принялись его хорошенько трепать.
Пуля прошла сквозь шею Кровавой Ноги, выйдя из горла. Удачный выстрел? Можно и так сказать — я не думаю, что в спешке сделаю еще один такой же. Но я ношу свою модель револьвера с прицелом уже семнадцать лет. Я убил из него пару дюжин пум, а также трех или четырех оленей с близкого расстояния. Обычно я сажусь и хватаюсь за рукоятку обеими руками. Или, если я стреляю в дерево, я засовываю хорошую толстую палку под мышку. Это очень помогает.
Также я использую исключительно пули, заряжая их самостоятельно максимальным зарядом пороха. Я обнаружил, что пуля с круглым носиком пробивает пуму насквозь, но пыж-резак обычно остается в животном и распространяет свою поражающую силу внутри организма.
Следующее, что нужно было сделать, это освежевать зверя и посмотреть, что у него в желудке. Старые добрые времена прошли, и на сцене охотничьего промысла появилось еще одно существо — биолог. Он хочет знать не только, что ест кугуар, но и почему он это ест, как он ведет свою личную жизнь и другие вещи, которых слишком много, чтобы упоминать здесь. Все это изложено в письменном виде (в двух экземплярах) и отправлено в штаб-квартиру.
Я возвращался домой с новой шкурой. Мои кости скрипели, когда я карабкался по гребню каньона, и я удивлялся, как пума может таскать на себе такую тяжелую ношу. Впрочем, когда я вернулся на старую лесовозную дорогу, все оказалось не так уж плохо. Я прибыл в лагерь в полночь, и хотя через пять минут на столе уже стояла жареная индейка, я не мог есть — настолько устал, что просто выпил большую чашку чая и забрался в постель.
Я бы хотел, чтобы погода завтра была хорошей. В другом каньоне живет еще один большой кот, и у меня с ним старые счеты.
