В то время Москва-река во всем своем протяжении была вполне приличным водоемом, и городские рыбаки успешно ловили в черте города разную рыбу. Истинно московским рыбаком, знавшим все тонкости ловли на Москве-реке, был наш сосед Василий Петрович.
Я узнал об ловле язя на пареный горох в проводку именно от него, около моста окружной железной дороги, где находилось тогдашнее еврейское кладбище (сейчас район станции метро «Кутузовская»). У Василия Петровича возле железнодорожного моста и хранилась небольшая лодочка-плоскодонка для этой цели…
Когда осенью в Химки по каналу Москва-Волга приводили плоты леса, Василий Петрович там же, с причаленных к берегу плотов, ловил на зимнюю удочку большую плотву и неплохих подлещиков.
Зимой, с помощью пешней, создавал тропинки к местам рыбалки. Однажды зимой удалось мне следовать за соседом-рыбаком на лед Московки. Правда, отправились мы уже подальше от города, в Рублево, под известные тогда «провода», где обычно ловили со льда неплохих подлещиков.
Большой речной залив, над которым протянулись провода высоковольтной линии электропередачи, назывался «под проводами». Именно здесь, на Москве-реке в выходные дни, собирались обычно лучшие московские рыболовы-любители, и против их снастей мое спортивное вооружение выглядело не очень убедительно.
Вместо ящика для рыбалки – обычное оцинкованное ведро, которое полагается использовать при хождении к колонке за водой, а старая мамина шумовка выступает в роли черпачка. Только удочка-кобылка, как казалось мне тогда, не должна была вызвать сомнений у кого бы то ни было, что всё-таки имеем дело с рыболовом – пусть и малолетним, пусть, как сейчас говорят, не совсем экипированным, но всё-таки стремящимся в конце концов к вершинам заветной рыболовной славы.
В то время удочка-кобылка была для меня тем самым волшебным предметом, который непрестанно притягивал меня туда, где в ледяной лунке, наполненной слегка голубоватой водой, с нетерпением ожидал осторожной поклевки небольшой зеленый поплавок с белой шапочкой и красным пятнышком на верхушке.
Для зимней рыбалки у меня уже был подготовлен поплавок. Для неё же были приготовлены леска, крючки и груз. Не хватало только удилки-кобылки.
Эта кобылка на рисунках в рыболовных книгах деда была удивительна. В этой снасти было что-то особенное, необыкновенное. Что именно, до сих пор неизвестно, но удочку-кобылку считаю самой замечательной своей зимней снастью.
В конце концов, снасть удалось изготовить. Копыто вырезал из толстой доски, а вместо короткого можжевелового хлыстика приспособил тонкую бамбуковую полоску с старой лыжной палки. Полоска показалась мне почему-то слабоватой, и для надежности ее укрепил стальной пружинкой. Пружинку и бамбуковую полоску обмотал крепкой ниткой, а затем вместе с копытом покрасил зеленой краской.
Мой наставник Василий Петрович хорошо знал самые удачные места под проводами, и мы остановились там, где, как предполагалось, можно было поймать желанного подлещика. В то время у меня ещё не было собственной пешни, и Василий Петрович, как хороший учитель, сначала помог мне с началом ловли: прорубил лунку, показал, как её очистить, убедился, что в ней нет острых выступов, которые могли бы помешать рыбалке, а только потом начал готовить свои лунки.
В сумерки зимнего дня стали ждать подлещиков у проводов. Согласно местным обычаям, к утреннему клеву опоздать было невозможно.
Скоро зеленый поплавок с белой шапочкой и красным пятнышком на макушке, немного погруженный грузиком в лунке, оживет и сообщит мне, что рыба подошла, заметила насадку и теперь собирается попробовать ее. Здесь надо было выждать, когда поплавок начнет подниматься вверх или быстро тонуть. И только тогда последует подсечка… Но в тот день подобного так и не случилось…
Пойдя на то, что большой радости в этот раз не будет, я стал наблюдать за своим Василием Петровичем. Но у него тоже пока ничего выдающегося не происходило. В конце концов мой наставник принялся собирать свою снасть и посоветовал сделать то же самое и мне.
Моя зелёная кобылка, черпачок-шумовка в ведре, и я снова за Василием Петровичем бреду по льду Москвы-реки. Мы идем обратно, к автобусной остановке, доходим до обрывистого берега, и тут, на самой, видимо, стремнине, Василий Петрович снова прорубает во льду две лунки: одну для меня, другую для себя. И мы садимся теперь уже на московского ерша.
Незаметно поджидавший ерш хватает приманку стремительно, утаскивая лёгкий поплавок в воду. Поодиночке или группами — десятки рыбок морозным утром собираются возле моей лунки.
Всё забываю. Только лунку-оконце во льду помню: крошечный кружочек живой воды. И в этой воде — мой зеленый поплавочек с белой шапочкой и красным пятнышком на макушке, чуть притопленный.
Первый успех моей зимней рыбалки тронул до глубины души домашних, и отец тут же пообещал подарок — пешню.
Вскоре, с лёгкой пешней, исполненной кем-то из знакомых отца, со своей чудесной кобылкой, но уже с ящиком-самоделкой вместо ведра, рыболовным черпачком вместо старой маминой шумовки, я уверенно ловил рыбу на льду Москвы-реки. Прознал дорогу и на Сенеж, где старался разыскать знаменитых сенежских ершей-гигантов. Словом, стал почти заправским рыболовом-подледником, но было одно «но»…
Ловил рыбу я зимой и под просаживающимся весенним льдом, но вот дождаться появления гладкой поверхности первого льда никак не удавалось. Ничего не получалось – и всё.
Наконец свершилось – я остался один посреди тайги в деревне, которую не так давно покинули ее жители. В моем распоряжении полтора десятка больших и малых лесных озер; все их уже обвел, познакомился с каждым и теперь вместе с таежной водой жду прихода зимы и самого первого льда на своих озерах…
Тогдашнее пребывание мое в тайге имело творческие цели – только начинал серьезно заниматься литературой. В то время никто не обязан был принимать во внимание планы, пока не воплощённые в жизнь. Чтобы не нарушать закон, официально занимался лесными промыслами: охотился и ловил рыбу.
С середины октября начиналась промысловая охота, а до этого я ловил рыбу, сушил ее в русской печи, как белые грибы, и такую сухую рыбу, сущик (высушенную без соли), по мере накопления выносил за плечами из леса и продавал по тогдашним ценам.
Возможно было ловить больше рыбы, но для перевозки к покупателю рюкзака уже недостаточно. Не стремился я к большим богатствам, поэтому добывал на своих озерах не сетями, а обычными снастями: жерлицами, спиннингом, дорожкой, удочками и мормышкой.
Мормышкой вылавливал в основном живца для жерлиц и небольшого перемета. Здесь его называли подпуском, но по моему мнению, подпуск – это другая снасть, используемая главным образом на течении. Мой же перемет стоял в озере, у берега которого я жил в скромном домике. Утром проверял перемет, снимал пойманную рыбу, потом добывал живца и снова проверял перемет вечером, подсаживая новых живцов вместо отсутствующих.
Добыча рыбы одним сетям не доставляла мне особого удовольствия, хотя такой промысел помогал сделать некоторые открытия о поведении рыб в северных озерах. Но нужно было сначала зарабатывать на жизнь, а потом уже заниматься созданием «бессмертных произведений».
С помощью разной снастей я следил за состоянием водоемов. Наблюдения указывали, что с перым льдом покончу, вооружившись лишь мормышкой и блесной снастью. По крайней мере, с приближением холодов окунь оставался активным, ловко ловясь на мормышку и зимнюю блесенку. Оставалось только ждать зимы и морозов.
Скоро ли придет зима? Я пытался предсказывать приближение холодов по птицам. Гуси улетели на юг в ту осень, как обычно, сразу после первого сильного ночного мороза. На березах еще сохранялись желтые осенние листья, над тихим огнем сентября небо голубое и сразу похолодело после ночного мороза. В этом небе почти над березами клин за клином, лента за лентой идут с севера на юг гуси.
Гуси ушли, но на озере все еще крутились стайки серых и черных уток, тоже северные гости. Одни стайки вроде бы летели дальше, на их место появлялись новые. Так продолжалось почти до середины октября, до новых ночных морозов, которые попытались прикрыть берега озер ледяной коркой. Но этот первый ледок не удержался под ветром. Еще один ночной мороз, новые полоски льда у берега, на этот раз пошире, покрепче – и почти тут же исчезли гости-утки, а вместо них на озере появились лебеди, большая стая грациозных белоснежных птиц.
Не все в стае были чисто белыми. Даже сквозь морозный дым над остывающей водой видно было, что рядом со взрослыми птицами-белоснежками стояли вчерашние молодые птицы, ещё не полностью сменившие серый птенцовый наряд на взрослых перья…
Мороз то отступал от озера, то снова наступал на воду. Лебеди все это время оставались у меня в гостях. Вероятно, это связано с тем, что птенцы ещё не достаточно окрепли. А если вдруг установится крепкий мороз? Не погубит ли он птиц?.. Но лебеди словно знали, что пока погода на их стороне, и никуда дальше не спешили.
Продолжение следует…
